Сын Зевса - Воронкова Любовь Федоровна. Страница 28

Александр в глубоком раздумье вернулся в свою палатку. Гефестион ждал его, сидя над Кефисом в узорчатой тени молодого дуба.

– О чем говорил с тобой царь?

Александр, хотя и был всегда откровенен с ним, ответил уклончиво:

– О многом…

Эллада лежала у ног Филиппа. Теперь все будет так, как решит Филипп. И Эллада ждала его решений, готовая принять самую тяжелую участь. Афины, где столько лет поносилось имя македонского царя, Афины, которые подняли войну против него…

Какой милости, какой пощады ждать им?!

Афиняне были в панике. Ждали, что македонские войска вот-вот ворвутся в город… Готовились сопротивляться. Готовились просить о милости. Готовились к смерти.

И гневно бранили своих полководцев – фиванца Проксена и афинянина Хореса, называли их бездарными людьми, взявшимися не за свое дело. Военачальника Лисикла прямо обвинили в измене и приговорили к смертной казни.

Теперь снова подняли в Афинах голоса сторонники Филиппа. Они выставили множество тяжелых обвинений против Гиперида и Ликурга, вождей антимакедонской партии. А против Демосфена, возглавлявшего эту партию, возбудили судебный процесс.

На этот раз Демосфен молчал. Его никто не видел и не слышал, он будто исчез с лица земли…

Но македонский царь решил дело не так, как думали и боялись афиняне. Казалось, что он забыл все – и злобную вражду, и презрение, и бесконечные оскорбления, которыми унижали его и как царя, и как человека.

Он любит и почитает Афины. Боги свидетели – он был всегда им предан! Пусть афиняне придут и похоронят своих убитых воинов. Пусть возьмут их останки и положат в гробницы предков. Филипп – боги свидетели! – никогда не хотел войны с Афинами, он и теперь предлагает им мир и дружбу.

Однако иное дело фиванцы. Они были его союзниками, и они изменили ему в самый опасный для него час. Тут пощады не будет. Войско не могло защитить Фивы – оно было разбито. Правда тоже не могла стать на их защиту – правда была на стороне Филиппа: фиванцы сами нарушили свой договор с македонским царем.

И Фивам пришлось тяжело. Филипп взял с них выкуп за пленных. Взял выкуп и за право похоронить павших. Фиванцы с великой горестью хоронили их. На том месте, где лег «священный отряд», поставили каменное изображение раненого льва. И сделали надпись:

В Фивах Филипп поставил у власти олигархический [28] совет – триста человек было в совете, и все приверженцы Македонии.

Самых видных фиванских граждан, которые выступали против Филиппа, казнили. Многих Филипп отправил в изгнание. Богатства изгнанных и казненных македонский царь захватил себе.

Вспоминал ли Филипп, творя расправу над Фивами, свою юность, проведенную в этом городе? Не грозила ли ему тень Эпаминонда за все, что он сделал здесь?

Если и было так, об этом никто не узнал. Филипп твердой рукой осуществил свою жестокую месть.

ПОБЕДИТЕЛЬ ИЩЕТ МИРА

Оратор Демад всегда был сторонником Филиппа. Но сторонником не слишком надежным: когда пришлось воевать под Херонеей, он оказался в афинских войсках. Однако и там он не стоял незыблемо под ударами македонских копий. Увидев, что афиняне битву проигрывают, Демад без раздумий сдался Филиппу в плен.

Филипп после победы принял его в своем лагере. И здесь, за чашей хорошего вина, они о многом договорились.

– Мне стало известно, что Афины снова собираются сражаться со мной, – сказал Филипп, – говорят, что там идут большие работы, укрепляют стены. За дело взялся военачальник Гиперид, который так недавно бежал с поля битвы!

– Что ж, – пожав плечами, ответил Демад, – они этим ставят Афины под удар. Если бы я сейчас находился там, я постарался бы удержать их от этого безумия.

Соглядатаи Филиппа сказали ему правду. В Афинах поспешно, в смятении, в отчаянии готовились к обороне. Все, что было ценного в стране, жители перевезли в город. Укрепили и обновили городские стены, стараясь превратить Афины в неприступную крепость.

