Стопроцентно лунный мальчик - Танни Стивен. Страница 27

Иеронимус прошел мимо, словно не слышал.

Окна Падают На Воробьев остановилась на середине лестницы, обернулась, держась рукой за перила. Оба молчали. Он старался представить, какой она будет, когда станет старше, и не сомневался ни минуты, что она и в пятьдесят будет такой, как сейчас, когда смотрит на него, словно хочет о чем-то спросить.

Он едва сдерживался, чтобы не броситься к ней, умоляя остаться, но куда им идти? Колибри, зависнув в воздухе около люстры, бросала на земную девочку странные колеблющиеся тени.

Окна Падают На Воробьев медленно смигнула, отвернулась и стала подниматься по ступенькам.

Он знал, что никогда больше ее не увидит и проклинал эту свою уверенность.

Хоть бы раз! Ну хоть бы один-единственный раз ошибиться!

Интересно, все стопроцентно лунные такие же параноики, как и он?

Когда Иеронимус выбежал из отеля, дежурный чуть шею не вывихнул, провожая его взглядом. Наверное, сейчас же кинется названивать в полицию. Иеронимус, конечно, виноват — надо было сразу отвезти девочку к врачу, но тогда пришлось бы признать, что он все сделал вполне умышленно.

Он бежал по улицам, похожий на бездомного оборванца с помойки. Надо было постараться, чтобы выглядеть настолько жалким, учитывая, что его окружали сплошные отбросы общества — проститутки, наркоманы, проигравшиеся вдрызг жертвы собственного азарта. Иеронимус бросался через дорогу под самым носом у машин. Пьяненькие водители судорожно жали на тормоза, увидев перед собой стремительный призрак в защитных очках. Он бежал в переливах неоновых огней, мимо туристов, бредущих стадами, точно овцы, безвкусно одетых и восхищенно пялящих глаза на дешевку вроде игорных домов. «Откуда все эти люди? — удивлялся про себя Иеронимус. — И зачем они сюда приехали?» Конечно, ответ он получил, пробегая мимо остатков земного корабля — первого лунного модуля. Когда-то это была здесь главная достопримечательность, а сейчас — просто никому не нужная груда металлолома. Скоро ее, наверное, уберут и поставят на этом месте закусочную. Иеронимус постарался обойти памятник стороной, а еще он старался, по возможности, не попадаться на глаза полицейским. На сей раз ему не отвертеться, он действительно виноват. Ну что за остолоп, надо же было сделать такую дурость! Чуть не угробил девчонку, и сам рисковал сесть в тюрьму, там бы и сгинул навеки.

За двумя сверкающими небоскребами медленно проплывало исполинское брюхо мега-крейсера. Иеронимус вспомнил, что ему рассказала Окна Падают На Воробьев о судьбе стопроцентно лунных мальчиков и девочек, исчезнувших в недрах судебной системы. Неужели правда? Возможность применить четвертый основной цвет для навигации в космосе так его потрясла, что он от одних мыслей чувствовал себя виноватым. Неоновый мир проносился мимо. Иеронимус бежал так быстро, что колибри едва успевали убраться с его пути. Он мчался по тротуарам, по газонам, мимо разбитых витрин. Свернул за угол и вдруг оказался в потрясающе шикарном районе. Дорогущие машины, дорогущие квартиры. По улицам прогуливаются с собачками дамы средних лет в дорогущих украшениях. Кое-кто с опаской оглядывался на Иеронимуса. Наверное, он выглядел настоящим уголовником в нелепых очках и рваной, немилосердно перепачканной пластиковой куртке. Выскочил на проспект, известный роскошными ночными клубами, фотомоделями и кинозвездами. Наверняка в полицию уже позвонили и сообщили, что один из этих бегает по нашему району. Какая нелепость — за ним ведут охоту, а тем временем такие, как он, пилотируют мега-крейсеры. Хотя очень может быть, потому за ним и охотятся — посадят под замок и заставят вкалывать, как высокотехнологичного крепостного. Точно, хотят сделать из него раба, который никому ничего не сможет рассказать. В древности так использовали пленных, захваченных на войне. Собираются эксплуатировать его талант, его особое зрение — космическое зрение. Он родился в космосе. На Луне все искусственное, но он-то — настоящий! А людям свойственно учиться мастерству. Особое зрение и есть его мастерство, ни для чего не пригодное, кроме космических путешествий. Умение предсказать, куда направится тот или иной прохожий, способность напугать обычного человека до полусмерти — все это чушь и чепуха, а важно то, что его глаза созданы смотреть на звезды, окидывать взглядом неизмеримую даль, где кривизна пространства и времени открывает свои тайны тому, кто умеет видеть. Он — умеет, прочее несущественно.

