Мы живём на границе - Верещагин Олег Николаевич. Страница 18

– Она кувшин прет, – Володька приставил ладони шалашиком к бровям. – О, гадом буду, ваххабитом и Децлом, она нам квас прет?!?

– Нам? – хмыкнул Мирослав, пихнув Сергея, задумчиво отряхивавшего руки, локтем. – Нет, Джигит. Садысь на рэзвого коня и мотай ви гори. Это не "нам".

– Хочешь научиться летать за три секунды? – спросил Сергей. А Глеб подумал, что закурит, как только вернутся домой и он залезет в нычку. Ну их всех на фик.

Любка разговаривала с матерью Мирослава, стоя возле крыльца. Ага – Светлана Костовна улыбнулась, показала на дом… Любка благодарит… Глеб лег на спину, хотя металл обжег лопатки, и стал смотреть в небо.

Ну их всех на фик. На фик.

– Мальчишки! Квасу хотите?

– Не, не хотим! – ответил воплем на вопль Мирослав. – Мы не хотим, а Сергей хочет, подымайся!

Любка, держа на плече здоровенный запотевший кувшин из дымчатого отекла, подняла загорелое лицо и презрительно сдула со лба прядь волос, обведя медленным взглядом четыре веселых физиономии и пять пар рыжих от ржавчины пяток. Хмыкнула и "без рук" взлетела по приставной лестнице.

– О, – сказал Мирослав.

– У, – сказал Петька.

– Эх… – вздохнул Володька.

– Сергей, хотите квасу? – поинтересовалась Любка.

– А? – хлопнул глазами Сергей, обводя взглядом товарищей, отвернувшихся во все стороны. – А, да, спасибо… конечно… Но и остальные тоже?

– Куда же их девать, – пожала плечами Любка, глядя, как Сергей пьет и передает кувшин Мирославу (Глеб сделал вид, что задремал). – Пойдете сегодня на дискотеку в парк?

– Пойдем! – оживился Мирослав, сунув кувшин Володьке (квас плеснул ему на коленки, и он удовлетворенно заурчал). Любка наградила его испепеляющим взглядом:

– Тебя кто звал?

– Ну, ты же сказала "пойдете", – "растерялся" Мирослав. – Ой, это ты так Бокса – во "множественном монархическом?! [38] Прости, не догадался! Простите, Ваше Высочество! – серб гулко ткнулся лбом в железо. – Ручькю разрешите поцеловать? – он начал ловить ладонь Сергея.

– Заткнись ради Христа, ~ попросил Глеб, не открывая глаз.

– Придурки, – вздохнула Любка, отобрала у Петьки кувшин и спорхнула вниз крикнув: – Сергей, в восемь у входа в парк!

– Обязательно! – гаркнул Мирослав, опасно наклоняясь вниз. – Ой! – в лоб ему угодила галька, брошенная Любкой.

– Хватит дурковать, – Глеб сел. – Дочищаем и пошли мыться. Нам что, весь день на крыше куковать?

– Ку-ку, – согласился Серб, подхватывая щетку…

…В армии Югославии отец Мирослава, Драгутин, был инженером – и тут работал в станичном акционерно-кооперативном обществе инженером, а главное – дома устроил множество мелких приспособлений, облегчавших жизнь. Бели честно, Глеб побаивался Драгутина Микича. Он был высокий, худой, словно опаленный огнем, молчаливый и суровый. Потерять дом, страну, двух детей, Знать, что жена больше никогда не сможет родить – это вам не шутки… Как-то Серб во время откровенного ночного разговора сказал, что мать пытали хорваты. Она осталась жива, ее даже спасли – но рожать детей Светлана Костовна Микич больше не могла. "Понимаешь, – шептал Серб тогда, – у них было трое. А остался я – один…" Глеб понимал, но Драгутин его все равно пугал даже сейчас, когда Глеб вырос. А вот душ был отличный. Воду в нет не надо было таскать ведрами или даже тянуть шланг от колонки – стоял ручной насос, система труб; поработал минут пять, и бак полный. Мальчишки потратили весь бак, накачали новый, и Мирослав, пробравшись к выходу, открыл вентиль на всю, после чего из душевой послышались вопли и угрозы…

…– Ты на дискотеку пойдешь? – спросил Глеба Сергей. Они пообедали и поджидали остальных на веранде летнего кафе, поедая мороженое. Глеб помотал головой: – Глебыч, брось. Я не виноват, что ей нравлюсь. Мне она – нет, девчонка и девчонка…

– Ну и дурак, – Глеб с досады вылизал чашечку под изумленным взглядом официантки. – Не пойду я на дискотеку, не хочу… – и, чтобы не обижать Сергея, сказал: – Правда – не хочу. Я в школу пойду, наш трудовик с ребятами планер заканчивают, а я не был ни разу… почти.

