Южная страсть (Черная маска) - Блейк Дженнифер. Страница 24

ГЛАВА 6

В следующие два дня в Сплендоре ничего особенного не произошло. Заняться Летти было нечем, а поскольку она органически не выносила безделья, то предложила свою помощь тетушке Эм. Вместе с пожилой женщиной и Салли Энн, племянницей тетушки Эм, все еще гостившей у них, она занялась работой по дому: вытирала пыль, чинила постельное белье, пропалывала цветочные клумбы, чистила бесчисленное количество овощей для кухни.

Летти научилась копаться в саду и различать молодые побеги таких экзотических растений, как бамия, кабачок, батат, помдамур, более правильно называемый помидором, а также зеленую капусту, коровий горох, который когда-то выращивали для рабов, а теперь считался пригодным для всех. Еще ее научили узнавать молодые листки ноготков и циний, или старых дев, как называла их тетушка Эм, обычных цветков, которые оживляли огород и хорошо смотрелись в вазах дома.

Среди надворных построек находилась хижина, где были прялка и ткацкий станок. Там тетушка Эм чесала шерсть и хлопок, пряла из них нити, потом красила пряжу самодельной краской — коричневой из скорлупы грецких орехов и синей из индиго, выращенных тут же. Она сама ткала ткань на покрывала и занавески. Тетушка Эм изготовила множество гимнастерок и брюк для солдат армии Конфедерации, и каждый стежок, каждая нитка их были произведены в Сплендоре. Работа пожилой женщины у ткацкого станка была захватывающим зрелищем. Летти даже позволили самой соткать несколько дюймов. Однако Салли Энн предупредила ее с улыбкой, что не надо делать этого слишком хорошо, иначе может оказаться, что ей каждый день придется держать челнок в руках.

Еще одним увлечением тетушки Эм был птичник. Здесь она выращивала все — от цыплят породы бентамка с небольшими яркими гребешками и нравом яростных уличных бойцов до огромных, глупых и важных индюшек, которые были такого изящного сложения, что их приходилось лелеять и оберегать каждую минуту их жизни; от обычных кур породы леггорн до французских гусей и редких китайских уток. Пожилая женщина держала даже пару павлинов, которые беспрерывно кричали друг на друга, как раздраженные муж и жена, да так, что тетушку Эм, клялась она, так и подмывало проверить, что же вкусного находили персы в павлиньем мясе.

Считалось, что птицы находятся на своем птичьем дворе, огороженном высоким, наполовину сгнившим и покосившимся, как перебравший пьяница, частоколом. В действительности же за забором они встречались чаще, чем внутри его. Они усаживались на ночь на растущие за кухней персиковые и фиговые деревья и вили гнезда в зарослях шиповника вокруг хижин рабов. Одна умудренная старая курица, более предприимчивая, чем другие, нашла хижину с открытой дверью и устроила гнездо в почерневшем старом очаге.

Каждый день приходилось устраивать обход различных гнездовий, чтобы собрать яйца, иначе куры откладывали с десяток или около того яиц, переставали нестись и начинали их высиживать. А поскольку гнезда никогда не заполнялись, куры неслись на протяжении всего года, яйца продавали в городе, и это давало тетушке Эм деньги на расходы. Свидетельством того, что куры, а также утки, гуси и индюшки умеют лучше прятать яйца, чем люди искать их, были многочисленные стайки цыплят, утят и гусят, которые сновали там и тут, рылись в цветочных клумбах и искушали дворовых кошек, сов, ястребов и лисиц, подкрадывавшихся по ночам из соседних лесов.

Еще одной доходной статьей птичника были перья для подушек и перин. На третье утро после поездки Летти к ручью она с тетушкой Эм и Салли Энн набивала подушки на веранде. Они шили новые чехлы из полосатого тика, взбивали старые перья и добавляли горсти новых, набивали чехлы и зашивали их.

Было приятно работать на веранде свежим утром, когда вдоль веранды дул легкий ветерок, время от времени донося до них запахи цветов. Летти никогда не чувствовала себя женщиной, которой постоянно необходима компания, но с этими двумя напарницами ей было приятно.

