Стрела в сердце - Блейк Дженнифер. Страница 38

— Тогда, я полагаю, все хорошо.

Но он видел, что не убедил ее. Словами это сделать, кажется, невозможно. Убедить может нечто другое.

Он откинул простыню в сторону, подставляя ее теплое, розовое тело прохладному утреннему воздуху, а свободной рукой быстро скинул рубашку и членораздельно произнес:

— Я непонятно выразился — прошлой ночью мне было более чем хорошо.. И, наверное, требуется напомнить, как это было.

Насколько Кэтрин могла понять, его контроль над собой был совершенен. Он в точности знал, как добиться от нее желаемой капитуляции, и не останавливался до тех пор, пока голова не подсказывала ему, что это нужно сделать. Она могла искусить, соблазнить его — это было легко. Но заставить потерять рассудок она не могла. Знала, что уже пыталась сделать это, но бесполезно. Казалось, что после всего, что произошло между ними, ей будет трудно смотреть ему в лицо. Но это было совсем не так: его естественность, спокойный юмор помогли преодолеть вспыхнувший было стыд.

Послеполуденное солнце проскальзывало сквозь окна-щели. На улице потеплело, поэтому они потушили камин. Рован сидел у ее ног, облокотившись спиной о кресло, и наигрывал знакомую мелодию на мандолине. У нее на коленях лежало вышивание, хотя за последний час она не сделала ни стежка. Она была занята собственными мыслями и машинально следила за его сильными пальцами, перебиравшими струны. Мелодия подходила к концу, и скоро последняя нота повисла в воздухе, эхом отдавшись от каменных стен. Он откинул голову назад, на колени Кэтрин, и она стала гладить его жесткие волнистые волосы.

— Что же мы будем делать?

— Что-то… ничего… что будет необходимо, — ответил он и вздохнул.

— Что, если… — начала она и, заколебавшись, прикусила губу.

— Да? — спросил он, не глядя в ее сторону.

Кэтрин с трудом начала объяснять:

— Что, если несмотря ни на что, Жиль все-таки решит тебя убить? Что будет, если он посчитает тебя угрозой и не захочет рисковать?

— Что, если он решит, что человек, наставивший ему рога, должен умереть? — повторил за ней Рован. — Я не собираюсь добровольно класть голову на плаху.

— Но ты же сейчас безоружен.

— Ты полагаешь, что он прикажет убрать меня, как только «Цветок хлопка» причалит? Может и так, но если он и задумал это, по крайней мере, сначала он должен узнать, увенчался ли успехом его план в отношении нас обоих.

— Не могу себе представить, что он скажет, чтобы разузнать правду?

— Довольно просто, поскольку тебя при этом не будет.

— Понимаю, — спросит как мужчина мужчину.

Рован повернулся к ней, положив руку на ее колено, и открыто посмотрел ей в глаза.

— Это волнует тебя? Даю слово, не будет никаких комментариев.

— В этом я тоже уверена. — Кэтрин подумала, что не в манере Рована распространяться о связях с женщинами, как и спать с ними за спиной мужа. Но тем не менее дела обстояли вот так…

Рован взял ее руку, прижал к своей, ладонь к ладони, так сильно, что она почувствовала каждый ее изгиб.

— Не расстраивай себя, — сказал он. — Я не причиню ему, если это не нужно, никакого вреда.

— Да я не из-за Жиля, — начала она, затем остановилась, потому что Рован вдруг очень заинтересованно посмотрел на нее. Она отняла свою руку.

— Для тебя, может быть, странно, что я беспокоюсь о тебе, но ответственность за твою смерть будет лежать на мне. Я этого не переживу.

Его лицо потемнело. Он отвернулся и стал смотреть на огонь.

— Постараюсь тебя не расстраивать.

Но Кэтрин его слова не успокоили, это чувство было не ново. Тревога в ней поселилась с прошлой ночи. Несмотря на объяснения Рована, ее волновали, как ей казалось, неправдоподобные команды их эмоциям. Ей не нравилось, что он легко мог контролировать ее состояние, не забывая о себе. Ей не хотелось, чтобы ею просто манипулировали, и она задавала себе вопрос — было ли в его чувствах и умелых ласках нечто большее, чем обыкновенное желание?

