Иного выбора нет - Блейк Джордж. Страница 72

Русские часто нетерпеливы или просто не считают нужным обращать внимание на мелочи. В этом смысле они — полная противоположность японцам. Многие жилые дома и административные здания в Москве и других городах страны окрашены в мягкие розовые, желтые и зеленые тона, что придает им светлый, радостный вид, но почти все страшно запущенны. Дело в том, что, когда красят стены домов — впрочем, так же как и внутренние помещения, — никто не дает себе труда соскоблить старую краску. Ни разу не видел, чтобы для этих целей здесь пользовались паяльной лампой, как это делают на Западе. Новая штукатурка или краска просто наносятся на грязную поверхность старой. В результате новая начинает трескаться, облупливаться, осыпаться, и нужен новый ремонт. Ради ничтожных результатов расходуется слишком много краски и сил. Небрежение к «мелочам» и нетерпеливость проявляются также в отношении к станкам и инструментам, которые часто используются не по назначению и в итоге быстро выходят из строя.

Сами русские прекрасно знают о своих недостатках и умеют смеяться над ними.

Все это делает Россию страной парадоксов и противоречий. Насколько я знаю, это единственная страна в мире, где суп подают холодным, а кока-колу теплой, где приходится стоять около двух часов, чтобы попасть в кафе быстрого обслуживания, где «правое консервативное крыло» выступает за «твердую линию партии», а «левое радикальное» — за частную собственность и свободное предпринимательство. Для человека, выросшего на Западе и живущего в этой стране, трудно понять, в какой степени трудности порождены социалистическим строем, а в какой — русским характером.

Мои замечания могут произвести негативное впечатление, тем не менее я искренне восхищаюсь русскими, считаю их одаренными, изобретательными, стойкими и добросердечными людьми. В повседневной жизни с ними просто общаться, и среди них я чувствую себя дома. Без всякого преувеличения могу сказать, что 24 года, проведенные в этой стране, стали самым спокойным и счастливым периодом моей жизни.

Первые шесть месяцев моего пребывания здесь были, безусловно, самыми трудными. Почти все время мы с Шоком проводили в квартире, как и тогда, когда прятались в Хэмпстеде. У нас было вволю денег и свободного времени, о чем может лишь мечтать заключенный, но очень мало возможностей потратить их. Москва — отнюдь не всемирно известный центр развлечений, к тому же мы ее совсем не знали. А так как было нежелательно, чтобы о нашем присутствии в Москве стало известно, нам с Шоком приходилось избегать крупных гостиниц, ресторанов, театров и прочих мест развлечений, особенно в центре города, где часто бывают иностранцы. В итоге мы проводили время, гуляя по Москве, и наши прогулки длились все дольше и дольше, по мере того как мы знакомились со столицей. Я сразу полюбил старую Москву с ее причудливыми улочками, внутренними двориками и купеческими домами, прекрасными дворянскими особняками, многочисленными церквами с золотыми или голубыми в звездах куполами, монастырями, похожими на крепости. Мне не понравились районы новых застроек, столь холодные, уродливые и безликие. Зато великолепно метро с его станциями-дворцами, украшенными скульптурами и настенной росписью, освещенными тяжелыми люстрами и содержащимися в идеальной чистоте. Впечатляло и обслуживание: в часы пик поезда подходили каждую минуту.

В то время меня сильно волновали отношения с женой. За полгода до моего побега, который уже планировался, придя ко мне в очередной раз, жена попросила у меня развод. Она встретила кого-то, страстно желавшего на ней жениться, и не хотела упускать возможность начать новую жизнь. Фактически она могла бы считаться вдовой с тремя детьми на руках. Хотя я и не помышлял о разводе, но в той ситуации не мог ни отказать, ни воспрепятствовать ей. Итак, я сразу согласился и, несмотря на то что ее неожиданная просьба была для меня тяжелым ударом, связался со своим солиситором, который приступил к работе. Но на подобные вещи требуется время, и слушание дела было назначено примерно через месяц после предполагаемого дня побега. Ей я, естественно, ничего об этом не сказал, поскольку втайне надеялся, что, узнав об удачном побеге, она захочет вместе с детьми присоединиться ко мне, в какой бы стране я ни нашел убежище. Скрываясь в Хэмпстеде, я узнал, что из-за моего отсутствия слушание дела откладывается, и во мне вновь шевельнулась надежда.

