Как женить маркиза - Блейн Сара. Страница 9

Интересно, думала Констанс, а было ли когда-нибудь подлинное чувство между ее очень гордыми и совершенно разными родителями? Когда-то юная Регина, с гривой золотисто-рыжих волос и смеющимися зелеными глазами, покорила Лондон сразу же, едва начала выезжать. Как старшая дочь герцога Уэстлейка, она имела возможность выбирать из числа самых завидных женихов, которые так и роились вокруг нее. И если бы в «Уайтс» ставили на женихов, как на лошадей, то Блейдсдейл отнюдь не оказался бы в числе фаворитов в гонке за рукой леди Регины. Фаворитом был бы скорее младший сын графа Бридхоума, за ним вплотную шел бы виконт Эстербридж, а Эстербриджу дышал бы в затылок мистер Ройс Пембертон. То, что из всех она выбрала графа Блейдсдейла, могло означать только одно: в то время она питала к нему какие-то иные чувства, непохожие на то холодное презрение, с которым она относилась к мужу в период их раздельного проживания.

Ни разу за все время изнурительной болезни, которая свела ее в могилу, она не произнесла его имени. И не позволила никому сообщать, что слегла, даже Констанс, которая по настоянию матери, гостила тогда у тети Софи в Лондоне. Она разрешила только одному человеку быть рядом с ней в эти последние дни, ее единственному верному другу, а теперь и он тоже был мертв.

Сердце Констанс сжалось от привычной душевной муки. Она должна была быть у постели матери в те дни! Она должна была ухаживать за больной и утешать ее. А ее отправили в Лондон, где она развлекалась и ходила по модным лавкам, даже не подозревая, что мать ее в это время умирает. Почему? Неужели сочли, что в пятнадцать лет она еще слишком юна, чтобы знать правду? Но она ведь была истинной дочерью своей матери. И ее воспитывали в соответствии с догматами Мэри Уолстонкрафт, то есть исходя из убеждения, что умом и по сути своей она равна любому мужчине. И ее мать не только проследила за тем, чтобы дочь получила классическое образование, обыкновенно считавшееся привилегией мужчин, но также и позволила ей развивать природную склонность к атлетическим занятиям. Благодаря маминому другу Констанс научилась ездить верхом и стрелять не хуже любого мальчишки. Ей даже позволили приобщиться к благородному искусству фехтования. И все же под конец мать отказала Констанс в праве разделить с ней ее последние, драгоценные мгновения. Констанс никогда не могла понять этого и простить мать.

Впрочем, было столько всего, чего она не могла понять, когда речь шла о ее матери, рассудительно напомнила она самой себе. Даже прощальное письмо матери, в котором были последние слова Регины, обращенные к дочери, не столько прояснили дело, сколько погрузили его в еще больший мрак, причем довольно зловещий. Ведь кроме уверений в любви, письмо содержало намеки на какую-то угрозу, которая могла поджидать Констанс в будущем и в предвидении которой Регина приняла некоторые меры предосторожности через посредство ее стряпчего, мистера Малкома Эндерхарта. Достаточно было послать ему брошь с бриллиантами и жемчужинами, если она вдруг окажется в отчаянном положении. Стряпчий знает, что делать.

– В отчаянном положении? – сказала Констанс вслух, обращаясь к пустой спальне. – Что же вы пытались сказать мне, маман? Какие беды предвидели, когда лежали на смертном ложе?

Здесь крылась какая-то темная тайна, что-то настолько ужасное, что из-за этого ее мать порвала всякие отношения со своим супругом и переехала в Уэлс, – что-то такое, что, как она думала, может угрожать и благополучию ее дочери. И все же она предпочла оставить Констанс в неведении относительно причины той ссоры, после которой сердце Регины навеки ожесточилось против мужа и отца ее ребенка. Почему?

Может, потому-то она и решилась храбро ступить под негостеприимные своды Лэндфорд-Парка еще раз, ни с того ни с сего подумалось вдруг Констанс. Чтобы попробовать понять свою покойную мать и найти ответ на вопрос: что же так отвратило ее от графа?