Летти потерла нос, чесавшийся от летающих в воздухе перьев, — она пыталась зашить край пухлой подушки, зажатой у нее под рукой, не выдавив ее содержимое, — и хитро улыбнулась пожилой женщине.

— Как у вас много дел, тетушка Эм, всегда вы чем-нибудь заняты. Мне почти жаль, что я имею какое-то отношение к тому, что у вас забрали рабов.

— Что вы говорите, дитя мое? Я делаю сейчас меньше, чем когда-либо до войны.

До войны. Эти слова Летти слышала снова и снова. Хотя за прошедшие десятилетия были война с семинолами, война за независимость Техаса, война с Мексикой, никогда не возникал вопрос, какая война имеется в виду. Летти прекратила шить и произнесла с интересом:

— Не может быть!

— О, это чистая правда. Здесь жили сорок-пятьдесят рабов, за ними надо было присматривать, следить, чтобы они были накормлены и одеты, не говоря уже о том, что надо было заботиться о их здоровье.

— Но ведь для работы существовали слуги!

— А я в это время сидела в тени, попивала лимонад и обмахивала себя веером? Скажи-ка мне, дорогая, а у твоей матери есть слуги, у вас дома, в Бостоне?

— Да, конечно, повар и горничная, а весной еще одна женщина помогает делать уборку.

— И что, они работают, и никто не стоит у них за спиной, не присматривает, чтобы они все делали, как нужно?

Салли Энн подняла глаза от комка перьев, который пыталась расправить.

— И никто все время не показывает им, как все нужно делать?

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — Летти натянуто улыбнулась.

— В городе, таком, как Новый Орлеан, наверно, немного полегче, — сказала тетушка Эм, рассудительно скривив губы. — Многое из того, что мы делали в Сплендоре сами, там можно было купить в магазине, и недорого, потому что все это не надо везти вверх по реке. Но здесь, в деревне, все совсем не так.

— Получше, — сказала Салли Энн.

— Тише, меньше головной боли, сплетен, суеты, — добавила тетушка Эм и засмеялась. — Временами тут совсем тоскливо, но мы всегда могли собраться с соседями, устроить танцы, пойти на речку на пикник и нажарить там рыбы. Родственники приезжали и оставались на несколько дней, а иногда и недель, и конечно, праздновались свадьбы, рождения детей. Нет, я бы не поменялась с этими городскими дамами ни за что на свете. Я любила работать в саду, следить за курами, наблюдать, как приходят и уходят времена года — и до войны, и сейчас люблю.

— У вас это звучит почти как — нет, не в первобытные времена, скорее, как во времена первых переселенцев.

— А почему бы и нет? Когда я приехала сюда, еще девочкой, тридцать пять лет назад, так оно и было. Это была граница. Мы приплыли в Новый Орлеан из Джорджии, затем пароходом двинулись вверх по реке. У речной пристани мы сложили все, что у нас было, в фургоны, запряженные быками, включая огромный шкаф моей мамы и кровать с балдахином, которая досталась ей от бабушки, и потащились в самую глушь. Мой отец купил землю к северу отсюда, хороший пойменный чернозем, но он расчистил ее сам и сам сложил сруб из бревен, позднее построил большой деревянный дом. Вокруг были медведи, волки, пантеры, а до ближайшего врача надо было ехать тридцать миль. Когда я вышла замуж за Джеймса Тайлера, мы переехали в Гранд-Экор, и я подумала, что приехала в город. Но большой разницы на самом деле и не было.

Муж тетушки Эм погиб, когда пытался на коне переправиться через Ред-Ривер в наводнение; это Летти уже знала. Мать Рэнни умерла от туберкулеза, когда он был маленьким. Вместо того чтобы вернуться в родительскую семью после смерти мужа, тетушка Эм приехала, чтобы взять на себя заботу о Рэнни, отказавшись от собственности мужа в пользу двоих его братьев. Потом отца Рэнни сразил удар во время разгоряченного спора о расколе между Севером и Югом. В тот год началась война. Когда Рэнни ушел в армию, а потом стал инвалидом, вся ответственность за управление хозяйством Сплендоры легла на плечи тетушки Эм.

— Это чудесно, как вы поддерживаете это место, добиваетесь, чтобы оно кормило всех, — сказала Летти.