Роковой шторм - Блейк Дженнифер. Страница 24

— Как я понимаю, вы опасаетесь, что Джулия попадет в первую категорию?

— Едва ли, — довольно резко ответила тетушка. — Во всяком случае, вы должны понять, что ей не пристало выходить на улицу в черном на следующий день после свадьбы, особенно если траурное одеяние ей не слишком к лицу.

— Я бы предпочел, чтобы она вообще не носила черное. Видимо, я хочу слишком многого?

— Разумеется, — ответила тетушка за Джулию. — Было бы странно, если бы она не носила траур по отцу.

— Тогда мне остается только сказать: покупай все, что хочешь, дорогая, а счета отправь мне.

— Прекрасно, — зааплодировала тетушка Люсинда.

— Благодарю, — сказала Джулия, понимая по взгляду тети, что от нее требуется какая-то реакция.

— Что касается меня, — игриво заметил дядя Тадеус, — вы до последнего пенни знаете мои финансовые возможности и, я надеюсь, будете их учитывать.

— Непременно, — в тон ему откликнулась жена, — до последнего пенни! — И, со смехом натянув на запястье ручку ридикюля, выпорхнула за дверь. Джулия вышла бы следом, если бы Ред не задержал ее. Он прикоснулся к ее подбородку и поцеловал в губы. Трепет касания и странная, медленная улыбка еще долго тревожили ее память и после того, как черный с серебром экипаж отъехал от особняка.

Почему ее ввели в заблуждение относительно его состояния? Почему все они были введены в заблуждение, если уж быть точной? Во время первой встречи в доме ее отца Ред производил впечатление человека, нуждающегося в деньгах. «Только деньги», по его словам, обусловливали его участие в экспедиции. Неужели из-за гарантированных компенсаций затраченных усилий? Или он умышленно изображал из себя авантюриста, оппортуниста, заинтересованного только в выгоде? С какой целью? Ведь это вовсе не делало его более подходящим для бонапартистов в Новом Орлеане! А вдруг делало? Могли прожженный авантюрист, преданный лишь золоту, вызвать больше доверия, чем англичанин, который, несмотря на американское подданство отца, совсем недавно был солдатом его величества, сражавшимся против Бонапарта в Бельгии?

Ей стало дурно, и она сжала руки на коленях, стараясь преодолеть это чувство. Нет, немыслимо. Ее отец не смог бы так ошибиться. Кроме того, генерал Монтиньяк и ее отец действовали согласно указаниям самого Наполеона. Появление английского шпиона в нужный момент в Новом Орлеане означало бы, что корреспонденция императора перехватывается раньше, чем она доставляется со Святой Елены. Невозможно поверить, что император допустил подобное.

Улицы Лондона мелькали за окнами экипажа — великолепные дома, парки и экипажи разных форм и видов. Некоторыми управляли владельцы, джентльмены в пальто с капюшонами и своими ливрейными грумами — юношами, в чьи обязанности входило держать лошадь, пока хозяин сходит с подножки, другими управляли чопорные слуги в одинаковых белых париках. Когда богатый район остался позади, улицы заполнили пешеходы: купцы и клерки в деловой одежде проталкивались между продавцами горячих пирожков и цветов, сладостей и марионеток, лент и стеклянных бус. И точильщик, и лудильщик, и старьевщик и даже трио жонглеров — каждый по-своему наслаждался благодатным днем, пока солнце поднималось к зениту.

Джулия смотрела по сторонам и даже обменялась несколькими замечаниями с хозяйкой, но едва ли замечала что-то вокруг. Если Ред был богат, он мог ссудить ей сумму, достаточную для того, чтобы нанять компаньонку и поселиться в приличной гостинице. То, что он не сделал этого, означало одно из двух. Либо он надеялся, что Наполеон не восстановит ее состояние и кредитоспособность, либо Ред хотел сделать ее зависимой от себя и заставить расплатиться однозначным образом. В пользу последнего предположения свидетельствовал факт их бракосочетания, узаконивавший задуманное им.

Нет, такое объяснение ее не вполне устраивало. В данных обстоятельствах ему ни к чему было жениться на ней. Он мог принудить ее стать своей любовницей и взять силой все, чего желал. Однако вместо этого он женился на ней, представил своим родственникам и обращался с подобающим уважением. Вряд ли им руководила животная страсть. Он настаивал на определенной близости между ними, но его отношение к себе она скорее определила бы как странную смесь сочувствия и раздражения.

