Светлана - Артюхова Нина Михайловна. Страница 36

 — В начале занятий была двойка по немецкому язы­ку. Только я уже исправила.

 — Значит, двойка случайная была? Просто не вы­учили урок?

 — Нет, не случайная: я не хотела учить. Две недели не учила совсем.

Светлана видит растерянность на лице Вали Крапи­виной.

Ясно, что Валя не знала. В райкоме тоже никто не знает. Нужно все рассказать, все, как было. Она старает­ся сделать это покороче и потолковее. Только ни то, ни другое не получается.

Секретарь прерывает ее:

 — Я думаю, товарищи уже поняли, не стоит так по­дробно рассказывать.

Светлана отвечает простодушно:

 — Как же не рассказывать! А может быть, вы меня не примете в комсомол, когда я все расскажу?

Тогда они терпеливо выслушивают всё.

Худой и бледный товарищ с глубоким шрамом на виске, в кителе без погон, который сидит рядом с секре­тарем, неожиданно спрашивает:

 — А как у тебя со здоровьем?

Светлана растерянно пожимает плечами:

 — А я не знаю!

Опять оживление за столом. Бледный товарищ со шра­мом улыбается ласково и немного грустно... Как хорошо, когда на вопрос о здоровье можно ответить: «Я не знаю!»

Почему они сначала на «вы» обращались, а теперь на «ты»? Случайно оговорились или это уже товарищеское, комсомольское «ты»? Неужели сейчас, вот сию минуту?..

Да. Секретарь произносит с приветливой торжествен­ностью:

 — Принимаем тебя, Светлана, в комсомол. Поздрав­ляем тебя, Светлана! Желаем тебе хорошо учиться!

Едва не забыла сказать:

 — Спасибо! И еще:

 — До свидания!

Теперь надо бы уходить поскорей, столько времени отняла у товарищей. Но дверь никак не отворяется.

 — К себе! К себе! — торопливо говорит Валя. Светлана, ничего не понимая, стоит у двери. Еще раз толкнула. Заперли, должно быть. Или как-нибудь нужно особенно ручку нажать...

Шаги за спиной. Худой товарищ со шрамом, потянув дверь на себя, легко открывает ее, распахивает перед Светланой и крепко жмет девочке на прощание руку.

Новогодние каникулы Светлана опять провела у Зи­наиды Львовны. На елку к Зиминым ее не звали, да, по всей видимости, и не было у них елки.

Светлана несколько раз проходила с ребятами мимо Надиного дома. Никаких иголочек, никакой зелени за окнами, никакого праздничного блеска.

Первого января Надя зашла к Зинаиде Львовне по­здравить с Новым годом. Она показалась Светлане очень серьезной и взрослой, даже усталой. Впрочем, не мудрено и устать — зачеты, экзамены.

 — Вы письмо пишете? Косте? — спросила Надя. — Новогоднее, поздравительное? Дайте я припишу...

И приписала быстро-быстро несколько строк на остав­шемся месте внизу страницы. Потом присела рядом с Зи­наидой Львовной:

 — Люблю этот диван...

И вдруг совсем по-домашнему поджала под себя но­ги и привалилась щекой к плечу Зинаиды Львовны.

При первом знакомстве, год тому назад, Надя показа­лась Светлане очень умной, резковатой и гордой. На празднике в детском доме Надя была веселой и оживлен­ной, самой яркой из всех своих подруг. В августе, когда приезжал Костя, необъяснимы были Надины жестокость и упрямство.

Сегодня Светлана видела Надю ласковой.

Ей бы лучше быть дочкой Зинаиды Львовны... Но что тогда делал бы Костя? Поменяться с Надей мамами — уж очень невыгодно для него. Нет уж, пускай так как есть.

Светлана усмехнулась своим нелепым мыслям. И вдруг ей показалось, что Надя собирается заплакать.

Скучно ей стало без Кости? Уж который год только письма друг другу пишут. Или досадно на себя, что ис­портила своими капризами и без того короткую встречу? Или уж очень обидно вспомнить, как вошел к ней тогда с повелительным видом Алеша Бочкарев? А теперь к эк­заменам одна готовится. И некого ей посылать туда и сюда... Вот даже елку никто не принес. Должно быть, приятно, когда кто-нибудь с удовольствием исполняет каждую твою просьбу. Должно быть, без Алеши ей тоже скучно!