И если действительно желание понять привело ее сюда, то надо признать, что она, мягко выражаясь, не преуспела. Она почти не видела отца, а о том, чтобы завести с ним содержательный разговор, и речи не было. Он не уставал напоминать ей о том, что он в высшей степени занятой человек и вынужден с утра до ночи заниматься хлопотами по хозяйству в своих многочисленных владениях, которые отнимали все его время, не говоря уже о его судах, фабриках и обязанностях члена палаты лордов. Констанс подумала, что сможет узнать что-нибудь от леди Блейдсдейл, но очень быстро отказалась от этой мысли.

Мачеха и не собиралась скрывать, что не одобряет поведения Констанс, которая взяла себе в привычку пренебрегать желаниями отца, вплоть до отказа выходить замуж по его указке. Ведь выйти замуж и родить детей – это, в конце концов, первейший долг женщины. Впрочем, чего и ожидать от дочери женщины, которая покинула супруга и пренебрегла своим долгом ради того, чтобы жить одной, предаваясь предосудительному вольномыслию? Более того, леди Блейдсдейл была крайне недовольна тем, что состояние покойной графини перешло к ее непутевой дочери, вместо того чтобы остаться у графа и в будущем обогатить наследника Блейдсдейла.

Надо отдать должное ее отцу, он пока воздерживался от обсуждения как ее финансовых дел, так и ее замужества. Он также не удосужился хотя бы раз спросить, а чем она занималась все эти десять лет, пока жила у тети Софи, размышляла Констанс не без сарказма. Что за странный человек ее отец! Казалось, ему было безразлично, что его дочь предпочла прожить большую часть жизни вдали от него. Теперь она была дома, где ей самое место, и больше говорить не о чем. И все же Констанс верилось с трудом, что граф не преследовал никакой цели, когда посылал ей приглашение приехать домой погостить.

Если она что-то запомнила с детства о своем отце, так это что у него была страсть определять жизнь тех, кто оказывался в сфере его влияния. То, что ему не удавалось тиранить ее мать, Констанс всегда приписывала тому, что Регина как никто умела с помощью хитрых маневров повернуть любой разговор в свою пользу, более того, делала это тактично. Что касается остроты ума, Блейдсдейлу, честно говоря, далеко было до покойной жены. Но, кроме того, мать ее была наделена великодушием, а это чувство, как подозревала Констанс, вообще было недоступно пониманию графа. Регине Блейдсдейл в голову бы никогда не пришла мысль намеренно причинить кому-то боль, и она не поощряла жестокости в других. Наделенная незаурядным умом, она страдала от ограничений, связанных с ее принадлежностью к слабому полу. Несомненно, именно это обстоятельство привело ее в последние годы жизни к просветительской философии Олимп де Гуж и Мэри Уолстонкрафт, не говоря уж о французах – Вольтере и Руссо. Возможно, именно потому она и решила уехать вместе с дочерью от мужа.

Но Констанс сразу же отвергла эту версию. Нелепо было думать, что философские взгляды могли быть единственной причиной столь внезапного и радикального шага. Ведь до того ее мать прожила с графом одиннадцать лет. Надо полагать, за это время она успела примириться с тем, что вышла замуж за мужчину, который не разделяет ее убеждения о равенстве полов. Наверняка она как-то научилась обходить эту проблему. Кроме того, если причина была во взглядах, то расхождения по женскому вопросу никак не могли представлять собой серьезной угрозы Констанс. Да и упорное молчание матери относительно того, что именно послужило причиной разлада между мужем и женой, скорее указывало на обстоятельство, исключающее примирение и, возможно, зловещее.

Но каково бы ни было это обстоятельство, ясно было одно: Констанс ничего о нем не узнает, продолжая валяться в постели. Кроме того, утро для середины февраля выдалось просто прекрасное. Может, ей позволят взять виконта Хейзелтона, ее сводного брата, с собой на прогулку.

И Констанс откинула одеяло, выбралась из постели и позвонила, вызывая свою камеристку.

Час спустя, напившись шоколаду и узнав все сплетни, которыми обменивались в лакейской, Констанс, одетая, причесанная – ее ярко-рыжие, цвета осенней листвы, волосы были стянуты на макушке и падали на затылок каскадом локонов, – спустилась вниз.