Украденные ночи (Полночный вальс) - Блейк Дженнифер. Страница 10

Зато для детей наступило раздолье: целыми днями они возились в огромных лужах или катались на старой пироге. Однажды утром, заслышав веселые крики детворы, Амалия обнаружила целую флотилию из лодок и пирог, плавающую по гостиной и комнатам дворецкого. Какой же ведьмой показалась она себе, запретив такую забаву и испортив веселье, хотя и во имя их же безопасности!

Но самое жуткое воспоминание тех дней — это водяные змеи. Вымытые водой из своих нор в крутых берегах заводи, они в поисках укромных уголков вплыли в дом и его постройки. Одна пара гадов, сплетясь в чаше французской хрустальной люстры, вывалилась внезапно в сетку от мух прямо над обеденным столом. Две другие змеи обвили балясины лестницы при выходе с верхней лестницы. Жюльен, Роберт и даже Джордж развлекались тем, что уже со второго дня наводнения устраивали соревнования по отстрелу плывущих змей, заключали пари и делали ставки. Стрельба велась с верхней галереи. Несмотря на подвязанную косынкой ушибленную руку, Роберт был в хорошей форме и мог на равных с остальными участвовать в охоте и борьбе за призовое место.

Когда надоедало палить по змеям, молодые люди отправлились ловить раков и так преуспели в этом многотрудном занятии, что Марта смогла сварить целый котелок гумбового супа с сочными раками.

Время от времени Жюльен и Роберт развлекались, как в юности, игрой в бильярд. Стол находился на первом этаже «гарсоньерки», поэтому приходилось подворачивать до колен брюки и в таком непрезентабельном виде месить грязь с кием в руке. Кроме того, мужчины часами могли играть в карты, шахматы, шашки, домино. После обеда, когда удавалось усадить Амалию за фортепьяно, они под ее аккомпанемент пели или, выхватив из рук Мами и Хлои пяльцы с вышивкой, кружили дам в танце. Жюльен придумывал затейливые шарады — своеобразная компиляция из любимых в детстве игр. Порой устраивались домашние спектакли, и тогда начиналась кутерьма: с чердака стаскивались пыльные чемоданы с бабушкиными нарядами, Хлоя приносила аккуратно переписанные ею роли, молодые люди выбирали, кому что играть — спорили, смеялись, обижались, мирились… Хлоя явно тяготела к мелодраме, умудряясь превратить любую трагедию в фарс. То она представляла себя леди Макбет, произносящей леденящим кровь голосом обличительный монолог; то так пылала страстью леди Снируэл в сцене «Школы злословия», что бедный Джордж, глядя на нее, лишь ослаблял душивший его галстук.

Появилась у Амалии и новая забота — Айза. Мальчик криком исходил, пока ему не разрешали после той злополучной истории с мулом повидаться с Амалией — так велик был его страх потерять свою хозяйку. Когда же служанка попыталась увести его обратно, Айза начал отбиваться, как камышовый кот, царапаясь и кусаясь, пинаясь и нанося удары головой. Опасаясь, что разбушевавшийся малыш может невзначай пораниться, Амалия дала знак оставить его в покое. С того дня Айза тенью следовал за своей хозяйкой: стоял за ее креслом во время обеда, лежал, свернувшись калачиком, у ее ног, когда Амалия садилась в кресло почитать, попробовал было войти за ней в спальню, но, наткнувшись на строгий запрет, улегся у двери и проспал так всю ночь.

Поначалу Амалия думала, что это всего лишь детская игра, которая скоро ему надоест, но не тут-то было: Айза проявил завидное упорство в достижении своей цели и… победил. Скоро Амалия не могла уже обходиться без него, когда нужно было выполнить какое-нибудь поручение. Жюльен стал называть его в шутку пажом.

Айза находился, как всегда, рядом, когда Амалия приказала четырем служанкам и двум слугам начать уборку помещений первого этажа. Отступившая вода оставила горы грязи и ила, которые следовало убрать до того, как они засохнут. Началась уборка и на галереях фасада. Кипарисовый пол не пострадал: от влаги доски только набухли. В столовой над широкими двенадцатидюймовыми панелями в нескольких местах взбухла и осыпалась штукатурка. В целом по дому серьезных повреждений практически не было.

