Паутинка Шарлотты - Уайт Элвин Брукс. Страница 24
Вильбур был вне себя от горя. Люди подходили все ближе. А крысенок оказался предателем. И тут поросенок вспомнил, что Темпльтон — обжора.
— Темпльтон, — сказал поросенок. — Я хочу дать тебе торжественное обещание. Если ты достанешь мешочек с яйцами, я с этой минуты разрешу тебе подходить к моему корытцу первым. Когда Лерви будет приносить мне еду, ты сможешь выбирать себе все что твоей душе угодно. Я не съем ни крошки, пока ты не наешься до отвала.
Крысенок тут же вскочил на ноги.
— А ты не врешь? — усомнился он.
— Честное слово. Клянусь тебе, — пообещал Вильбур.
— Ну, тогда другое дело, — обрадовался крысенок.
Темпльтон дополз до стены и начал карабкаться наверх. После ночного пиршества брюшко у крысенка округлилось и мешало двигаться. Стеная и охая, крысенок с трудом долез до потолка. Он медленно продвигался вперед, пока не добрался до мешочка с яйцами. Шарлотта отодвинулась, чтобы пропустить крысенка. Паучиха была при смерти, но у нее хватило сил, чтобы сделать шаг в сторону. Темпльтон оскалил зубы, кривые и длинные, и начал перекусывать ниточки, которыми мешочек был прикреплен к потолку. Вильбур, подняв глаза, наблюдал за крысенком.
— Осторожнее! — предупредил он. — Не прокуси мешочек! Не повреди яйца!
— Эта фтука офень фильно фекотитфя и куфаетфя, — прошепелявил крысенок. — Конфетки, конефно, фкуфнее.
Но Темпльтон довел дело до конца. Ему удалось открепить мешочек и принести его во рту Вильбуру. Поросенок с облегчением вздохнул.
— Огромное спасибо, Темпльтон, — поблагодарил он. — Я никогда этого не забуду.
— И я не забуду, — отозвался крысенок. — У меня такое чувство, будто я шерсти наелся. Ну да ладно, поехали домой!
Темпльтон шмыгнул в клетку и зарылся в соломе. Он вовремя исчез из виду: как раз в эту минуту в загончик вошли Лерви, Джон Эрабл и мистер Цукерман. За ними следовали Эвери и Ферн.
Вильбур нашел единственный способ безопасной перевозки мешочка с яйцами. Поросенок взял его в рот и держал на кончике языка. Вильбур помнил, что сказала ему Шарлотта: мешочек был крепкий и непромокаемый. Язык у поросенка щипало, рот наполнился слюной. И, конечно, он не мог сказать ни слова.
Когда Вильбура запихивали в клетку, он в последний раз бросил взгляд на Шарлотту и подмигнул ей. Паучиха поняла, что таким образом Вильбур попрощался с ней. Теперь Шарлотта была уверена, что ее потомство в полной безопасности.
— До свидания! — прошептала она.
Шарлотта из последних сил махнула поросенку одной из передних ножек. Больше она не двигалась. На следующий день, когда Чертово колесо разобрали на части, гоночных лошадей увезли в крытых фургонах, а балаганщики уложили свои пожитки в повозки и уехали прочь, Шарлотта умерла.
Ярмарка опустела. Загоны для скота и павильоны казались заброшенными. Повсюду валялся мусор и пустые бутылки. И никто из многочисленных посетителей ярмарки даже не заподозрил, что самую главную роль здесь играла паучиха. В последние минуты рядом с Шарлоттой никого не было.
Глава 22. Теплый ветер
Итак, Вильбур вернулся домой, в хлев, на свою любимую навозную кучу. Вид у него был необычный: на шее висела почетная бронзовая медаль, а во рту он держал драгоценный мешочек с паучьими яйцами.
«В гостях хорошо, а дома лучше», — подумал Вильбур, пряча в укромный уголок мешочек, из которого должны появиться на свет пятьсот четырнадцать деток Шарлотты.
В сарае хорошо пахло. Все его друзья: и овцы, и гуси — были рады его приезду. Гуси шумно приветствовали поросенка:
— Наш бо-га-га-га-гатырь с га-га-га-гастролей вернулся! Мы го-го-го-гордимся тобой!
Мистер Цукерман снял у Вильбура с шеи медаль и повесил ее в хлеву на гвоздик, на самое видное место, чтобы она всем бросалась в глаза при входе, да и сам поросенок мог любоваться ею сколько захочет.
