Стопроцентно лунный мальчик - Танни Стивен. Страница 5

Он был одним из тридцати семи физиков, единственных на Луне специалистов по ульзаталлизину, способных управлять процессом гидроэкстрации с использованием атомных реакций. Уйди он в такой серьезный момент, когда с ускоряющих блоков поступил тревожный сигнал, — это бы означало немедленное расторжение контракта. И поделом, поскольку так поступить мог только абсолютно безответственный эгоист.

Четыре года назад его коллега, занимающий точно такую же должность, в такой же ситуации ушел с рабочего места. Произошедшая в результате катастрофа унесла жизни четырехсот пятидесяти восьми рабочих, тридцати инженеров, двух десятков административных работников и шести тысяч обитателей жилого комплекса, расположенного над глубинной станцией добычи и переработки ульзаталлизина. И все из-за дурацкой халатности — сотрудник решил сбегать домой, посмотреть чертову трансляцию матча по телеболу между командами «Тихо» и «Изобилие». Сотрудника уволили. Позже он покончил с собой. Ринго эта история поразила до глубины души. И все же ему упорно мерещилось, что его отсутствие в родильном покое стало последней каплей, толкнувшей его сына в ту часть лунного населения, кому закон повелевает носить, не снимая, кошмарные уродливые очки.

Ринго вошел в палату. Как и в коридоре, здесь ярко горели неоновые лампы. Барби лежала на боку и плакала. Глаза ее были закрыты. Ручейки слез, по одному с каждой стороны, промочили подушку насквозь. Это было привычно и хоть немного утешало. Барби всегда плакала. Если бы Иеронимус родился нормальным, она бы плакала точно так же.

Слезы день за днем.

Она ненавидела жизнь на Луне, хотя и на Земле не была особенно счастлива.

Ринго склонил голову, глядя на жену.

На Земле…

Которая вдруг стала для них запретной.

Не то чтобы он очень спешил вернуться. С тех пор как они с Барби переехали на Луну, он побывал на родной планете только однажды. Один короткий визит за целых три года.

Но теперь…

Постановление о карантине за номером шестьдесят семь.

В течение восемнадцати лет им нельзя покидать Луну. Прежняя жизнь на Земле вдруг показалась мимолетным, полузабытым сном. Словно это было миллионы лет назад. Неясные, поблекшие картинки разом отдалившегося мира. Учеба в университете… На одном из семинаров Барби сидела через две или три парты от него. У нее были ярко-рыжие волосы. И еще акцент. Ринго все спрашивал, откуда она родом, а Барби долго не хотела рассказывать. Их первый поцелуй. Совсем рядом ветер повалил дерево, и они бегом вернулись на вечеринку, с которой сбежали, совершенно уверенные, что их любовь — это судьба.

Он говорил, что Барби — дурацкое имя. А сам-то? Ну что это за имя — Ринго?

Кухонная плита без конца ломалась. У них умерла кошка, и Ринго закопал ее на поле за домиком, где они жили, пока он заканчивал учебу. Барби написала роман; его опубликовали. Она получила диплом по специальности «Обратимое хлорирование» и поступила на работу в геологический институт. Коллега по имени Филби пытался ее соблазнить и был жестоко бит — Ринго в то время был очень ревнив. Потом они подружились, и Филби взял в жены сестру Ринго. У Ринго были совсем черные волосы, а глаза медно-карие. Бархатно-карие, говорила Барби. Они ей напоминали бархатный диванчик, на котором спала ее бабушка. Однажды он напился и сочинил неприличные стихи. Потом их уничтожил, чтобы жена не нашла. Желтый воздушный змей — ветер закрутил его и ткнул в землю. У них украли велосипеды. Отец Ринго погиб, попав в сель. Сколько у тебя было возлюбленных до нашей встречи? Несколько. Сколько это — несколько? Не помню. Никто из них не сравнится с тобой.

Иногда Луну называют булыжником.

Восемнадцать лет на булыжнике.

А для их сына все намного хуже.

Стопроцентно лунным не разрешается бывать на Земле. Совсем.

Обречен всю жизнь провести на Луне. Его сын — изгнанник. Навечно.

