Граф Карлштайн - Пулман Филип. Страница 33

Я прислушалась. Он был не один и с кем-то разговаривал, но сперва я не могла расслышать, что он говорит следовавшему за ним по лестнице человеку. Затем он захлопнул дверь, и голоса собеседников стали мне слышны гораздо лучше.

— Ах, ваша милость, даже поэт Байрон не сумел бы выразить это лучше! — послышался чей-то льстивый, точно маслом смазанный голос. Разумеется, это был Снивельвурст! — Я всегда придерживался того мнения, что если бы вы, ваша милость, при всех ваших талантах обратили свой взор в сторону драмы или, скажем… аапчхи!.. поэзии, то стали бы самым выдающимся поэтом нашей эпохи. Мне доставляет огромное удовольствие слушать ваши речи, уважаемый граф, поверьте!

Я, конечно, не могла видеть ни графа, ни Снивельвурста, но голоса их слышала прекрасно. Граф Карлштайн, стоя возле моего шкафа, сказал:

— Боже, какой дурак! — и бросил на дверцу что-то мягкое, отчасти закрыв и ту щель, где скрючилась я.

За шкафом стало совсем темно. Оказалось, это был плащ графа. А потом я услышала, как граф принюхался и спросил:

— Что-то горит? Вы не чувствуете?

— Увы! Я ничего не чувствую, ваша милость… аапчхи!.. Но… Господи помилуй! Посмотрите-ка сюда, на ваш письменный стол! Кто-то был здесь со свечой!

«Ну все, мне конец, — решила я. — Теперь они обыщут всю комнату, найдут меня и бросят в один из донжонов или же просто пристрелят на месте».

Но граф Карлштайн рассмеялся и успокоил Снивельвурста:

— Я полагаю, фрау Мюллер взяла наконец новую горничную. Давно пора было это сделать. Та неряха, что ногу сломала, только и делает, что валяется в постели да ест в три пуза, хотя ни гроша с тех пор не заработала. А вторая, эта девчонка из таверны, тоже никуда не годилась: неуклюжая, противная, вечно во все свой нос совала. Налейте-ка мне бренди, Снивельвурст.

«Ага, это хорошо!» — подумала я, услышав, что граф плюхнулся в свое кресло и, похоже, положил ноги на письменный стол. Затем звякнул бокал, и послышался нежный звук льющейся жидкости.

— И себе тоже налейте. И дайте мне сигару вон из той шкатулки, — сказал граф.

— Вы очень добры, ваша милость. Я за честь почту…

Некоторое время они молчали, затем до моей щели за шкафом донесся запах сигарного дыма.

— Знаете, Снивельвурст, — сказал граф задумчиво, — я не чувствовал себя в безопасности лет… десять, а может, и больше. Странное ощущение. Даже не знаю, как его и описать.

— Я весь внимание, ваша милость.

— Хм-м-м… Впрочем, когда рискуешь, нужно быть готовым к опасности, хоть я и не уверен, что смогу снова решиться на такое… Имейте это в виду, Снивельвурст.

— Какое «такое», ваша милость?

— Решусь заключить еще одну сделку с самим… Князем Тьмы.

— Ах вот как?.. Сделку?.. Я понимаю, что слишком низок и не имею права расспрашивать вашу милость… но, должен признаться, я просто сгораю от любопытства и почтительнейшим образом хотел бы вас просить…

Граф нервно хохотнул:

— Вы хотите знать, о чем идет речь? Так?

— Для меня было бы величайшей честью, ваша милость…

— Ну, ладно. Теперь все позади, и я, так и быть, расскажу вам. Десять лет назад я был беден, Снивельвурст. Ни надежды, ни перспектив — ничего. Все началось неподалеку от Броккена, в северной части горного массива Гарц… Я тогда служил в армии. Понимаете, младший сын, никакого наследства мне не полагалось. Все получил мой старший брат, полный дурак, кстати сказать. В общем, я заключил сделку с Замиэлем. Согласно нашему договору, он должен был получить… Впрочем, вы и сами знаете, что он хотел получить. А мне были обещаны большое поместье, знатная фамилия и богатство. Мы подписали этот договор кровью, Снивельвурст!

