Гваделорка - Крапивин Владислав Петрович. Страница 36

Ваня виновато засопел.

— Ну, а подробности — то? — напомнил художник. — Что поведал тебе Константин… Матвеевич, если не ошибаюсь?

— Матвеевич… — вздохнул Ваня. — А поведал вот что…

И стал рассказывать, что знал. Историю, где были Ремка Шадриков с картой Гваделупы и сама Гваделупа со страшным фортом Дельгре на склоне вулкана Матуба, и капитан «Охотницы», и Гриша Булатов на таинственной «Артемиде», и его маленький дружок — туземец, и…

— Все неизвестно, все непонятно, — признался Ваня. — И хочется разузнать… Хотя, может быть, ничего не было…

— Не бывает, чтобы совсем ничего не было, — как — то недовольно отозвался Герман Ильич. — Булатов наверняка был. Полковник Дельгре — тоже. И Гваделупа. И были мальчики Рем и Костик, тоже любившие тайны… И тайны эти, кстати, не рождаются на пустом месте… Ну вот, мы почти пришли…

Конечно, жилище художника Суконцева понравилось Ване. И картины понравились. Он же был сын своей мамы, которая имела дело с выставками живописцев и графиков. И в искусстве кое — что (хотя бы чуть — чуть) понимал. Или, вернее, чувствовал.

Была картина с нагромождением бурых скал под кучевыми облаками, с зелеными, как стекло, волнами, которые рассыпали по всему полотну клочья прибоя. И был маяк на кромке скал, а рядом с ним — рыжая лошадь, которая оглядывалась и словно ждала кого — то. (Уж не Гваделупа ли это? Та, старая, времен Дельгре…) А рядом, на скамье, стоял холст с очень яркими плодами, отчаянно зеленой ботвой и гирляндами желтых луковиц. Из — за луковиц торчал узкогорлый белый кувшин, из которого выглядывала пластмассовая лысая кукла.

Красные плоды напомнили Ване те самыепомидоры. Он смотрел, не зная, что сказать. А стоявшая рядом Лика сказала:

— Маяк и лошадь — это здорово. А натюрморт, извините уж, сплошной кич. Будто и не ваша работа.

— А она и не моя, — слегка злорадно отозвался Герман Ильич. — Соседа. Он принес, чтобы похвастаться… Я передам ему твое мнение. Только не советую потом с ним встречаться…

— Куклу жалко… — вполголоса произнес Тростик.

— Да? Значит, не все потеряно! Значит, какое — то эмоциональное воздействие холст оказывает! Это я тоже передам автору…

— А где мальчик и Дон Кихот? — тихо спросила Лорка.

— Сейчас… это здесь… — Герман Ильич поманил ребят и в кирпичном закутке напротив окна отдернул зеленую занавеску…

Рыцарь сидел на солнцепеке, скрестив длинные ноги в порванных чулках и стальных наколенниках. Ощущалось, что его мятый железный панцирь нагрет солнцем. Рядом валялся такой же помятый шлем — тазик. Худое лицо было утомленным. Но… оно не было печальным. Рыцарь явно радовался отдыху. Он держал у подбородка надкусанную горбушку, а свободной рукой жестикулировал — что — то объяснял сидящему перед ним мальчику. Тонкорукий мальчик в белой маечке и подвернутых джинсах слегка откинулся, упираясь сзади ладонями в песок. Слушал, подняв лицо. Видны были только щека и позолоченное солнцем ухо. И тем не менее Ване сразу представилось мальчишкино лицо (тот был явно похож на Лорку).

Мальчик слушал рыцаря с интересом. Даже не шевелился (это понятно было потому, что на пальце голой ступни сидела, не улетала красно — черная бабочка).

Ваня вдруг подумал, что под майкой у мальчика есть, наверно, такой же коричневый шрамик, что и у Лорки.

Был желтый песок, желтые камни, желтое от солнца небо. Неподалеку пасся худой Росинант, чуть подальше пилил по дороге бело — зеленый автобус, широко шагала к горизонту линия электропередачи. Отбрасывала разлапистую тень ветряная мельница.

Рыцарю и мальчику не было жарко на солнце. Не было страшно оттого, что перепутались эпохи. Им было хорошо друг с другом. Между ними царило понимание…

— Вот это да… — сказала Лика после молчаливой минуты. — А почему вы этопрятали?

