Корабли Санди - Мухина-Петринская Валентина Михайловна. Страница 3

Виктория Александровна посмотрела на сына.

«Как он любит этого мальчика! — ревниво подумала она. — Никогда никого он так не ждал. Интересно, какой он, этот Ермак? А с Верой Григорьевной надо действительно переговорить».

Свекровь выслушала ее, как всегда, холодно.

— Вы хоть видели этого Зайцева? — опасливо осведомилась она.

— Нет еще.

— Как же вы разрешаете ребенку дружить бог знает с кем?

— Они одноклассники, сидят на одной парте.

— И вы даже не знаете, с кем сидит Сашенька? А кто его родители?

— Право, не знаю.

— Какое легкомыслие! Извините. Но я, право, удивляюсь вам, Виктория. Зайцев… Зайцев… Где-то я слышала эту фамилию…

— Очень распространенная фамилия.

— …или в газете читала? Но не помню, в связи с чем… Надеюсь, не в уголовной хронике?

Виктория Александровна на мгновение даже зажмурилась. Тихо ушла к себе, подавляя раздражение.

«А мне начинает изменять чувство юмора!» — грустно подумала она.

Виктория Александровна с нетерпением ждала субботы. Она была как раз свободна от дежурства в больнице. Особенно тщательно убрала в квартире, а потом нарочно сделала в комнате Санди беспорядок: чрезмерная чистота только смущает мальчишек. Она порадовалась, что свекор в Англии и ребята будут чувствовать себя свободнее.

Вера Григорьевна с явным неодобрением наблюдала эти приготовления и, кажется, заранее не одобряла нового друга Саши.

Когда раздался звонок, Виктория Александровна почему-то помедлила и со вздохом отперла дверь.

Позади Санди смущенно жался маленький, тщедушный мальчуган в прошлогодней школьной форме, из которой он вырос. Санди был выше его чуть не на голову.

— Мамочка, познакомься, это Ермак! — с гордостью представил товарища Санди.

Опомнившись от удивления, Виктория Александровна приветливо поздоровалась и показала, где повесить фуражку. Мальчики прошли к Санди. Виктория Александровна накрыла на стол и пошла звать ребят пить чай. Она казалась озадаченной. Оба мальчика стояли перед высоким — от пола до потолка — стеллажом. На одних полках книги, на других — модели кораблей. Здесь была тщательно подобранная пятью взрослыми библиотека для мальчика — жемчужины мировой литературы. Около окна на низкой и длинной тумбочке стоял аквариум, в котором среди водорослей скользили красные, голубые и золотые рыбки. Обстановка комнаты, в сущности, скромная: узкая металлическая кровать, покрытая клетчатым пледом, современный письменный столик с боковыми полками для учебников. На одной стене огромная карта мира, на другой — два морских пейзажа. Но обилие света делало эту просторную комнату почти роскошной — во всяком случае, она такой показалась Ермаку. Огромное окно выходило на бухту, где стояли на рейде корабли, такие же маленькие отсюда, с четвертого этажа, как и коллекция кораблей на полках.

— Ты это сам все сделал? — с удивлением спросил маленький гость.

— Нет, не всё. Вот это просто из игрушечного магазина. Эти делал я. А бригантину делал дедушка в свой отпуск. Мамин отец. Он живет на Корабельной стороне. С тетей Ксенией. Хочешь, я сделаю тебе такую самую бригантину?

— Не надо… — с сожалением отказался Ермак, — мне ее все равно негде держать.

— Мальчики, пошли завтракать, — улыбаясь, пригласила Виктория Александровна.

— Пошли, выпьем чаю… Ты ведь далеко живешь, — сказал Санди. Он и радовался, и смущался, даже как-то робел, что было совсем непохоже на него.

Ермак спокойно пошел за Санди в столовую.

«Какой он… истощенный, — подумала Виктория Александровна. — И мне кажется, ужасно голоден».

Ока приготовила для мальчиков много вкусного: яблочный пирог, миндальное печенье, пудинг с вареньем, а теперь неожиданно решила начать с борща и котлет с гречневой кашей, благо обед был готов.

Санди, приходя из школы, только завтракал, обедал он поздно, вместе с отцом, и вообще первого не любил. Но теперь стал торопливо есть борщ. Ермак съел все, что ему положили. Ел он спокойно и красиво. Но во взгляде его была какая-то недетская настороженность. А когда в столовую вошла Вера Григорьевна и холодно разрешила налить себе чашку чаю, глаза его приняли совсем напряженное выражение.

