Книга теней - Уэст Жаклин. Страница 22

– Э-э-э, а когда вы его в последний раз видели? – поинтересовалась Олив. Этот вопрос миссис и мистер Данвуди задавали ей каждый раз, когда она теряла что-нибудь важное. В то единственное лето, когда Олив носила пластинку для зубов, она находила ее в морозилке, в тапочке, под раковиной в ванной и в корзине под желобом для грязного белья – все в разные дни.

– Это было так давно, – сказала Аннабелль. – Не представляю, как я могла его потерять. Мне никогда в жизни ничего красивей не дарили. И еще – весьма странно, но у меня такое ощущение, что он по-прежнему где-то в доме.

– А что это было? – спросила Олив, уже чувствуя, как внутри зарождается гулкая тревога.

– Кулон, – ответила Аннабелль, – прелестный золотой кулон с гравировкой. Дедушка специально для меня его заказал.

Олив с трудом сглотнула; кулон на груди под футболкой словно стал тяжелее. Почему-то ей не хотелось рассказывать о своей находке. Во-первых, Аннабелль могла рассердиться за то, что она его нацепила. К тому же Горацио предупреждал, что его нужно прятать – хотя, конечно, доверять Горацио больше было нельзя. Как бы там ни было, тихое тревожное чувство, зародившееся в мозгу, упрямо заталкивало правду обратно в укрытие.

– Может, если вы пройдетесь, то вспомните, куда в последний раз с ним ходили?

– Возможно, – медленно произнесла Аннабелль, – но для этого придется выйти из портрета.

– А вы можете?

– Если ты поможешь. – Она бросила на Олив быстрый взгляд. – Кто-то должен меня выпустить. Так, как ты выпустила пса.

– Откуда вы знаете? – удивилась девочка.

Аннабелль поколебалась долю секунды, хлопнув ресницами, а потом сказала:

– Вы наделали столько шума, что даже отсюда было слышно.

– Но я не хотела его выпускать. Он погнался за котом.

Медовые глаза замерцали.

– Ах, за котом. Но ты развязала пса. Это ты его освободила. – Она пристально посмотрела на Олив. Глаза ее светились, будто два золотистых пламени свечей. – Я помогла тебе, а теперь ты можешь помочь мне. Ведь так поступают друзья? Ты освободишь меня, Олив?

Аннабелль протянула ей ладонь. Та взяла ее в свою. Ладонь была очень гладкая и бледная – и очень, очень холодная.

Женщина встала и улыбнулась.

– Я не выходила из этой комнаты семьдесят лет, – сказала она, забралась на диван и села боком на раму картины, по-прежнему не отпуская руки Олив. Потом грациозно перекинула ноги на другую сторону. Олив поспешила следом за ней.

16

Так странно было идти по дому с кем-то, кого пару минут назад не существовало – по крайней мере, в реальном мире. Олив подняла взгляд на молодую женщину рядом с собой, на ее аккуратно причесанные волосы, на жемчуг и длинные, струящиеся юбки. Ощущение было такое, словно какая-нибудь принцесса выбралась из книжки сказок и теперь ожидала, когда ей покажут дом. Вот только, конечно, Аннабелль и так все в нем прекрасно знала.

У каждой двери, каждой картины и предмета мебели она останавливалась и говорила: «Как хорошо снова ходить по здешним коридорам. Я так скучала по всему этому. Мой дом. Мой старый дом».

Это мой дом, думала Олив, но вслух ничего не говорила. Приятно было иметь компанию; ей не хотелось затевать ссор.

Перед изображением лесной тропы Аннабелль так долго стояла и молча улыбалась, что Олив начала тревожиться. Но тут женщина тряхнула головой, словно прогоняя какие-то мысли.

– Уверена, мы найдем мой кулон, – сказала она. – Я прямо чувствую, что он где-то недалеко.

Пройдя по всему верхнему этажу, они двинулись вниз, но не дошли. Посреди лестницы Аннабелль ахнула и замерла.

– Вот, – прошептала она. – Вот… я помню это место. Вот где я его оставила.

Олив, ушедшая чуть вперед, оглянулась. Она указывала на картину с серебряным озером – на то самое место, где девочка однажды увидела золотой отблеск. Сердце глухо забилось о ребра. Одна часть ее хотела вынуть кулон и признаться Аннабелль… но другая часть сказала «нет». И сказала очень-очень громко. Что ей говорил Горацио? Никому не показывать кулона. К тому же она все равно не могла его снять. Что бы сделала Аннабелль, если бы узнала, что ее драгоценный потерявшийся подарок застрял у Олив на шее?

– Олив, надень очки, – сказала женщина.

Руки повиновались, хотя голова и не хотела. Она взяла Олив за запястье. Девочка, снова поразившись ледяному холоду ее ладони, следом за ней залезла в раму пейзажа с серебристым озером.

Аннабелль двинулась к воде. Ее крошечные остроносые башмачки оставляли в песке четкие следы. Олив неохотно плелась следом. Рябь на озере, казалось, все росла с их приближением, разбегалась, становилась мощнее.

На берегу женщина остановилась, оглядела песок, по которому волны разбросали красные и черные камешки, и всмотрелась в гладь озера.

– Мне кажется, он где-то подальше в воде, – сказала она, не поворачиваясь к Олив. – Там в камышах есть старая лодка. Достань ее.

Олив оглянулась в сторону, куда та показывала. К ее изумлению, там и вправду обнаружилась потрепанная деревянная лодка, полускрытая волнующимися камышами. Она ее в прошлый раз не заметила. Олив подтащила лодку по мелководью туда, где стояла Аннабелль. Женщина залезла первой и взяла весло, а Олив забралась следом.

Аннабелль начала грести. Для такой хрупкой внешности гребла она очень мощно.

– Вы видите что-нибудь? – спросила Олив, вглядываясь в воду.

– Еще нет.

Совсем скоро они отплыли от мелководья, но Аннабелль все продолжала грести. Вот уже берег остался в десяти, двадцати, тридцати футах.

– Я уже даже дна не вижу, – встревоженно заметила Олив. – Вы думаете, кулон может быть так глубоко?

На этот раз женщина не ответила. Они достигли середины озера. Здесь вода была уже не серебряной, а черной, а вечернее небо над головой казалось холодным и далеким.

– Хотите, я помогу грести? – услужливо предложила девочка, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Нет, не стоит, – сказала Аннабелль, а потом на глазах у Олив забросила деревянное весло далеко в воду. По озеру уже ходили волны, и весло замелькало на гребнях, отплывая все дальше и дальше.

– Видишь ли, я знаю, где мой кулон, – тихо произнесла Аннабелль, едва ощутимо улыбнувшись девочке. – И знала задолго до того, как ты выпустила меня из портрета.

– Знали? – сглотнула Олив.

– Да. Я за тобой следила. Ты совалась в картины по всему дому. Иногда только мешала – как когда вытащила мальчишку из леса. Но иногда делала именно то, что мы хотели – например, развязала пса. И теперь освободила меня. – Аннабелль наклонилась поближе к Олив и понизила голос. – И я знаю еще кое-что. Надев однажды ожерелье, ты уже не можешь его снять. Такой уж у него секрет. Не снимешь до самой смерти.

– Чьей смерти? – прошептала Олив.

– Не моей, – ответила Аннабелль. – Я уже умерла. Там .

Она встала на ноги. Лодку ужасно качало, волны поднимались и опадали. И тут Олив увидела нечто, что появлялось перед ней уже в третий раз – густая черная тень разлилась на небе, будто нефтяное пятно, укутывая все вокруг во тьму и холод.

Аннабелль подняла руку. Между лодкой и берегом на воде появилась дорожка из гладких черных камней. Женщина шагнула за борт и грациозно двинулась в сторону земли. Камни за ее спиной растворялись в воде.

Бросив через плечо взгляд на девочку, которая вцепилась в борт лодки, дрейфуя среди бушующих черных волн, она сказала:

– Прощай, Олив. Кто-то должен был научить тебя не брать то, что тебе не принадлежит. Кстати говоря…

Протянув руку, Аннабелль сделала пасс, и Олив ощутила, как в ребра ей с силой кулака ударил воздух. Очки сорвались с шеи, пролетели над водой и упали в подставленную ладонь. Потом женщина дошла по камням до берега и скрылась во тьме.

Огромная волна подняла утлую лодчонку. На мгновение она застыла на гребне, и Олив сумела окинуть взглядом темноту, полную сияния и плеска. А затем лодку волной понесло вниз – а секундой позже и Олив вместе с нею.