Сочувствие, иначе говоря, жалость, а она в ней не нуждалась.

Марсель не умер и не искалечил ее. Синяки и царапины уже проходили; скоро они пропадут совсем. Другие вопросы занимали ее. Мужчина, который стал ее мужем, например. Каковы бы ни были его мотивы, он мог выяснить, что располагает большим, чем то, на что рассчитывал.

Утро проходило в утомительных примерках. Джулия выбрала три повседневных платья, два вечерних, костюм для путешествий и белье. Вдобавок к ним дюжину пар черных шелковых чулок, несколько пар перчаток, две шляпки, одну с перьями, другую с лентами, ночную сорочку и чудесную шаль в белых, серых и черных тонах — все это должно было не только пополнить ее гардероб, но и неприятно поразить Реда при виде счета. Выйдя из лавки модистки, они провели еще два часа, заказывая домашние туфли у сапожника, а потом в галантерейном магазине выбирали ленты, мантильи, кружева и носовые платки, дополняющие модный облик покупательницы.

Уже в полдень они повернули к дому. Джулия, довольная, что успешно выполнила нелегкую задачу, устала и проголодалась. В экипаже она с вздохом откинулась назад.

— Да, знаю, — сочувственно сказала тетушка Люсинда, — это весьма утомительно. Но, по-моему, платья, которые вы заказали, особенно французское шелковое, вам очень пойдут. Если уж приходится носить траур, то хотя бы по последней моде. Я не согласна с рекомендациями о пребывании в безвкусной меланхолии. Какую пользу это принесет? Цель моды

— дать женщине почувствовать себя лучше, а когда она нуждается в этом больше, чем во время траура?

Джулия вежливо улыбнулась, хотя не была уверена, что согласна. Она бы предпочла погрузиться в свою скорбь, безвкусную или нет — неважно. К сожалению, обстоятельства не позволяли ей сделать это.

— Меня немного беспокоит выбранная вами сорочка, дорогая, — продолжала Люсинда, — не слишком ли далеко вы зашли? В конце концов, вы новобрачная. Трудно будет обвинить Реда, если он станет возражать против траура в своей спальне.

Этого Джулия не учла. Подумав, она покачала головой:

— Не думаю, что он будет возражать.

— Возможно, не будет, — ответила тетя не слишком убежденно. — Знаю, что вмешиваюсь не в свое дело, только я представляю, что бы сказал мой Тадеус!

Джулия попыталась вообразить, как дядюшка Реда, такой легкий в общении, устраивает сцену из-за ночной сорочки, но у нее не получилось. Она не удержалась от улыбки, глядя на выражение комичного ужаса на лице тети Люсинды.

— Поживем — увидим, — сказала она. Разговаривая, она посмотрела в окно на обгонявший их экипаж — ничем не примечательную повозку, заляпанную грязью, с облупившейся краской, запряженную сильными и быстрыми, но не слишком породистыми лошадьми. Ее внимание привлек пассажир, пытавшийся заглянуть внутрь их кареты. Это был плотный мужчина с большим плоским лицом, обрамленным жидкой бородкой. Темная шляпа спускалась на его низкий лоб, затеняя маленькие черные глаза, сузившиеся в щелки, словно у хищного зверя, почуявшего след.

Джулия невольно отпрянула назад. Озадаченная ее резким движением, тетушка Люсинда повернула голову.

— Боже мой, — сказала она, — было бы чего бояться! Какой-то слуга, судя по одежде. Интересно, что он тут делает, расталкивая всех? Ничего хорошего, по всей видимости.

Фыркнув, она тут же забыла о нем, но Джулия никак не могла этого сделать. Рыщущий, злобный взгляд преследовал ее еще и после того, как они оказались в безопасности за стенами особняка на Беркли-сквер.

Реда дома не оказалось. Утром он получил какое-то послание и сразу же уехал.

— Дела на судне, я думаю, — сказала тетушка.

Джулия не стала спорить, но не была уверена и в том, что послание было от бонапартистов. Начинался следующий этап великой авантюры.