Популярность. Дневник подростка-изгоя - ван Вейдженен Майя. Страница 36

– Кто еще там будет?

– Все, – отвечает она. Тут же она понимает свой промах, потому что я явно не была приглашена. – Ну, то есть, кроме… некоторых.

– Все нормально, Каталина, – шепчу я. Под каким-то предлогом она убегает. Я роюсь в стопке приглашений, большинство из которых для девочек из хора, и все пойдут на день рождения Эллисон. На верхнем конверте большими жизнерадостными буквами написано: «Эллисон».

Я отвожу взгляд, проглатывая слезы.

Я плетусь по коридору, цепляясь за последние капли надежды. Я уже даже не знаю, состоится ли вечеринка вообще, так что мысленно я возвращаюсь к выпускному. Краешком глаза я замечаю Николаса. Сердце подпрыгивает к самому горлу. Он разговаривает с хорошенькой девушкой из оркестра. Он смеется и накидывает свою толстовку на ее худенькие плечи. Он улыбается и хлопает ресницами. Они обнимаются, а потом вместе идут на следующий урок. Их руки почти соприкасаются.

Я яростно запихиваю конверты обратно в рюкзак, и подкладка выбивается из-под сетчатого материала, как внутренности раненого животного.

Сердце мое болит. Я думала, что теперь все будет по-другому. Вероятно, я все это время обманывала себя.

Стоматолог ковыряется у меня во рту разными инструментами и решает, что мне нужно поносить брекеты еще пять недель. Я так и не сниму их до окончания школы.

Сегодня концерт нашего хора.

Я обнимаю колени и пытаюсь представить, что меня здесь нет, что это кто-то другой. Теперь я жалею, что полезла прослушиваться на это дурацкое соло. Кого я обманываю? С моим везением, я, наверное, свалюсь со сцены.

Исполняется песня за песней, пока не настает черед нашего финального номера под названием «It’s A Beautiful Day» [1]. Если это не ирония, то что тогда? Я помню почти все движения, но когда подходит моя очередь петь, ноги наливаются свинцом. Я через силу подхожу к микрофону. Слышу фонограмму первых аккордов песни. Я начинаю петь.

Я пытаюсь изображать радость и петь текст с чувством, но язык мой сухой, как наждак.

Я выглядываю в зал. Вот папа снимает концерт на камеру, Наталия закрывает уши руками. Вот Броди с отсутствующим выражением на лице, мама с надеждой во взгляде.

Я закрываю глаза, чтобы сосредоточиться на словах, но запинаюсь и не успеваю пропеть фразу. Как будто меня ударили кирпичом в грудь, я не могу дышать. Мне удается взять себя в руки и закончить песню, но впечатление уже испорчено.

По окончании концерта, одна из моих подруг по хору тянет меня за руку.

– Ты отлично пела, – она хмыкает. – По крайней мере, пока не налажала. У тебя было такое идиотское выражение лица. Ты конкретно налажала!

– Спасибо, Клэр… – говорю я, опуская взгляд. На соседних сиденьях я слышу издевки других девочек, они поют мою партию и изображают, что задыхаются.

Все их имена написаны на конвертах в моем рюкзаке.

Я не позволяю себе расклеиться, пока не забираюсь в машину.

– Что ты, солнышко, – говорит мама. – Все было не так уж и плохо.

Горячие слезу текут по щекам, и я утыкаюсь лицом в ладони.

Мне больно не только от слов Клэр. В четвертом классе я играла ирис в школьной постановке «Алисы в Стране чудес». У меня было несколько реплик. Я притворялась, что это все на самом деле, входила в образ. Люди смеялись, когда видели меня, но я думала, это от того, что у меня так хорошо получалось.

Накануне спектакля я пришла на репетицию с опозданием. Все остальные цветы собрались в кружок и о чем-то разговаривали.

– И она так по-дурацки говорит слова! Если бы Майя понимала, какой дурой выглядит, как только открывает рот! – сказала маргаритка. – Она отвратительно играет… – потом она подняла глаза, увидела меня в дверях, ухмыльнулась и произнесла мои реплики, в точности так, как говорила их я. Остальные цветы засмеялись.

