Корабли Санди - Мухина-Петринская Валентина Михайловна. Страница 15

— О чем же ты думаешь, когда тебе не мешают думать? — спросил Санди.

Ермак усмехнулся:

— Так. О самых разных вещах.

— Ну, хоть например?

— О многом. О марсианах думал…

— Разве они есть, по-твоему?

— Обязательно есть! А кто же каналы рыл? И у них нет Луны, как у нас, а Два искусственных спутника. Я сам читал в журнале.

— Я тоже читал. А что ты думаешь про марсиан?

— Ну, раз совсем другая планета, они, наверно, не похожи на людей. Не только по наружности не похожи, но и души человеческой у них нет…

— Как это понять — нет души? — перебил Санди. — А разве у нас есть душа?

— А как же! Может, это по-другому как называется… Мы еще не проходили в школе. Скажем, математика — для дела, чтоб строить, возводить — техника! А песни, музыка, сказки, интересная книга, фантастика — это для души. А у марсиан, может, совсем ничего нет для души, а только для техники. И они не рассказывают маленьким марсиатам сказки. Не делают для них игрушек, даже не понимают, что можно играть… И знаешь, Санди, может, у них совсем нет злых и добрых?!

Последнее, кажется, только что пришло Ермаку в голову. Он далее побледнел.

— Ни злых, ни добрых, просто как у пчел: каждый делает свое дело, и все. Как мне их жалко!

На Санди размышления Ермака произвели большое впечатление.

— А почему они к нам не прилетят, если у них такая высокая техника? — спросил он.

Ермак оживился.

— Обязательно уже прилетали — невидимкой! Читал «Человек невидимка»? Уэллса. А у них невидимый космический корабль. Бывают необъяснимые крушения самолетов. Ты же сам мне рассказывал! Это самолет столкнулся с марсианским невидимым. Да, невидимо они у нас были. Только ничего не поняли. В технике-то разобрались — это для них доступно, — а больше ни-че-го не поняли. Для чего скрипка, песня, картина. Картины они, наверное, приняли за чертеж. Для чего выдуманное в книгах — не поняли. И что такое человек, ничего не поняли. Ведь они, если это всё так, гораздо ниже человека.

— Есть и люди… как эти твои марсиане, — неожиданно решил Санди.

— Есть, — неохотно согласился Ермак.

Странно — он любил людей… Санди всегда этому удивлялся, потому что Ермака больше окружали плохие люди. Все же Ермак их любил. За человеческое в них.

Вдоволь нафилософствовавшись, мальчики поднялись.

— Когда придешь в другой раз, — сказал таинственно Ермак, — сначала подойди к окну и свистни два раза. Если я у себя, то сразу отзовусь. Смотри нашим не проговорись про убежище.

— Нет, что ты!

— У меня и книги есть. Хочешь, покажу?

— Хочу.

Ермак полез в ящик под постелью и достал оттуда узелок. Несколько книг, — завязанных в старый платок.

Ермак прятал книги от матери — она могла их пропить. А может, от отца — он мог их проесть, когда не было, например, денег на завтра.

Ермак с гордостью разложил на постели книги. У Санди опять сжало горло. Он вспомнил свою библиотеку, так заботливо и щедро подобранную родными.

Вот книги Ермака — его друг запомнил их на всю жизнь.

Странный подбор! Там были две старые-престарые книги, напечатанные сто лет назад: роман Брет-Гарта «Заваленные в Игльсе снеговым завалом» и Фламмариона «Многочисленность обитаемых миров». Сказки Андерсена. Томик стихов Багрицкого, «Школа» Гайдара и какая-то потрепанная книга без начала и конца, очень интересная, — Санди потом ее прочел.

Разным путем попали эти книги к Ермаку, но он их любил и хранил. Снова спрятав книги, Ермак предложил спуститься через чердачное окно, «чтобы не застукали». Санди согласился. Без особого удовольствия. Вылезли на крышу, закрыли за собой окно, перелезли на сарай, потом на уборную и спрыгнули на землю. Ермака уже звали. Кто-то пришел в гости, и, наверно, хотели послать его за водкой, но приятели проскользнули успешно мимо дверей.

Они пошли пешком через весь город. На сердце у Санди было тревожно. Он переживал за Ермака. Ему хотелось пригласить его к себе погостить или хоть переночевать. Но даже этого он не мог сделать. Дома был отец — раздраженный, больной. Он терпеть не мог, когда у них кто-нибудь ночевал. Когда у Дружниковых останавливалась на день-два мамина подруга из района, отец потом дулся недели две. И почему он был такой нелюдим? Ведь веселее, когда кто нибудь ночует!