Спустя два месяца после моего прибытия в Москву Стен принес газетную вырезку, сообщавшую о том, что слушание состоялось без меня и просьба о расторжении брака удовлетворена. Эта новость развеяла все надежды на встречу с женой и доставила мне много горя. Позднее, когда я лучше изучил жизнь и условия в СССР, и особенно после того, как познакомился с товарищами по эмиграции Кимом Филби, Дональдом Маклейном и их семьями, я понял, что мое горе обернулось благом и что жена лишь проявила мудрость, отказавшись последовать за мной. В противном случае это превратилось бы в муку для нас обоих. Моя жена, я уверен, никогда не была бы счастлива, живя здесь. Она столкнулась бы с массой трудностей и, не имея той идейной связи с советским обществом которая была у меня, не смогла бы мириться с ними. Она была слишком англичанкой и, например, всегда носила вещи только английского производства. Помню, что в Западном Берлине жена никогда не покупала для детей немецкую одежду, а дожидалась отпуска и все приобретала в Англии. В первые два года моей жизни в Москве советником британского посольства был мой друг по Центру арабских исследований, с которым мы провели последний вечер в Бейруте. Наши жены тоже были подругами, и могу себе представить, как тяжело было бы моей жене жить с ней в одном городе и не иметь возможности увидеться.

Что ж, все хорошо, что хорошо кончается, и за одно это уже можно быть благодарным судьбе. Новый брак моей бывшей жены оказался очень счастливым. У нее родился еще один сын, а ее муж сумел стать для моих детей отличным отцом. Через два года я тоже женился вновь, у меня тоже родился сын, и мой новый брак не менее счастлив.

Как только я оказался в безопасности в Москве, мне сразу же захотелось известить об этом семью, поскольку я представлял, как они беспокоятся за меня после побега. Через два месяца, в феврале, мне удалось послать матери первое письмо, где я писал, что со мной все в порядке. Его отправили из Египта, чтобы создать впечатление, будто я там. Спустя месяц я послал другое письмо, с обратным адресом в Восточной Германии, на который мать могла писать. В нем я приглашал ее приехать и побыть со мной несколько недель. Она сразу ответила, что приедет, и сообщила, когда и каким поездом. В июне того года ее поезд прибыл на Восточный вокзал в Восточном Берлине, где, как она думала, я буду ее ждать. Но вместо меня ее встретил Стен и сказал, что я в Москве, куда они на следующий день и отправились. Эта встреча после долгой разлуки, третьей в нашей жизни, была счастливой и волнующей. Мы чудесно провели время вместе. Шон к тому времени получил свою квартиру, я обходился без услуг экономки, так что моя квартира была полностью в нашем распоряжении. В компании Стена мы съездили в Карпаты и жили там в доме лесника в прекрасном заповеднике.

Матери не понравилось, что я живу в Москве совсем один, и она предложила приезжать ко мне хотя бы на несколько месяцев. Я с благодарностью принял это. Мы с матерью всегда отлично ладили, у нас было много общего: одно и то же отношение к жизни, почти одинаковые вкусы. Нам обоим нравилась домашняя жизнь с ее тихими радостями, мы оба любили готовить и старались сделать жилище удобным и уютным. От нее мне достался уравновешенный характер, и мы никогда не ссорились.

Мать приехала в ноябре, на этот раз поездом, так как везла с собой много багажа. Она основательно подготовилась к русской зиме, привезя одеяла с электроподогревом, грелки, меховые тапочки и стеганые халаты. Все это оказалось ни к чему, так как в России дома хорошо отапливаются. Нет холодных коридоров или спален, и зимой спишь под тем же количеством одеял, что и летом. Как ни парадоксально это звучит, но в России я меньше страдал от холода, чем в Англии. В доме тепло, а выходя на улицу, надеваешь меховую шапку, утепленное пальто или шубу, перчатки и зимнюю обувь.