Все последующие дни ничто не омрачало существования Вильбура. Он вырос до невероятных размеров и уже больше не боялся, что его зарежут. Вильбур твердо знал, что мистер Цукерман будет его кормить и поить до самой смерти. Поросенок часто вспоминал Шарлотту. Несколько ниточек от ее старой паутины все еще висело в дверном проеме. Каждый день Вильбур с грустью смотрел на порванную, опустевшую паутину, и у него к горлу подкатывал комок. Ни у кого на свете не было такого замечательного друга, как у него: любящего, преданного и умного.
Осенние дни становились короче, Лерви принес из огорода кабачки и тыквы и сложил их на полу в сарае, чтобы они не начали гнить от ночных заморозков. Клены и березы оделись в пестрый наряд, и от ветра, раскачивавшего деревья, разноцветные листья по одному слетали на землю. На лугу, там, где росли дикие яблони, вся земля была усыпана мелкими красными падалицами, и овцы подбирали их языком. Гуси тоже клевали спелую мякоть, а ночью приходили лисицы и обнюхивали палые яблочки.
Однажды вечером, перед Рождеством, выпал снег. Он покрыл крыши домов и сараев, лег на поля и леса. Вильбур никогда раньше не видел снега. Утром он вышел на двор и забавы ради пятачком прорыл проход в сугробах. Пришли Ферн и Эвери, волоча за собой санки. Они съехали на них с горки и пронеслись по льду замерзшего пруда.
— Ух ты, как здорово! — воскликнул Эвери. — Мне больше всего на свете нравится кататься на санках!
— А мне больше всего на свете нравится кататься на Чертовом колесе! Знаешь, как весело сидеть в кабинке, на самом верху, рядом с Генри Фасси! А колесо как остановится, а Генри как начнет раскачивать кабинку из стороны в сторону! И видно все кругом как на ладони!
— Ты что, с ума сошла? Никак не можешь выкинуть из головы это колесо? — неодобрительно заметил Эвери. — Ведь ярмарка была давным-давно!
— А я все время вспоминаю о ней! — вздохнула Ферн, выковыривая снежок, залепивший ей ухо.
После Рождества температура воздуха упала до минус десяти градусов. Стало холодно. На лугу лежал белый ковер. Коровы теперь почти все время проводили в стойлах, и только иногда, в солнечные дни, они ненадолго выходили во двор постоять на подветренной стороне за стогом сена.
Овцы тоже жались к стенке сарая, чтобы согреться. Гуси вертелись вокруг амбара, как дети возле мороженщика, и мистер Цукерман бросал птицам зерно или кусочки репы, чтобы они отстали.
— Бла-го-го-го-годарим! Бла-го-го-го-годарим! — не забывали кланяться гуси, едва завидев, что им несут еду.
На зиму Темпльтон переехал жить в сарай. В норке под свиным корытом стало совсем холодно, и он устроил себе уютное жилище за сундуками с зерном. Крысенок выстелил его обрывками старых газет и грязными тряпками. Если Темпльтону удавалось найти какую-нибудь брошенную, никому не нужную вещь, он тут же тащил ее к себе в нору. Он навещал Вильбура трижды в день, когда поросенку приносили еду. Вильбур не забывал своего обещания и всегда пускал крысенка к корытцу первым. И только когда Темпльтон наедался до отвала, он приступал к еде сам. От переедания Темпльтон сильно раздобрел. Он раздулся, как шар. Наверно, теперь его можно было бы назвать Самым Толстым Крысенком на свете. Ростом он стал не меньше сурка.
Однажды с крысенком об его обжорстве решила поговорить старая овца.
— Кто мало ест, тот дольше живет, — сказала она ему.
— А зачем жить долго? — ухмыльнулся крысенок. — Я — любитель вкусно поесть. Еда доставляет мне огромное наслаждение.
Он самодовольно похлопал себя по плотно набитому животу, хмыкнул и убрался восвояси.
Всю зиму Вильбур охранял мешочек Шарлотты так ревностно, как если бы оберегал своих собственных детей. Он спрятал мешочек с яйцами в укромном месте, под соломой, рядом с загородкой. Холодными ночами он старался лечь так, чтобы его дыхание согревало будущее потомство его подруги. Для Вильбура забота об этом маленьком, хрупком предмете стала самым важным делом его жизни. Ничто другое для него уже не имело значения. Он терпеливо ждал, когда кончится зима и на свет появятся крохотные паучата.