Энн в Эвонли - Монтгомери Люси Мод. Страница 6

Глава четвертая

РАЗНОГЛАСИЯ

Как-то на закате Джейн Эндрюс, Джильберт Блайт и Энн стояли у изгороди в тени группы елей, там, где просека, известная молодым людям под названием Березовая аллея, выходила на дорогу. Джейн провела весь день у Энн, а теперь Энн провожала ее домой. У изгороди они встретили Джильберта и разговорились о том, что ждет их первого сентября, в день начала школьных занятий. Джейн завтра уезжала в Ньюбридж, а Джильберт — в Белые Пески.

— Вам обоим будет легче, чем мне, — вздохнула Энн. — Вы будете заниматься с детьми, которые вас не знают, а мне придется учить тех, с кем я сидела в одном классе. Миссис Линд говорит: они не будут меня уважать, как уважали бы незнакомую учительницу… Разве что я с самого начала буду держать их в страхе. А мне не хочется держать детей в страхе. Ох, как все это сложно!

— Ничего тут сложного нет, — безмятежно заявила Джейн, которая вовсе не собиралась облагораживать души своих учеников, а хотела просто честно зарабатывать свое жалованье, заслужить одобрение попечительского совета и получить в конце года поощрительную грамоту. Дальше этого ее устремления не шли. — Главное, чтобы в классе была дисциплина, а для этого нужна строгость. Если мои ученики не будут меня слушаться, я буду их наказывать.

— Как?

— Сечь. Как еще?

— Что ты, Джейн?! — испуганно воскликнула Энн. — Неужели ты на это способна?

— А почему бы и нет? Если того заслужат, высеку, — решительно ответила Джейн.

— Ну, а я не способна высечь ребенка, — так же решительно ответила Энн. — Кроме того, я вообще против телесных наказаний. Мисс Стэси никогда никого не секла, и все мы беспрекословно слушались ее. А вот мистер Филиппе только и делал, что кого-нибудь сек, а дисциплины у него в классе все равно не было. Нет уж, если я увижу, что не могу поддерживать дисциплину без телесных наказаний, уйду из школы. Можно заняться чем-нибудь другим. Я постараюсь завоевать любовь своих учеников, и тогда они будут меня слушаться.

— А если не будут, тогда что? — спросила практичная Джейн.

— И тогда я не буду их сечь. Я уверена, от этого нет никакого толку. Джейн, милая, не надо сечь учеников, даже если они будут озорничать.

— А ты как считаешь, Джильберт? — спросила Джейн. — Тебе не кажется, что бывают такие детки, с которыми без розог не справишься?

— Тебе не кажется, что сечь ребенка — дико и жестоко… любого ребенка?! — воскликнула Энн. Ее лицо пылало.

— Как сказать, — медленно проговорил Джильберт, раздираемый двумя противоречивыми чувствами: собственным убеждением, что некоторых деток порой не грех и высечь, и желанием соответствовать высоким идеалам Энн. — Вы обе в какой-то степени правы. Я считаю, что Детей лучше не сечь. Как и ты, Энн, я думаю, на них надо воздействовать другими способами, а к телесному наказанию следует прибегать лишь в крайнем случае. Но, с Другой стороны, я согласен и с Джейн: бывают дети, от которых иными способами ничего не добьешься и которым порка бывает даже полезна. Так что я буду прибегать к телесному наказанию только в крайних случаях.

Попытавшись угодить обеим сторонам, Джильберт, как это обычно бывает в таких случаях, не угодил ни одной.

Джейн тряхнула головой:

— Если мои ученики будут плохо себя вести, я буду их сечь. Это самый быстрый и легкий способ добиться послушания.

Энн бросила на Джильберта разочарованный взгляд.

— А я никогда не буду сечь детей, — твердо сказала она. — Я считаю — это неправильно, в этом нет необходимости.

— А что, если ты дашь мальчику задание, а он тебе в ответ нагрубит?

— Я оставлю его после уроков, ласково и твердо с ним поговорю, — ответила Энн. — В каждом человеке есть что-то доброе, надо только уметь в нем это найти. И долг учителя — искать и развивать это доброе. Так говорил нам профессор в Куинс-колледже. А что хорошего можно найти в ребенке при помощи розог? Оказывать на детей доброе влияние — это первый долг учителя. Это даже важнее, чем научить их читать, писать и считать. Так говорил профессор Ренни.

— А инспектор проверит, как они читают, пишут и считают, и если они этого не умеют, он напишет о тебе плохой отзыв, — возразила Джейн.

