В подарок – чудо! - Чепурина Мария Юрьевна. Страница 9

Иногда от этого Багрянцевой делалось страшно грустно. А вдруг она так до конца жизни ни с кем не сойдется, вечно будет одна? Тут опять приходили мысли о том, что уж лучше быть финтифлюшкой или сплетницей, как Алинка или Ленка, лишь бы не сидеть без друзей. В другие дни Любе казалось, что еще чуть-чуть – и она отыщет своих братьев и сестер, внуков и правнуков Евлампии, которые, конечно же, подружатся с ней. Да и сами поиски, мечты о романтичном прошлом так затягивали, что грустить о нерасположении к себе каких-то дур казалось ужасной нелепостью.

Люба пришла в библиотеку и решила почитать что-нибудь о социалистах, о царе, о начале двадцатого века.

В библиотеке, как обычно, было тихо, малолюдно и немного холоднее, чем в классах. Любу здесь уже запомнили и ее просьбе: «Что-нибудь о революционном движении в нашей области» – не стали удивляться.

Книгу ей библиотекарша дала прямо-таки устрашающую. Если бы кому-либо пришлось читать ее по школьному заданию, а тем более учить, что там написано, он, думается, предпочел бы получить «два», быть выгнанным из школы… Лишь бы не мучиться с этой кошмарной нудятиной.

Деревященко З.З. – весьма красноречиво и многообещающе значилось на грязно-серой обложке.

«Идейно-политическая мысль и пролетарское движение в Елизаветинском уезде периода империализма».

Так называлась книга. А для тех, кто еще не понял, что за скукотищу ему предстоит читать, на титульном листе помещался развеивающий все сомнения подзаголовок:

«Исследование в рамках проблематики общемировой борьбы классов. Издательство «Наука», 1951 год».

Словом, перед Любой лежало отменное средство от бессонницы. Что она сделала? Конечно, как и всякий увлеченный сыщик, бросилась читать его!

Нельзя сказать, чтобы этот труд привел в восторг нашу исследовательницу. Тут и там З.З. Деревященко твердил(а) о том, что царь был злобным угнетателем, главным помещиком и эксплуататором, народу при нем жилось все хуже и хуже, а бросавшие бомбы в начальников личности, воры, грабившие банки ради нужд всемирной революции, и их укрыватели являлись героями, образцами для юношей. К тому же автор – для того, должно быть, чтоб в его уме никто не сомневался – без конца вставлял слова вроде «феодализм», «диалектика», «средства производства» и «антагонизм». Люба их не понимала, но довольно скоро обнаружила, что особенного смысла там и нет. То, что искала Багрянцева, было заключено отнюдь не в этих словах. Можно сказать, эти печатные чудовища являлись чем-то вроде стражников, что берегли сокровища знаний и фактов. И Люба их не испугалась, победила.

В поисках сведений о Рогожине Люба постепенно пролистала большую часть книги. Кое-где проскакивала информация о подпольных обществах, распространении прокламаций, запрещенных книг и даже о поддержке заговорщиков каким-нибудь купцом или помещиком. Всё это было любопытно, заставляло погрузиться в атмосферу опасного и романтичного времени, но ни на гран не приближало к цели. «С какой стати, собственно, здесь будут писать о каком-то учителе? – подумалось вдруг Любе. – Мало ли было таких же, как он, бунтовщиков!»

Она уже добралась до главы, где речь шла о революции 1917 года, и вдруг… Взгляд зацепился за знакомую фамилию! Люба склонилась над страницей – и едва поверила глазам!