Я легко могла себе представить, как Снивельвурст затрясся от страха при этих словах, точно жалкий фигляр в плохом представлении. Граф помолчал немного и снова заговорил:

— Я, правда, не совсем понимал, что это значит, пока не прошло какое-то время. Примерно месяц. Поместье моего отца было весьма скромным — немногим больше обыкновенной фермы. Никто на него особенно и не зарился, разве что мой благочестивый братец да его толстуха жена. Так вот, через месяц Замиэль велел мне убить их.

— Как!

— И я их убил. Поджег дом, и они оба сгорели. Я был следующим в роду, это правда, но совершенно не понимал, какой мне толк от груды пепла. Вот тут-то и проявилась гениальность Замиэля. Уже на следующий день из Женевы пришло письмо, в котором сообщалось, что хозяину нашего поместья (то есть уже мне, понимаете?) по наследству, как последнему мужчине в роду, переходило куда большее поместье: Карлштайн! Так я стал графом Карлштайном. Но, повторяю, никогда больше не решусь я пойти на такое. Нет, только не на такое!

— У меня бы и на один раз никогда смелости не хватило, ваша милость, — проблеял Снивельвурст. — Снимаю перед вами шляпу, салютуя вашей дерзости и отваге! О, до чего же страшную и опасную сделку вы рискнули заключить! Лишь стальные нервы и ледяное сердце способны вынести подобное испытание!

— Кстати, я практически ничем не рискую — в отношении какого-то иного претендента на титул графа Карлштайна. Адвокат достаточно ясно дал мне это понять. Так что поместье теперь мое, мое навсегда, Снивельвурст. Навсегда! Ну, что вы на сей счет думаете?

— Я думаю, что вы оказали честь графскому титулу, ваша милость!

— Ладно, ладно, сядьте же наконец и перестаньте кланяться, — устало сказал граф, и я услышала, как по полу со скрипом протащили второе кресло, потом все стихло, и граф Карлштайн снова заговорил: — Теперь мне, пожалуй, пора подумать и о браке, Снивельвурст. Ха! И о наследнике! Наверное, стоило давно уже об этом позаботиться, но пока надо мной висела эта сделка… не знаю…

— Теперь титул графа навсегда ваш, ваша милость, — снова вступил в разговор Снивельвурст — на этот раз гораздо осторожнее.

Хотя он всегда говорил вкрадчиво, пытаясь угадать настроение своего собеседника и как-то ему соответствовать, но сейчас явно чувствовал себя очень неуверенно. А я так даже и гадать бы не стала, что у графа на уме. Ни за что! Никогда прежде я не слышала, чтобы он говорил так устало и задумчиво. Это совершенно не соответствовало его натуре. За подобной задумчивостью мне чудились мечты кровожадного зверя.

— Навсегда… — медленно промолвил граф. — Странное слово, не правда ли? Навсегда. Ну что ж, почему бы и нет?

— Я не совсем понимаю, ваша милость…

— Почему бы мне навсегда не отказаться от дурных намерений и не провести остаток своей жизни, творя добро?

— Исключительно интересная идея, ваша милость! Но до чего странная!

— Это еще почему? — довольно резко спросил граф, на мгновение вновь выпуская свои острые когти и явно развлекаясь тем, что заставляет Снивельвурста нервничать.

— О! Это так оригинально, ваша милость и… э-э-э… так неожиданно… — запинаясь, стал объяснять секретарь.

— Чушь собачья! А все-таки почему бы и нет? Право же, интересно узнать, каково ощущение, когда…

— Совершаешь доброе дело? — Снивельвурст, видимо, позволил себе глубокомысленно усмехнуться.

— Ну да! Наверняка в этом что-то есть! Ведь не станут же люди просто так, безо всякой для себя выгоды совершать добрые дела? Я допускаю, Снивельвурст, что сейчас нам довольно трудно себе такое даже представить, но должно же это приносить хоть какое-то удовлетворение. В конце концов, посмотрим на это с другой стороны. Любите ли вы, скажем, оливки?

— Благодарю вас, ваша милость! Очень люблю.

— Я всего лишь спросил, дубовая вы голова, а не предлагал! Или черную икру? Скажите, любите вы черную икру?

— У нее восхитительный вкус, ваша милость…

— А понравилась ли вам икра, когда вы впервые ее попробовали?

— Совсем не понравилась!

— Но вы ведь ее съели, не правда ли? Вы видели, что остальным она очень нравится, и решили, что в ней просто должно быть что-то такое… Верно? И в конце концов обнаружили, что она и вам тоже очень нравится, так?

— В точности так, ваша милость! Поистине мастерский анализ!