— Пусть лучше меня любят ученики и тепло вспоминают обо мне в будущем, а уж без поощрительной грамоты я как-нибудь обойдусь, — отрезала Энн.

— Неужели ты не будешь наказывать учеников, даже если они будут очень плохо себя вести? — спросил Джильберт.

— Конечно, я их буду наказывать, хотя мне очень не хочется этого делать. Но есть же и другие наказания: можно оставить их в классе на перемену, или заставить весь урок стоять у доски, или велеть им переписать страницу из учебника.

— Но уж ты наверняка не будешь наказывать девочек, сажая их за одну парту с мальчиками, — лукаво заметила Джейн.

Джильберт и Энн переглянулись со смущенной улыбкой.

— Ладно, время покажет, кто из нас прав, — философски заключила Джейн, и они отправились по домам.

Энн пошла по тенистой, пахнувшей папоротниками Березовой аллее, потом пересекла Фиалковую поляну, и наконец спустилась к дому по Тропе Мечтаний. Все эти названия дорожкам и полянкам в лесу они когда-то придумали с Дианой. Она шла медленно, наслаждаясь тишиной и запахами леса, темнеющим небом, на котором уже высыпали звезды, и серьезно размышляла о завтрашнем дне, который принесет ей новые обязанности и новую ответственность. Войдя во двор Грингейбла, она услышала доносившийся из раскрытого окна кухни безапелляционный голос миссис Рэйчел Линд.

«Миссис Линд явилась наставить меня, как вести себя завтра, — с гримаской подумала Энн. — Лучше я не пойду в дом. Ее советы похожи на перец — в небольших дозах очень хороши, но в больших обжигают рот. Пойду лучше поболтаю с мистером Гаррисоном».

После известного случая с продажей бурой коровы Энн часто забегала к мистеру Гаррисону, и они очень подружились, хотя иногда его резкий язык и коробил Энн. Веселый Роджер по-прежнему относился к ней с предубеждением и каждый ее приход встречал все тем же приветствием: «Рыжая соплячка!» Мистер Гаррисон понапрасну пытался внушить ему, что ее надо приветствовать как друга, и каждый раз, завидев Энн, вскакивал и восклицал, многозначительно поглядывая на попугая: «Вон идет моя милая девочка!» — или еще что-нибудь в таком роде. Но Веселый Роджер наотрез отказывался называть Энн милой девочкой. Энн и не подозревала, сколько комплиментов мистер Гаррисон отпускал у нее за спиной. В лицо же он ни разу не сделал ни одного.

— Ну что, ходила в лес запасаться розгами? — спросил он, едва Энн ступила на веранду дома.

— Ничего подобного! — возмущенно воскликнула Энн. Мистер Гаррисон обожал ее дразнить — до такой степени все всерьез она воспринимала.

— У меня в классе никогда не будет розог, мистер Гаррисон! Конечно, у меня будет линейка, но я стану ею пользоваться только по прямому назначению — показывать детям буквы и цифры.

— Значит, ты собираешься пороть их ремнем? Вот и правильно. Розга больнее, но ремень помнится дольше.

— Я вообще не буду сечь детей!

— Как это?! — с искренним изумлением воскликнул мистер Гаррисон. — Как же ты собираешься поддерживать дисциплину в классе?

— Я буду стараться воздействовать на них добром.

— Ничего у тебя не получится, Энн. Пожалеешь розгу — испортишь ребенка. Когда я ходил в школу, учитель сек меня каждый день. Он говорил, что если я еще и не успел напроказничать, то наверняка замышляю какую-нибудь каверзу.

— С тех пор воспитательные методы сильно изменились, мистер Гаррисон.

— Но человеческая природа не изменилась. Поверь моим словам — тебе не удастся добиться послушания, если у тебя в ведерке с соленой водой не будут наготове розги. Ничем больше их не проймешь.

— Но я все-таки попробую сначала делать по-своему. — Энн очень неохотно расставалась со своими теориями.

— Ты упрямая девушка, — заметил мистер Гаррисон, который уже обнаружил эту черту Энн. — Ну что ж, делай по-своему. Поглядим. Вот увидишь, наступит день, когда дети выведут тебя из себя. Люди с такими, как у тебя, волосами легко выходят из себя. И тогда ты забудешь все свои благородные принципы и как следует кого-нибудь вздуешь. Да и вообще, ты еще слишком молода, чтобы учительствовать… сама еще ребенок.