Барби наконец открыла глаза и тут же отвела взгляд. За окном нависало небо, окрашенное в цвет бесконечных искусственно-красных сумерек. Оно никогда не менялось. Ни дня, ни ночи, вечное не то, не сё. Новоявленным родителям были видны изукрашенные неоном небоскребы Саут-Олдрин-сити, гудящие бесчисленными крупинками человеческих жизней. Одинокая колибри подлетела к самому окну, потыкалась в стекло клювом — должно быть, надеялась получить еду. Барби молча смотрела на нее, и птица в конце концов улетела. В одном из далеких небоскребов, как видно, отключили электричество: он стоял пустой и темный среди пестрых городских огней.

Барби чуть-чуть повернула голову, всего на пару сантиметров, глядя на грязновато-бурую Землю.

Шарик, покрытый мерцающими огнями, дымом и хламом. Досадное недоразумение. Пример, каким не должен быть уважающий себя мир.

Восемнадцать лет.

Разглядывая больную планету, Барби услышала, что кто-то вошел. Ей было совсем неинтересно, кто это. Безразлично даже, мужчина или женщина. Она по-прежнему смотрела в окно, а если до ее ушей долетали обрывки разговора, она к ним не прислушивалась.

— Да, — сказал Ринго, — нашего сына зовут Иеронимус.

— Очень красивое имя, — улыбнулась женщина социальный работник. — Это вы его выбрали или ваша жена?

В голосе Ринго звучала привычная усталая покорность. Он чуть помялся, как будто что-то скрывал. Словно ему и хотелось об этом рассказать, но он просто не мог.

— Я сам выбрал. Моей жене в последнее время немного нездоровится… Я спросил, как назовем ребенка, а она только отмахнулась. Не хотела ничего решать.

Подняв глаза, Ринго заметил, что дама из социальной службы сидит совсем близко. Ее зовут Джоэлленбекс, одета в костюм из алюминиевой фольги и шикарные туфельки из ярко-красного блестящего пластика, с вытисненными изображениями медвежат. На галстуке тоже рисунок медвежонка гризли. У дамы были большие черные глаза и черные волосы. Она улыбалась, а Ринго еле выдавил в ответ кривоватую ухмылку, и то лишь потому, что дама ему понравилась. Если бы не произвела никакого впечатления, он и смотрел бы на нее никак, совсем не улыбаясь.

— Почему вы назвали сына Иеронимусом? — Улыбка ее дрогнула, хотя осталась такой же искренней.

— А, ну, я, это… Подумал, может, она… — В его глазах блестели непролитые слезы. — Это имя для нее, понимаете ли… В общем, я не очень четко соображал, когда заполнял регистрационную карточку.

— Ваша жена осталась довольна вашим выбором?

— Вроде да. Я ей вчера сказал. Иногда нелегко понять, слышала она или нет. Сейчас спрошу. Барби! Тебе нравится, какое имя я выбрал для нашего сына?

Барби несколько раз подряд громко всхлипнула, вяло махнула ужасно бледной, словно бы неживой рукой и продолжала плакать, уткнувшись лицом в подушку. Ее уже не интересовали ни окно, ни пейзаж за ним с далекой башней, где отключилось электричество.

— Все нормально, — сказал Ринго, как будто жена каким-то образом сообщила ему нечто содержательное. — Ей нравится.

Джоэлленбекс все еще улыбалась, но уже не так искренне. После неловкой паузы она заговорила, чуть понизив голос:

— Ваш сын страдает лунарным офтальмическим символяризмом, сокращенно — ЛОС.

— Да, — еле слышно прошептал Ринго, — знаю.

Дама собралась произнести положенную в таких случаях речь — о том, что слухи по поводу ЛОС не соответствуют действительности, что мальчик сможет вести абсолютно нормальную жизнь, что из стопроцентно лунных детей вырастают вполне нормальные стопроцентно лунные взрослые. Они получают образование вместе с другими детьми, поступают на работу, женятся и выходят замуж. У них бывают дети. Они такие же граждане, как все, у них те же права, что и у прочих граждан. На Луне. Но она видела, что перед ней человек образованный. Его мало интересует статистика и явно беспокоит здоровье сына.

— ЛОС — это болезнь?

— Что вы, нет! Ваш сын совершенно здоров.

— Значит, с ним все в порядке?

— Вот именно.

— Если не болезнь, тогда что это?

— Мы не знаем. Первые случаи лунарного офтальмического символяризма появились около двухсот лет назад. Существуют несколько теорий, объясняющих причины его возникновения, но ни одна из них не доказана. Просто некоторые дети от рождения способны видеть четвертый основной цвет.