«Начало февральской буржуазной революции в Елизаветинском уезде ознаменовалось взрывом классовой борьбы и ненависти. Именно она заставила зажравшегося дворянского сынка К. Иванова подло донести царским ищейкам на собственного учителя. Преподаватель мужской гимназии (ныне средняя краснознаменная школа № 1 Ворошиловского района), где учился Иванов, Ф.А. Рогожин был пламенным социалистом, защитником угнетаемого пролетариата и крестьянства. Также он являлся одним из основателей революционного кружка в Елизаветинске, известного в работах как «кружок Морщихина». До того, как стать на путь народного образования, Рогожин со своей женой – талантливой портнихой – даже организовал народную коммуну по образцу, предложенному Н.Г. Чернышевским в его бессмертном романе «Что делать?». Они закупили 45 швейных машин «Зингер» и попытались привлечь девушек из рабочих семей для организации первой в Елизаветинске народной самоуправляющейся фабрики. Увы, капиталистическая действительность не позволила этой идее реализоваться. Проект Рогожина мог быть исполнен только после победы пролетарской революции (подробнее об этом см.: Поросятников Л.Д. Швейная промышленность Поволжья и Приуралья в свете гениального учения Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина. Москва, «Политиздат», 1936. Т.3. С. 1136–1137). Неблагодарный змей, пригретый на груди учителя, К.Иванов набрался наглости и написал донос на своего преподавателя, обвинив его во множестве «смертных грехов». К счастью, он просчитался. Донос был написан 26 февраля памятного 1917 года. В тот же день жандармы сделали попытку арестовать пламенного борца за правду. Гимназия была окружена. Однако ни Рогожина, ни его жены не смогли найти, как ни искали. Советская наука пока не может дать ответ на вопрос, как ему удалось скрыться. Зато можно говорить с уверенностью, что следующий день, положивший начало свержению самодержавия, надолго запомнился К. Иванову и подобным ему личностям.

Что же касается уровня производительных сил к 1917 году…»

Люба еще раз перечла про неудавшийся арест и 45 швейных машинок. Бесспорно, речь шла именно о том Рогожине, который был ей нужен.

Но как быть с инициалами «Ф.А.»?!

Под экслибрисом значились буквы Ф.П. Вместе с родителями они вели поиски человека, чье имя-отчество начиналось именно на эти буквы. И как раз оттого, что они не совпали, были отвергнуты оба варианта – старичок и женщина. А ведь родственник той женщины был как раз «Ф.А.» – Федор Аркадьевич! Но тот уехал после революции, ему не понравился новый строй… Значит, снова не сходится. Или у З.З. Деревященко ошибка? Опечатка?

Люба перелистала книгу до конца. Там обнаружился список персоналий: все личности, упомянутые в тексте, и напротив – те страницы, где о них написано. Багрянцева провела взглядом в той части, где шли фамилии на букву Р:

Рогожин Ф.А., деятель рев. движения – 228.

Ну, двух опечаток точно быть не может.

Но не может быть и так, чтоб два социалиста жили в одном городе, работали в одной школе, под одной фамилией и различались только отчеством!

Люба обхватила голову руками и задумалась. Потом вспомнила, что у нее в рюкзаке яблоко, вынула его, быстренько съела, пока библиотекарша не видит, и опять задумалась.

Неужели она спутала, неправильно запомнила те буквы, что стояли под рисунком в книге Карамзина? Нет… Нет… Не может быть!

Но проверить все равно стоит.

– Алла Николаевна, можно мне еще раз ту старинную книгу – «Н.М. Карамзин. Сочинения»?

Библиотекарша тихонько улыбнулась – то ли снисходительно, то ли довольно. «Что она про меня думает?» – вдруг обеспокоилась Багрянцева.

Красный том снова был перед ней. Так… Все на месте, даже странно: два знамени, книга на них, штык, непонятный колобок внизу. «Изъ книгъ И. П. Рогожина». Явно вписано не от руки. Печать. Стало быть, и в остальных книгах загадочного социалиста-учителя…

Стоп!

Остальные книги! Что, если здесь есть еще книги Рогожина? Какое «если», тут должны быть его книги!

Немногочисленные посетители библиотеки разом повернули головы, переглянулись, услышав обращение странной девочки:

– А дайте мне, пожалуйста, еще что-нибудь из книг Эф Пэ Рогожина! Если, конечно, они сохранились. Мне это нужно… для исторического исследования.

«Я ее знаю, она из 8-го «В»!» – почтительно прошептал какой-то первоклашка, и несколько малышей, отодвинув свои буквари, с уважением и любопытством уставились на Багрянцеву. «Куда я попал?» – читалось в глазах высоченного выпускника. Две кумушки, до той поры усиленно шептавшиеся над брошюрой «Как влюбить в себя всех мужчин», тоже навострили уши: вдруг «Рогожин» и «исследование» – это что-то модное, что они невзначай пропустили?!