– Ну ладно… – Сергей пожал плечами. Он не увидел ничего странного в желании Глеба отправиться в школу в конце июня – там круглый год работали с дюжину кружков и секций, там же располагался штаб Отдельной Учебной Сотни, где постоянно кто-то отирался по делу и без дела. Функционировал молодежный театр, ансамбль казачьей песни и пляски, и вообще школа соперничала с Домом Культуры, располагавшимся в парке. Сергей это знал. – Ну а на пруды ты пойдешь? Вон Серб и остальные идут.

– На пруды пойду, – кивнул Глеб. И, помедлив, осторожно спросил: – Бокс… ты не помнишь, что тебе снится?

– Нет, – Сергей покачал головой. – Я, наверное, ору во сне?

Глеб промолчал.

Планер еще не заканчивали, конечно. Расставив прямые крылья, он лежал посреди школьного двора, и возле него деловито суетился Анатолий Палыыч, школьный трудовик, в окружении ватаги добровольных помощников. Вся школа знала, что "Опалыч" мечтал стать летчиком, но не стал по причине чего-то там со здоровьем. Во времена СССР он вел занятия в планерном клубе где-то в Ставрополе, и вот уже год возрождал планерный спорт в станице. Он признавался открыто, что "содрал" чертежи планера с германских "хортен-4" "летающих крыльев", выпускавшихся еще до Второй Мировой. Предполагалось, что, если планер полетит нормально, то будут созданы еще полдесятка, и планерный клуб оформится официально. Желающих помочь (с эгоистичной перспективой потом "полетать") хватало – вот и сейчас при свете прожектора, уже начинало слегка темнеть, на площадке были заняты делом два десятка человек. Глеб почувствовал себя глупо: он не был тут не "почти" ни разу, а просто – ни разу, да и планерный спорт его не увлекал. По этому он просто присел на какой-то ящик возле спуска в котельную и стал наблюдать. До площадки долетала музыка из парка, с танцплощадки – что-то развеселое и нераспознаваемое .

Глеб не помнил, сколько он так просидел, думая ни о чем. Настроение было… нет, его вообще не было, а наблюдение за рабочей суетой успокаивало. Он даже не сразу сообразил, что на площадке началась какая-то "не такая" суета… и очнулся только когда увидел, как почти все мальчишки бегут к воротам. Кто-то кричал: "Напрямки, напрямки, через забор!" Глеб крикнул, вскакивая:

– Э, чего такое?!

– Драка в парке! – крикнул Костька Бряндин. – Глебыч, наших бьют!..

…Первое, что бросилось в глаза Глебу – два автобуса на боковой аллее. Они стояли в темноте, и только в кабинах вспыхивали огоньки сигарет; фары потушены, в салонах огней нет. Но задуматься над этим мальчишка не успел. Музыка все еще гремела рваным пульсом, но ее заглушали визг девчонок, крики и мат. Вот прорвалось хоровое визгливое: "Аллаааакбааарр!!!" – и буквально под ноги Глебу выкатился казачонок, не поймешь, кто. Лицо и руки мальчишки, которыми он закрывался, были в крови, трое ребят в одинаковых рубашках, джинсах и кроссовках, что-то выхаркивая, били его ногами.

Глеб с ходу заехал одному пинком между ног, добавил коленом в смуглое, оскаленное лицо, вдогон врезал ногой в плечо и уклонился от удара второго – на пальцах у того смутно блеснула рамка кастета… Серб, выскочивший откуда-то сбоку, кинул третьего в забор, Глеб снова уклонился от кастета и повыше заломил, захватив, руку, ощутив, как хрустнул сустав. А дальше понеслась круговерть. Дралась на танцплощадке и в аллее рядом. Слышались злые выкрики: "Аллах акбар!" и "Русских мочи!" Нападавшие были крепкими ребятами лет но 14-16, их было много и они действовали со звериной спайкой и жестокостью, но, едва исчез численный перевес двое-трое на одного (казачата продолжали подбегать – вызванные кем-то или просто привлеченные шумом, у многих в руках были нагайки, палки, арматурные прутья), как запал у них исчез; они начали разбегаться, просачиваясь в сторону темноту аллеи, где внезапно вспыхнули лучи мощных фар, заурчали моторы. Уже выли сирены милицейских машин, кто-то запустил камнем в стекло выруливающего из аллеи автобуса; кто-то жалобно кричал: "А-а, брат, брат, не надо-о!", – а в ответ слышались матерные выкрики… Глеб столкнулся с Сергеем – тот смеялся, хотя лицо было в крови из двух хар-роших ссадин. Рядом с ним держалась Любка, вооруженная стойкой от микрофона.