Я убежала в туалет и выплакала себе все глаза.

И теперь, оглядываясь на свою жизнь, я вижу только то, каким анекдотом она обратилась. В моей голове все еще отдается эхом смех маргаритки.

Неужели к этому свелся весь мой эксперимент? К тому, что люди притворяются моими друзьями, чтобы подставить подножку, когда они мне больше всего нужны? Карлос Санчес был прав. Кензи была права. Я никакая не особенная, просто ненормальная девчонка в старушечьих туфлях. Какая уж тут отвага.

Прости, Бетти. Я пыталась.

Популярность – это миф.

С меня хватит.

Вечером вторника, лежа в постели, я поклялась, что со всей этой затеей с популярностью покончено. Все эти последние дня я заставляла себя подниматься и ползти в школу. В хоре за моей спиной перешептывались девочки. Николас попросил, чтобы его пересадили. На большой перемене меня больше не звали за чужие столы. Я просто сидела со своей компанией изгоев (которые теперь отдалились от меня). Волосы были непричесаны, одежда помята, нитка жемчуга казалась не к месту. Все причиняло боль.

Я обещала себе, что больше не сделаю ни одной записи в дневник.

А потом пришла почта.

Сегодня днем я получила еще одно письмо. Оно было от дочери миссис Корнелл, Бетси. В конверте оказались семейные фотографии.

Видеть Бетти в роли бабушки было удивительно. Хотите – верьте, хотите – нет, но она не очень изменилась с 40-х годов. Улыбка все так же сияет, глаза все так же блестят. На фотографиях Бетти запечатлена с мужем, тремя детьми, их супругами и девятью прекрасными внуками. Они кажутся очень счастливыми.

Глядя на снимки и аккуратные строчки ее письма, я понимаю, что не одна. На моей стороне – Бетти Корнелл и ее дочь. Это должно чего-то стоить.

Могу ли я просто так взять и сдаться? Я через многое прошла, слишком усердно трудилась. Пожалуй, пустив все коту под хвост, я забыла, сколько хорошего приключилось со мной за это время.

Но я не знаю, куда отсюда двигаться.

Вся моя уверенность, внутренняя сила – как снова их обрести?

Я просыпаюсь от солнечных лучей. Они пробиваются сквозь стекло, словно стараясь убедить домочадцев, что все будет хорошо. У них не очень-то получается.

Заставляю себя выползти из кровати и усаживаюсь за кухонным столом, пытаясь сообразить, что мне делать дальше. Раз уж вечеринки сегодня не будет, наверное, надо разобраться с парой на выпускной.

Я хватаю со стола лист бумаги и рассеянно вывожу большими буквами:

ДАНТЕ

Данте хороший друг. Он как старший брат, и поддразнивает меня, и не дает меня в обиду, но его сердце занято другой. Переходим к следующему кандидату.

ФРАНЦИСКО

Франциско тоже был бы хорош. Но он люто ненавидит школьные торжественные мероприятия. С содроганием я пишу следующее имя.

АДРИАНО

ф-ф-фу. Вычеркиваю из списка.

ЛЕОН

Он наверняка постесняется идти. И я боюсь, что все будут глазеть и насмехаться над ним и нашей «парой». Как я могу просить его пойти на такое?

НИКОЛАС

Записываю его имя и задумываюсь.

Он самый серьезный парень, что я знаю.

И милый.

Но у него есть девушка.

Я рву список в клочья и падаю головой на стол. Вечеринка и выпускной должны были стать кульминацией всего, чему я научилась за этот год. Почему все идет прахом?

Внезапно меня пронзает мысль, что я что-то упускаю. Последние девять месяцев, как кино, в картинках проигрываются в моей голове.

Когда я ближе всего к популярности? Не тогда, когда я похудела. Не тогда, когда меняла прически. Не тогда, когда ходила с прямой спиной, с новым макияжем или в юбках. Не тогда, когда панталоны врезались мне в бедра, или когда я зарабатывала деньги.