Светлана почувствовала себя лишней и хотела уйти в Костину комнату. Но Зинаида Львовна сказала: — Светланочка, куда же ты? Посиди с нами.

Светлана присела на диван с другой стороны.

Надя смахнула блестящую каплю с ресниц и стала искать шпильку, упавшую на диван. Тяжелая коса скольз­нула Зинаиде Львовне на колени. Зинаида Львовна по­гладила эту косу. А Светлане захотелось сказать Наде что-нибудь очень приятное, но не придумала, что ска­зать. И еще хотелось потрогать тяжелую каштановую косу: мягкая она или жесткая? Так и не решилась по­трогать.

Утром Светлана пошла на станцию опустить письмо. На платформе стоял Алеша Бочкарев и читал газету. Светлана увидела его еще издали. Светлана прошла со­всем близко, он ее не заметил. Опустив письмо в ящик, Светлана обернулась. Из дверей станции вышла Надя, пряча в сумочку билет. Алеша стоял к Наде спиной — может быть, шаги услышал?.. Он сразу оторвался от га­зеты, приподнял меховую шапку и сказал:

 — Здравствуй!

 — Здравствуй, — ответила Надя, кивнув ему на ходу. Она отошла налево, к самому краю платформы. А он стоял и складывал газету, как никто никогда газету не складывает — маленьким, плотным, неудобным квадрати­ком величиной в полконверта. Наконец, когда перегнуть газету еще раз стало уже невозможно, он сунул ее в кар­ман и медленно пошел, с оттопыренным карманом, вдоль платформы — направо.

В поезд они сели через три вагона друг от друга. Свет­лана проводила глазами поезд и вернулась домой задум­чивая.

Значит, здороваются все-таки. А ездят в разных ва­гонах. Но ведь они встречаются каждый день в институте. Как встречаются? Непосвященным, может быть, даже ни­чего и не заметно. Обмениваются такими хладнокровны­ми фразами:

«Здравствуй, Алеша».

«Здравствуй, Надя».

«Как сдал сопротивление материалов? Опять отлич­но? Что ж, поздравляю».

Или просят друг у друга:

«Дай мне, пожалуйста, твой кронциркуль...» или что там у них? Термодинамику? Счетную линейку?

А выходя из института, садятся в разные трамваи.

Во всяком случае, если Надя сядет в моторный, Але­ша — в прицеп...

Еще долго спустя, когда Светлана вспоминала дедуш­ку Мороза, не принесшего Наде елку в новом, 1946 году, она видела перед собой спокойное лицо и беспокойные пальцы, складывающие газету так, как никто газету не складывает.

Снег шел лениво, но настойчиво, и дворники не успе­вали убирать его. Он был пухлый, легкий и хорошо склеи­вался.

Возвращаясь из школы, Светлана захватывала пол­ную горсть и лепила на ходу разные смешные фигурки. Потом прилаживала их вдоль дорожки на сквере и у ка­литок домов в переулке, на видных местах, чтобы прохо­жие, которым самим некогда было лепить, могли все-таки получить удовольствие.

 — Девочки, обязательно сегодня во дворе снежную бабу слепим!

 — И гору! — в один голос поддержали Аня и Валя.

 — Правильно. Для нас — большую, а для малышей — маленькую.

 — Славик захочет с большой горы кататься, — ска­зала Аня.

 — Да, пожалуй, — согласилась Светлана. — А Оля будет кататься с маленькой — она у нас трусиха. Смотри­те-ка, девочки, — Светлана остановилась у ворот: — у нас в детском доме сегодня гость!

 — Где? — спросили девочки, озираясь кругом.

 — Я же говорю: в доме,

 — Откуда ты знаешь? Не видно никого.

 — Да уж знаю. Мужчина. Может быть, даже, воен­ный. Во всяком случае — в сапогах.

 — Ага! Ты по следам! — засмеялась Аня. А Валя прибавила:

 — Это, должно быть, твой лейтенант.

 — Нет, — сказала Светлана, — у Кости не такие большие сапоги. Это кто-то незнакомый. И пришел уже давно — не меньше часа тому назад.

 — Откуда ты знаешь, что не меньше часа?

 — Потому что наши девочки из школы вернулись час тому назад, а он раньше. Видишь — Олечкины ботики прямо по сапогам...

 — Почему ты знаешь, что это именно Олины боты?

 — Знаю! Ей вчера Юра пятки отремонтировал. У нее теперь совсем особенные следы!