А Ермак стал для Санди еще дороже. До чего хороший парень! А какой умный! Во всей школе не было такого, даже в старших классах.

Вечером, перед сном, Санди рассказал все про Ермака Виктории Александровне. Лицо ее омрачилось.

— Бедняга! — прошептала она, беспомощно глядя на сына и прислушиваясь к нервным шагам мужа.

Опять Андрей курит, хотя запрещено строго-настрого врачом, и ходит из угла в угол.

— Знаешь, какая у него мать? А отец ничего… Он мне даже понравился! — заключил Санди.

— Он хуже ее, — возразила Виктория. Она сидела на кровати Санди, в ногах. — Какая бы она ни была, но она работала все эти годы. Она — глава семьи. Но почему эта женщина стала пить? Кто довел ее до этого?

— Во всяком случае, не муж! — сказал незаметно подошедший Андрей Николаевич. Он слышал этот разговор. — Я ее знал, когда нам всем не было и двадцати. Она уже тогда напивалась во всяких подходящих и неподходящих компаниях. Она уже в шестнадцать лет была противная кривляка, накрашенная и неестественная. Типичная стиляга. И за такого же вышла замуж. Я бы на твоем месте не разрешал Санди наведываться туда.

Андрей Николаевич не вмешивался в воспитание сына. Единственное, что он иногда себе позволял сказать, было: «Я бы на твоем месте не разрешал…»

— Не может же он бросить Ермака? Когда-то товарищи Гертруды и Стасика предоставили им идти своим путем…

— Гм! Вот как… Кстати, насчет Санди: не думаю, чтоб он мог влиять на кого-либо, тем более на этого Ермака. Санди сам целиком подпал под его влияние.

— Я верю Ермаку, — серьезно и настойчиво сказала Виктория. — Но как его защитить?

— Ермак защищается сам! — воскликнул Санди.

Глава седьмая

ПЕРВАЯ БИТВА — ПЕРВАЯ ПОБЕДА

…Лягушка еще жила. Бока ее тяжело вздымались. Она была распята на дощечке, у нее был удален головной мозг, но она все жила и жила и никак не могла умереть. Мария Федоровна носила ее из класса в класс, чтобы показать ученикам значение головного и спинного мозга.

В перемену Санди заходил на минуту в учительскую спросить мел — он был сегодня дежурный — и слышал, как математик Виктор Николаевич сказал: «Не пора ли животное умертвить? Черт знает что такое!» Мария Федоровна пожала плечами и сказала: «Это на дохлой-то лягушке опыты делать? Молчите уж! Я ведь не лезу в вашу математику!»

В зоологии Шалаева и Рыкова было написано: «Если у лягушки удалить или разрушить головкой мозг, она сразу не умирает… Чувствительность у такой лягушки не потеряна. Если ее ущипнуть за лапку, ока ее отдергивает. После разрушения и головного, и спинного мозга лягушка не отвечает ни на какие раздражения: можно щипать лапку, облить ее кислотой — животное остается неподвижным».

И Мария Федоровна щипала умирающую лягушку за лапку, и та ее отдергивала. У лягушки еще не был удален спинной мозг.

В классе стояла гробовая тишина. Девчонки старались не смотреть. Мальчики смущенно ежились. Один только Гришка Кочетов разглядывал с интересом. Он ловил кошек и собак и сдавал их куда-то за деньги.

Санди взглянул на Ермака. Он сидел потупившись, захлопнув учебник. Лицо его как-то сразу осунулось, на лбу выступили крупные капли пота, как тогда в самолете, когда его укачало.

— Дружников!

Санди вздрогнул и, чего-то стыдясь, вышел к доске. Удивительно, как меняется класс, когда смотришь не с парты, а стоя у доски. Ты уже не вместе со всеми смотришь и слушаешь, а на тебя смотрят, тебя слушают и порой, как сейчас, словно ждут чего-то от тебя и будут огорчены и разочарованы, если не дождутся.

Ребята определенно чего-то ждали — тридцать пар широко открытых глаз, устремленных на Санди с ожиданием. Ляльке Рождественской хотелось плакать, но она крепилась. Неосознанное ожидание класса передалось и ей. Староста седьмого «Б», затаив дыхание, тоже чего-то ждала от Санди. Если бы учительница вызвала вместо Санди Гришку Кочетова, никто ничего бы от него не ждал. Но Санди верили… Все ждали, как он поведет себя в этом случае. Ведь именно Санди был организатором, когда однажды отлупили Гришку за избитого щенка (за что Санди в свое время и был наказан четверкой за поведение).