У афинян был хороший флот. Они торопились поправить и морские укрепления, – там тоже можно было отсиживаться во время осады. Гиперид, военачальник и государственный деятель, считал, что нужно защищаться в Пирее, в афинской гавани, чтобы не подпустить врага к городу.

Гиперид предложил – и афиняне с ним согласились – дать право афинского гражданства метекам, людям, которые жили в их государстве, но прав афинских граждан не имели. Это же дорогостоящее право быть гражданином Афин решили дать и всем союзникам, которые борются за Афины, и должникам, лишенным этого права, и осужденным… Даже обещали освободить рабов и поставить их на защиту города. Все афинские граждане до шестидесяти лет взяли в руки оружие.

– Надо, чтобы мы все в полном единодушии встали на защиту отечества! – сказал Гиперид.

Стратегом – военачальником – избрали Харидема, старого вождя наемных войск, который уже много лет был непримиримым врагом Филиппа.

– Я знаю, кто такой Харидем, который собирается воевать со мной, – сказал Филипп, беседуя с Демадом, – я знаю, как он ненавидит меня. И он думает, что я боюсь его ненависти. А ведь я ее не боюсь!

– У тебя была какая-то история с его шурином Керсоблептом?

– Да, – Филипп пренебрежительно махнул рукой, – была такая история. Это еще когда я воевал во Фракии. Да стоит ли вспоминать такие давние времена? Но Харидем помнит. А и всего-то было, что я этого фракийского царька Керсоблепта прогнал из его царства. И сколько же кричал тогда по этому ничтожному поводу Демосфен! «Филипп обманщик, Филипп ведет коварную политику, не верьте Филиппу!..» А Филиппу просто была нужна Фракия. Как, впрочем, и Афинам. Они же всюду поселили там своих клерухов. [29]

– Значит, что ж, будешь осаждать Афины?

Демад умел пить. Кудрявый мальчик виночерпий то и дело подливал вина в его чашу. Но Демад, хитро и проницательно поглядывая на Филиппа, сохранял хорошее настроение и светлую голову.

– Осаждать Афины? – чуть усмехнувшись, ответил Филипп. – А зачем? Я бы мог сделать с ними то же, что с Фивами. Но предпочту мир.

– Ты будешь просить мира?

– Я предложу мир.

– Поверят ли они тебе?

– Мне, может быть, и нет. Но тебе, Демад, клянусь Зевсом, поверят.

Демад задумчиво поворачивал в руках золотую чеканную чашу.

– Мне? Ты поручаешь уладить это дело мне?

– Не даром, Демад, не даром. Сейчас я уже разбогател и могу отблагодарить за услугу.

– Или ты не надеешься победить афинян?

Филипп засмеялся:

– Если им захочется так думать, пусть думают так. Но я не буду воевать с Афинами. И если они согласятся заключить мир, я отпущу афинских пленников без выкупа.

– А все-таки, – настаивал Демад, – ты мог бы разбить Афины?

– Мог бы.

– И ты этого не сделаешь?

– Клянусь Зевсом, нет.

– Да, – печально вздохнув, сказал Демад, – я вижу, что время Афин прошло.

Вскоре Демад отправился в Афины послом Филиппа с предложением заключить мир.

Демад в Афинах выступил очень убедительно.

– Продолжать войну уже на территории Афин опасно. Вы знаете, граждане афинские, что из этого получилось в Фивах. Кроме того, пусть вспомнят граждане афинские, что две тысячи афинян у Филиппа в плену, а денег на выкуп нет!

Снова шумела толпа на Пниксе. Снова стали слышны голоса сторонников Македонии, и звучали они все громче, все настойчивее. Кончилось тем, что афиняне стали склоняться к тому, чтобы принять предложение Филиппа.

Харидема, который и слушать не хотел о мире с Филиппом, сместили. На его место поставили Фокиона, спокойного, благоразумного, уважаемого в Афинах человека. За то, что он постоянно говорил, что думал, за то, что никогда не обманывал доверия афинян, его прозвали Фокион Честный.