И Ваня сказал «вот это да», только молча. И, кажется, Лорка тоже. А Тростик заметил:

— Лошадь жалко. Отвели бы в тень под мельницей. — Он всегда про все судил по — своему.

— Лошадь скоро отойдет туда, — успокоил его Герман Ильич. И объяснил про картину: — Я ее… не то чтобы прятал. Просто не выставлял, не показывал… Были причины. Возможно, даже какие — то суеверия. И сложные законы бытия… Вы, друзья мои, ведь тоже знаете, что такие законы есть. Ваня вот недавно рассказывал про закон магнитного стержня… Да?

Ваня кивнул. С тревожным непониманием…

— Пойдемте, кое — что покажу… — Герман Ильич задернул картину и поманил ребят обратно в большое помещение. Там в простенке между окон — бойниц стоял квадратный стол с перемазанными краской картонами, палитрами, листами помятого ватмана, рисунками… Художник начал перемещать эти напластования на пол, ребята кинулись помогать. Когда осталось лишь несколько картонов и листов, Герман Ильич положил на них ладонь.

— Подождите… Я купил этолет пятнадцать назад. В ту пору сносили немало деревянных кварталов. Хозяева, когда переезжали, понесли в антикварные магазины всякую старину. Журналы «Нива» и «Родина», фарфор с трещинами, древние фотографии, разлохмаченные атласы, гравюры… Да, «закон стержня»… Если бы не он, лежала бы эта вещь здесь еще неизвестно сколько времени. Не нужная никому…

Герман Ильич отбросил еще один лист. Под ним оказалась старая желтоватая бумага размером с газетный лист С похожей на большую бабочку гравированной фигурой. С буквами:

И с бледной карандашной царапиной, перечеркнувшей перешеек. И со словом «Артемида» — полустертым, но различимым в упавших на карту лучах.

Ваня удивился тому, что почти не удивлен.

Да, что — то такоедолжно было случиться! В этом удивительном, похожем на старую крепость доме. Среди зеленых откосов и глинистых обрывов, нависших над заброшенными рельсовыми путями. В этом городе, где столько загадок и друзей (в городе, похожем на столицу острова Гваделорка)…

— А на той стороне? — шепотом спросил Ваня.

— На той — то самое… — Герман Ильич перевернул карту.

Витиеватое слово Булатовътоже было полустертым, но все же читалось разборчиво.

— Ладно, дома рассмотришь как следует, — сказал Герман Ильич. — С дедом рассмотрите. Передай эту вещь ему. Скажи — в подарок…

— Но… — Ваня смотрел смущенно и даже опасливо. Он догадывался, каких денег стоит вот такой антиквариат…

— Ни слова более… — слегка торжественно возгласил хозяин карты. — Всякая вещь должна быть у того, кому она дорога?. Это один из законов разумного бытия…

Они шли по Капитанской улице, и Ваня прижимал карту к груди с эмблемой «Ivanhoe» (слегка поблекшей уже).

— Граф обалдеет от счастья, — говорил он. — Даже не поверит сперва. Столько про нее рассказывал…

— И пусть еще рассказывает, — велела Лика. — Может, выплывут новые подробности.

Они были счастливы — от победы в матче, от картины «Мальчик и Дон Кихот», от удивительного подарка, от густых листьев, желтых цветов и солнца. От лета, которое еще больше, чем наполовину, впереди…

Мог ли Ваня ждать, что все это рухнет через полчаса…

Повилика

— Лариса Олеговна, Граф дома?

Он узнал, что, конечно же, Граф на работе (несмотря на отпуск!), у него заседание, которое неизвестно когда кончится, хотя профессор обещал прийти на обед час назад, и ей уже надоело разогревать кастрюли, и что Ваня с дедом два сапога пара — обещают появиться к половине второго и проваливаются неизвестно куда, и, если у Графа хотя бы отвечает телефон, то «у тебя он молчит, как деревяшка, и я хотела уже идти искать, потому что думала, будто случилось то же самое, что с племянником Софьи Андреевны, когда он…».

— Да просто аккумулятор сел! Я же не виноват, что его хватает на полдня! Сейчас подзаряжу… Мы выиграли у «Юпитера», Никель им такую банку вклепал — просто все вопили от восторга! Нам обещали грамоты дать, только позже, потому что сейчас нет бланков… А потом мы зашли к одному учителю, к художнику, и он…