Грязь на нижней галерее — другое дело. Оказавшись на воздухе, она затвердела, покрывшись своеобразным панцирем, но, поскольку сверху на нее сливали грязь из комнат, вновь размягчилась до состояния густой оконной замазки. Теперь ее могли убрать даже дети, которым дали скребки, тряпки, ведра с водой и предоставили полную свободу действий. Началась работа-игра, дети визжали от восторга, катаясь словно на коньках по скользкому полу, мазали друг друга грязью и одновременно что-то делали. Когда Амалия вернулась через пару часов, работа была почти закончена.

— Айза! — крикнула она громко, привлекая к себе внимание. — Беги к Марте и скажи, чтобы поставила печь булочки и нагрела молока для всей моей бригады. А твою порцию за усердие пусть удвоит.

Немедленно дети сгрудились вокруг нее. Они кричали, тянулись, чтобы ухватить Амалию за фартук, надетый поверх платья из голубого поплина, и таким образом привлечь внимание, прыгали и пританцовывали.

— Я пойду! Я! Я! — галдели малыши, разгоряченные игрой, работой и весельем. От их рук и чумазых мордашек белоснежный фартук стал грязным, но Амалия не обратила на это никакого внимания. Она ласково погладила сначала одну кудрявую головку, потом вторую, третью… Зараженная общим весельем, Амалия смеялась над детскими шалостями, готовая сама принять в них участие.

— Айза — мой паж, — сказала она веселым, но твердым голосом, — поэтому пойдет он. Но чем скорее вы закончите уборку, тем быстрее получите булочки.

Благодарный Айза одарил хозяйку ангельской улыбкой, весь как-то подобрался и гордо, почти не хромая, зашагал к кухне.

Остальные дети рассыпались по галерее и продолжили работу. Они разлили такое количество воды, что Амалии пришлось перепрыгивать через огромные лужи. Девчушка лет четырех оказалась не столь проворной, поскользнувшись, она упала, замочив домотканое платьишко и ушибив щеку. Амалия бросилась ей на помощь. Она подняла девочку с пола, утерла уголком фартука слезы, стряхнула грязь с черной косички и взяла ее на руки. Девочка прекратила плакать и стала глазеть на Амалию, не забыв засунуть палец в рот, потом застенчиво улыбнулась. Амалия почувствовала, как ее губы расплываются в ответной улыбке. Еще минута — и маленькие шоколадные руки обвили ее шею в жарком объятии. Девочка застеснялась, соскользнула на пол и закружилась вокруг Амалии, беспрестанно повторяя:

— Хорошенькая леди! Хорошенькая леди!

Амалия ощутила, как комок подкатывается к горлу и на глаза наворачиваются слезы. Чтобы не расплакаться, она кинулась к двери, но путь ей преградила высокая фигура: на пороге, ухватившись здоровой рукой за косяк, стоял Роберт Фарнум и наблюдал за происходящим. Это был уже не первый случай за последние несколько дней, когда Амалия ловила на себе его внимательный взгляд. Нет, Роберт не преследовал ее, как, например, Айза, но часто оказывался поблизости. По этой причине Амалия стала задумываться, как она выглядит, как одета, чего не делала с того дня, как впервые оделась в траур. Каждое утро, мысленно ругая себя и даже презирая, она обдумывала, что надеть, чтобы выглядеть элегантнее и грациознее. Вот и сейчас Амалия растерялась, почувствовав себя так, словно совершила что-то непозволительное — щеки пылали красными розами, а сердце готово было выпрыгнуть из груди.

— Вы любите детей? — спросил он коротко.

— Ну да, конечно… как большинство женщин. А разве нет? — пролепетала она, пряча перепачканные ладони в карманах фартука.

Роберт протянул руку к ее лицу и прежде, чем она могла отпрянуть, смахнул слезинку, блестевшую на длинных пушистых ресницах.

— Все любят по-разному, — сказал он мягко.

Внезапно на Амалию нахлынули воспоминания о том, как этот человек держал ее на коленях, как она прижималась к его груди, как каждой клеточкой своего трепещущего тела ощущала его горячие мускулистые бедра. Тогда там не только беда объединила их, но и что-то еще, в чем она не смогла бы признаться даже себе.

— Как ваше плечо? — спросила Амалия, взглянув на разыгравшихся детей.