«Он нам не доверяет, — подумала Виктория Александровна. — Ко почему? Что он, на всех взрослых так смотрит?»

Когда Ермак переводил взгляд на Санди, темные глаза его сразу теплели, смягчались. На бледном, с резкими чертами лице проступало что-то похожее на умиление. Так взрослые смотрят на милого ребенка. Любуясь. Как будто этот мальчик отдыхал с Санди от чего-то неприятного и тягостного. «Он любит Санди», — поняла Виктория Александровна.

Санди уписывал свои любимые печенья, подкладывал Ермаку и оживленно рассказывал про смешные похождения собаки, которая была у него в детстве. Ермак смеялся, но глаза его не смеялись. В них застыло терпение, ставшее привычкой. Глаза у него серо-зеленые, которые в просторечье почему-то именуют кошачьими, но лучистые и глубокие. Может, это от густых черных ресниц и бровей? А около рта две тонкие морщинки… В четырнадцать-то лет! Что он пережил, этот мальчик? Зайчик, как, по словам Санди, его называли в школе. Под стареньким школьным костюмом была линючая ситцевая рубашка, застиранная и неумело выглаженная.

«А ведь это он сам стирал и гладил себе рубашку к сегодняшнему дню! — вдруг поняла Виктория Александровна. Сердце ее сжалось. — Санди говорил, что у него есть и отец и мать. Спросить, кто они такие? Как бы это потоньше сделать… И конечно не при Вере Григорьевне. От нее веет холодом, как от айсберга. Она не одобрила Ермака. Не смогла принять застиранной его сорочки, стоптанных ботинок с порванными шнурками, мальчишеской застенчивости, угловатости, недоверчивого взгляда исподлобья. Больше она в нем ничего не заметила. Вечером за семейным чаем она скажет, что Ермак, без сомнения, из плохой семьи и ни в коем случае нельзя позволить Санди с ним дружить». Виктория Александровна стиснула зубы. За этого мальчика она будет бороться. Она поварила ему сразу и безоговорочно.

После обеда Санди опять хотел увести Ермака к себе, но тот уперся и что-то шепнул ему.

— Мама, Ермак хочет поговорить с тобой насчет той девочки… — сказал Санди.

— Сейчас, только вымою посуду.

— Я помогу вам, ладно? — неожиданно предложил гость. И так же неожиданно Виктория Александровна согласилась.

Мальчики живо перетаскали посуду в кухню, причем Санди разбил тарелку.

— Ты… не надо, я сам! — сказал Ермак.

Он ловко, как жонглер, стал мыть и перебрасывать тарелки.

— Дома я всегда мою, — пояснил он.

— У тебя есть сестренки и братишки? — спросила Виктория Александровна.

— Нет. Один я. Была сестра — умерла. Не уберег я ее… простудил. Теперь бы ей десять лет было.

— Она давно умерла?

— Давно. Ей было четыре годика.

«Не уберег!.. Уму непостижимо. Взял ответственность на себя».

— А где работают твои папа и мама? — спросила Виктория Александровна и поняла: вот его больное место — родители.

Ермак весь сжался, будто она замахнулась ударить. Было ясно: мальчик стыдился за родителей и любил их, какие бы они ни были. Может, отец пьяница? Такое, к сожалению, бывает.

— Мама работает в гостинице, — пояснил мальчик — а папа… Он сейчас ищет подходящую работу. — Ермак мог бы добавить, что, сколько он помнит отца, тот всегда занят тем, что ищет подходящую работу, но, видимо, ему никакая работа на подходила. Но Ермак этого на сказал.

— Какая у него профессия? — не удержавшись, спросила Виктория Александровна.

— У папы незаконченное высшее образование… Он учился в трех институтах, а потом дедушка с бабушкой умерли, и папа не закончил института по семейным обстоятельствам.

«Как часто он это повторял, что сын запомнил наизусть!» — Ну вот, все убрали. Спасибо. Пошли, ребята, ко мне, — сказала Виктория Александровна вслух.

Ребята сели рядышком на тахту, мама — в кресло. Рядом на низком столике красовалась ее гордость — подарок Санди: белый корабль с алыми парусами.