Еще совсем недавно ее голову не волновали подобные мысли, события этой ночи так изменили ее. Она не только познала искусство любви, но и себя тоже, и думала о том, как легко может стать зависимой от близости, открывшейся с ним. Только, конечно, она никогда не скажет ему об этом.

Она ненавидела эти свои сомнения, подозрения, страхи. И вдруг с такой горечью пожалела, что не встретила Рована, когда был жив отец, и отношения между ними не развивались, как у нормальных молодых людей. С вальсами, любовными посланиями в день святого Валентина, спокойными прогулками, разговорами о том, кто что любит и кому что не нравится, желаниями и мечтами.

Как замечательно было бы месяцами узнавать друг друга, прикасаться, целоваться и медленно приближаться к любви.

Но вопрос в том — полюбили бы они друг друга, чувствовал ли он к ней хоть что-то?

И чувствует ли он к ней сейчас что-либо, кроме сострадания, жалости и привлекательности, остроты данной ситуации?

Она должна знать. Ей казалось — она разрушит его контроль, заставит забыть абсолютно все, кроме нее, тогда это будет хорошим предзнаменованием. Она попытается снова, но на этот раз менее пристойно.

Она сидела и смотрела на огонь, потом улыбнулась ему, выпрямила ногу, подняла ее и нагнулась, чтобы почесать колено. При этом она коснулась грудью щеки Рована. Он отодвинулся, чтобы ей было удобнее. Может, с точки зрения человека с хорошими манерами, это и естественно, но Кэтрин это задело. Она дотронулась до его плеча, и он вернулся в прежнее положение. Минуту спустя Кэтрин дотронулась до мочки уха Рована, притворяясь, что ей просто скучно, и почувствовала, что его это взволновало. Она продолжала ласкать его, а он улыбался, глядя на огонь, потом поймал ее руку и поднес к губам, сидел и держал ее, нежно поглаживая ладонь пальцами.

Кэтрин расстроилась. Интересно, понял ли он, что она делает? Может быть, да, понял и пытался намекнуть, что ее робкие попытки не приветствуются. От этой мысли сразу стало как-то неуютно и единственное, что ей оставалось, это продолжать. Она положила вышивание на столик, оперлась одной рукой о спинку кресла, а другой погрузилась в его темные кудри.

— Осторожнее, — лениво произнес он, — или у тебя могут появиться проблемы.

— Это угроза? — спросила она, старательно наматывая ему завиток на ухо.

— Это обещание.

— Но я как-то не очень испугалась.

Вдруг он резко потянул ее за руку, она прямо выскочила из кресла в его объятия, спиной прижавшись к его груди, а руки скрестив перед собой.

— Очень хорошо, — сказал он ей на ухо. — Я люблю в женщинах храбрость. Это делает их в любви несколько авантюрными.

Кэтрин перевела дыхание. Она попыталась вырваться из объятий, но не смогла. Напряженным голосом произнесла:

— Конечно, тебе лучше знать после всех этих иностранок.

— Всех? Ты делаешь мне честь, их всего-то было одна или две.

— Одна или две научили тебя как… сохранять себя. — Ее лицо запылало после того, как она осмелилась заговорить на эту тему.

Он засмеялся.

— Как раз и не так. Знания я получил от пожилого арабского джентльмена.

— И вы практиковались с женщиной… с женщинами.

— Какие неделикатные мысли, любовь моя, и как это вас занимает. Вас волнует моя практика, как вы изволили выразиться?

«Моя любовь», — отозвалось в ней.

Негодование и тревога захватили Кэтрин.

— Почему же? Ко мне это не имеет никакого отношения.

Крепко прижавшись к нему спиной, она слышала биение его сердца, и этот стук моментально отозвался в ней уже знакомым ощущением. Она попыталась вырваться из его объятий, но только сильнее прижалась грудью к его рукам.

— Какая хитрая, — ласково отозвался он, взяв одной рукой оба ее запястья, а другой начав ласкать грудь, медленными круговыми движениями потирая сосок. — С тех пор, как я встретил тебя, ни одна женщина для меня не существует, они забыты.

Почему он так сказал? Сопротивляясь нахлынувшему чувству и искушению, в которое он вводил ее своими ласками, она заметила: