Девочка и мальчик - Герлих Гюнтер. Страница 4

— Катрин.

— Красивое имя. Меня зовут Франк, ты уже знаешь. Я тебе написал тогда.

— Да, Франк из Вильгельмру. Там я еще никогда не была.

— Да, это далековато. Но у нас хорошо. Когда нога заживет, приезжай ко мне в гости.

Катрин не отвечает.

Франк тщательно тушит сигарету, оглядывается вокруг:

— Уютная у тебя комната.

— Тесноватая, — откликается девочка.

— А сколько вас в семье? Чем занимаются твои родные? — интересуется мальчик.

Подробно, точно ждала его вопроса, рассказывает девочка о своей семье: о матери и отце, об отсутствующем брате Йорге и сестре Габриели. Катрин сама удивляется, откуда у нее такая словоохотливость и как это она так обстоятельно все расписывает этому все-таки незнакомому мальчику. Франк внимательно слушает и не спускает с Катрин глаз. Она обрывает свой рассказ на полуслове:

— Тебе, наверное, чертовски все это скучно.

— Наоборот, — заверяет он.

— Ну, больше рассказывать нечего.

Катрин наливает еще чаю и чувствует, как колотится у нее сердце, по винит в этом крепкий чай.

— Вас, значит, в квартире пятеро, — задумчиво говорит Франк, — а нас всего трое.

— У тебя ни брата, ни сестры нет?

— Нет. Вернее, дома нет. У отца вообще-то есть еще ребенок, но он за него только платит.

Франк нервно хватает сигареты, но тут же кладет пачку обратно. У него тонкие, ухоженные руки.

— Выкури еще одну, — предлагает Катрин.

— Нет, — говорит он, — я сказал: только одну.

— Тебе же хотелось.

— Да. Но ты не думай, что я слабовольный.

— Ух какой снег! — восклицает Катрин и показывает на окно.

— Опять убирать придется, это моя обязанность, — говорит уныло Франк.

— Убирать снег?

— Так ведь у нас в Вильгельмру свой дом.

— Хочешь конфету?

— Спасибо, нет. — Он наклоняется вперед и с сомнением спрашивает: — А рана что, больше не болит?

— Чуть-чуть, не стоит и говорить о ней. Расскажи лучше о себе. Я же о тебе ничего не знаю.

— Обо мне? Обо мне и моих родственниках рассказывать почти нечего. Я учусь в полной средней.

Осенью пойду в двенадцатый класс, но мне скучно. В школе, конечно. А вообще-то есть кое-что, что меня интересует. Мой отец, он конструктор на металлургическом заводе в Вильгельмру, руководит исследовательским отделом. Этим объясняются его частые поездки. Он создал себе собственный мир и считает, что этот мир наилучший из всех возможных; его очень удивляет, когда я с ним в чем-то не соглашаюсь. А моя мать? О, она милейшая женщина. Дом у нас довольно большой, и ей целый день приходится хлопотать. Любопытно, как тебе у нас понравится, когда ты ко мне приедешь.

Внезапно он замолкает, улыбается, как кажется Катрин, неуверенно и смущенно.

— В школе тебе скучно? Зачем же ты учишься в полной?

— Успеваемость была хорошая. Вот и решили, что я пойду по стопам отца. А я математику и технику не очень-то жалую.

— Я тоже поступлю в полную, если все будет в порядке, — говорит Катрин.

— Есть у тебя еще чашка чаю? — спрашивает Франк.

Катрин торопится налить ему чаю и, когда склоняется над столом, замечает у него на лбу и на носу крошечные капельки пота.

Она собралась было предложить: «Да сними свитер, если тебе так жарко», — но в последнюю секунду промолчала, слишком уж бесцеремонным показалось ей такое предложение.

Катрин с восхищением смотрит на Франка, а тот спокойно пьет чай, и мысли его, кажется, витают где-то далеко-далеко.

Внезапно он говорит:

— Ну, я вижу, чувствуешь ты себя сносно. Теперь мне пора, а ты отдыхай.

Когда Франк поднимается, Катрин очень хочет сказать ему: оставайся, у меня никаких дел, я ничуть не устала. Но она только кивает и тоже поднимается.

— Хорошо, что ты зашел, — прощаясь, говорит Катрин.

— Пока, — прощается и Франк, — адрес мой у тебя есть, и номер телефона я тебе записал. Позвони как-нибудь и не пугайся, если подойдет мама.

Он протягивает ей руку:

— Выздоравливай скорее!

— Пока, — тихо отвечает Катрин.

Она слышит его торопливые шаги по лестнице, возвращается к себе в комнату и поднимает занавеску. Щеки ее пылают.

Франк, сунув руки глубоко в карманы, пересекает улицу, смотрит наверх, обнаруживает Катрин у окна и кивает ей. Капюшон он и теперь не натянул на голову. Катрин четкими жестами советует ему накинуть капюшон. Поначалу он не понимает, чего она хочет, а потом смеется и следует ее совету.

Но вот он исчез за углом. Обернулся еще раз? Разобрать трудно. Еще минуту-другую назад он сидел вон там, в кресле. И чашка его еще стоит, как он ее поставил на блюдце. А в пепельнице лежит его окурок.

Катрин обрезает стебли гвоздик, подбирает другую вазу и ставит цветы на шкафчик у окна. Теперь с кушетки ей будет хорошо виден букет.

Но, присев на кушетку, Катрин не знает, чем ей заняться. Обычно она не ломает над этим голову. Вот на книжной полке лежат книги, которые она еще не читала. А каникулы самое удобное время для чтения. Сегодня, однако, ей не хватает душевного покоя, чтобы читать. Она включает приемник, но батарейки сели, музыку едва слышно. И она выключает приемник. Хотя тишина ей тоже не по сердцу.

Самое сейчас лучшее, думает Катрин, это гулять по улицам, подставив лицо холодному ветру и летящим снежникам. Да вот нога в ее походе участия принять не может. Ох, с ума сойти. Но сидеть сложа руки, глядеть в окошко и вспоминать Франка — нет, это не по ней. И Катрин решает убрать квартиру. Никто ей этого не поручал, уборка предусмотрена только в конце недели.

Так у Катрин во второй день зимних каникул неожиданно хлопот полный рот. Время от времени ей все-таки приходится отдыхать и укладывать ногу на подушки. Тогда ее мысли витают там, где ей бы не хотелось, чтобы они витали. Больше всего ей хочется спуститься к телефону-автомату и набрать номер в Вильгельмру. Можно ведь положить трубку, услышав голос его матери. А подошел бы Франк, ей пришлось бы объяснять свой звонок или просто сказать: большое спасибо еще раз за цветы. Или: хорошо, что ты навестил меня. Или: можешь завтра опять заглянуть, я буду рада.

Но автомат наверняка испорчен. Это бывает довольно часто, к великому неудовольствию матери; она все уши отцу прожужжала, чтобы он подал заявление на телефон.

Отец всегда терпеливо ее выслушивает, а потом говорит:

— Можешь подать заявление, Марианна. Только я не знаю, зачем тебе телефон.

— Он не знает, зачем людям телефон! Да быть того не может! Ты живешь словно в средневековье.

— Ладно, пусть я живу в средневековье, — добродушно отвечает отец.

До сих пор вопрос о телефоне не очень-то трогал Катрин, но сегодня аппарат пригодился бы ей.

А может, и нет. Слишком велико было бы искушение набрать номер в Вильгельмру.

Вечером собирается вся семья, тишине конец. На этот раз первым приходит отец, что совсем необычно. Он тотчас объясняет дочери:

— Иду в Дом спорта. Куплю приличную удочку. Пора.

У отца на повестке дня — подледный лов. Катрин знает: отец в мыслях уже готовится к поездке в их загородный домик и к замерзшему озеру.

— Как поживает твоя нога?

Катрин отвечает не сразу:

— Трудно сказать. Только вчера все случилось. Если не двигать ногой много, так сносно.

Днем, около полудня, она говорила Франку совсем другое. К тому же она часа два хозяйничала в квартире.

— До субботы еще не один день, поправишься к тому времени.

— Надеюсь, погода удержится, — откликается Катрин.

— Настоящие морозы впереди. Я разговаривал с одним коллегой, его жена командует погодой. Долговременный прогноз: антициклон с востока. А это значит — сухой мороз.

— Ох уж эти командиры, — говорит девочка, — как же часто они ошибаются.

— Ошибки иной раз у них бывают, но чаще все-таки сбывается, что предскажут, — защищает отец мастеров погоды, и Катрин замечает, как он рад предстоящей неделе в загородном домике. — Когда тебе к врачу?