Иеронимус бегом спустился по бетонным ступенькам лунного метро. Расплачиваться наличными — страшная морока: у него оставалась всего пара мятых купюр, и автомат их без конца выплевывал обратно, а другие люди шли мимо легко и спокойно, лишь коснувшись датчика, снимающего отпечатки пальцев. Загремел, подходя к платформе, поезд. Глупая машина наконец-то приняла деньги. Иеронимус бросился сломя голову вниз по лестнице и чуть не грохнулся, поскользнувшись на стальных ступенях. Еле успел проскочить, когда двери вагона уже закрывались. Неуклюжая гусеница из допотопного пластика тяжело тронулась с места и втянулась в туннель, навевающий клаустрофобию. До дома еще далеко, но если поезд не слишком отстанет от расписания, можно добраться часа за полтора — будет еще не так уж поздно.

Он сел и огляделся. Почти все пассажиры в вагоне спали. В основном пьяные или обкурившиеся. Мерзко воняло. Мигали неисправные светильники. На выцветших экранах каждые десять секунд сменялась реклама. Экран против Иеронимуса, над головой у пьяненького студента, был распорот прямо посередине. Из разреза вытекало, пузырясь, липкое, желеобразное вещество.

Увидев Окна Падают На Воробьев, родители пришли в неописуемый ужас. Их дочь выглядела так, словно попала под обвал, а потом по ней проехался грузовик. У Экзонареллы началась истерика. Окна Падают На Воробьев приготовила целый монолог о нападении бандитов, но в ярко освещенном гостиничном номере, где родители не ложились спать, беспокоясь о ней, мысли у нее спутались. Она прошла к кровати, легла и уже хотела заговорить, как вдруг в мозгу промелькнуло воспоминание о том цвете. Это длилось не больше чем одну миллионную долю секунды, и сразу стало не хватать воздуха.

«Нет!» — мысленно закричала она, испугавшись, что цвет вернется и больше не исчезнет, и тогда — прощай, рассудок.

Она едва слышала вопли матери и спокойный, непривычно решительный голос отца:

— Что случилось? Тебя кто-нибудь обидел? Что произошло?

Она прятала глаза от света, не могла смотреть на родителей. Их лица казались чужими и страшными. Мать подбежала с мокрым полотенцем и принялась вытирать ей лицо. Полотенце мгновенно стало черным от грязи. Отец все повторял одно и то же, мать что-то взволнованно выкрикивала — казалось, они говорят на незнакомом языке. Окна Падают На Воробьев пробовала что-то сказать, но выдавила всего несколько слов пересохшим ртом. Она ни о чем не могла думать, кроме колеса обозрения. Завтра, в восемь вечера.

Отец не сомневался, что на нее напали. Коленки и ладони ободраны, волосы измазаны какой-то липкой гадостью. Что с ней сделали? Кто ее мучил? «Я их убью! Голыми руками разорву!»

Она закрыла глаза, прислушиваясь к громкому голосу матери, отчитывающей отца, и никак не могла решить, хочется ли ей снова вернуть воспоминания о том цвете, что чуть не свел ее с ума.

Родители быстро поняли, что напрасно вызвали полицию. Прибыли двое полицейских в старомодных плащах и цилиндрах. Один — длинноволосый, с большими, почти женскими глазами, другой — невысокий, крепко сбитый, плохо выбритый. Экзонареллу поразило, какие у него маленькие руки. Говорил он грубо и напористо.

— Нам сообщили, что ваша дочь подверглась нападению. Где она?

Не дожидаясь ответа, полицейские отодвинули Седенкера в сторону, прошли в комнату и застыли, увидев девочку. Окна Падают На Воробьев сидела на краю кровати и щурилась на мигающую под потолком лампу, не замечая стражей закона.