Мето. Дом - Греве Ив. Страница 13

— В чьих глазах?

— В его… того, кто создал это все. Я — безумный Ромул, непредсказуемый.

— Лично я знаю, что ты очень добрый. Ты несколько раз спасал мне жизнь.

— Я действовал по приказу. Ладно, я пойду. Вернусь завтра. Я много чего знаю, но не знаю, с чего начать. На завтра приготовь мне три вопроса, которые сочтешь главными, и я на них отвечу. Пока.

Он исчезает за столбом, и спустя несколько минут я слышу, как за ним с грохотом захлопывается дверь.

Я займу свой мозг составлением списка всех тайн Дома. Надо, чтобы я был готов к его возвращению. Я должен его дождаться. Кулаками бью себя по коленям, борюсь с болью, которая возвращается в левую руку. Распускаю шнурки, чтобы пальцы ног свободно двигались в ботинках во время ходьбы. Я присаживаюсь на пару минут. Считаю секунды, чтобы не заснуть, и начинаю ходить снова. Надо занять время, не важно чем, лишь бы не уставать слишком быстро.

Ах да… вопросы Марка о нашем происхождении. Мы так над ними смеялись. Это его любимая тема. Он говорит об этом с момента своего появления.

После урока об уходе за ульями он расспрашивал Клавдия на предмет существования секретного подземелья, где могла бы прятаться наша королева. В другой раз он интересовался моим мнением насчет того, родились ли мы без конечностей, но с хвостами в толще воды.

— Как головастики, что ли? — спросил я, смеясь.

— Ну да. Потому что, представь, — уверял меня он, — мне кажется, я нашел там, внизу спины, место, где раньше у нас был хвост.

Но самый яркий эпизод, оставшийся у нас в памяти, произошел на уроке. Тогда он задал свой вопрос напрямую преподавателю.

Мы прослушали доклад о разведении свиней на острове, и вдруг он внезапно поднял руку.

— А мы, люди, — спросил он, — мы тоже млекопитающие?

— Да, Марк, — спокойно ответил учитель. — Какой у тебя вопрос?

— На что похожа человеческая самка? У них, как и у свиней, половые органы внутри, а на животе ряды сосков?

Все дети засмеялись, услышав такой смелый вопрос. Но никто из нас не знал на него ответа.

— Твой вопрос беспредметен, — рассердился учитель. — У нас урок о свиньях. Мы здесь разводим свиней! А людей — обучаем! — после долгой паузы он продолжил:

— Ты совершил серьезный проступок, Марк. Нельзя задавать вопросы не по теме, и ты это знаешь, не так ли? За эту ошибку ты будешь наказан.

— Я приношу свои извинения, — проговорил Марк. — Я не знаю, что на меня нашло. Простите, простите!

— На этот раз я принимаю твои извинения. Но не делай так больше никогда! И я адресую это предупреждение всем! — сказал учитель, повышая голос.

— Обещаю, что больше не буду, — уверил Марк.

Мой друг вышел из передряги невредимым, и я испытал глубокое удовлетворение. Но мне стало стыдно, что я тоже смеялся.

Вечером я не смог сдержаться и высказал ему свое восхищение:

— Ты осмелился задать настоящий вопрос: главный, основной.

— Я задал его в никуда. Мы никогда не получим на него ответа, — с грустью проговорил он.

— Я уверен, что когда-нибудь мы все узнаем, — уверенно сказал я.

Любопытно, но именно с этого момента я начал непрерывно думать о своих корнях. Не появился же я по волшебству, в глубине подвала. Нет, я родился, от пары мужской и женской особей. И нет сомнений, что в этом выводке я был не единственным.

Время тянется безнадежно медленно. Глаза закрываются помимо моей воли. Не надо! Ромул сейчас вернется, а я буду не готов. Я должен сосредоточиться на самом важном: будущее, наше предназначение на выходе. Как же мне задать вопрос так, чтобы не получить на него туманный ответ? Что?.. Как?..

Я просыпаюсь на полу, с ужасной болью в спине. Должно быть, меня все же сморил сон. Внезапно кто-то касается моего плеча.

— Итак, вопросы?

Я не соображаю, что сказать.

— Давай же, — поторапливает он меня, — сегодня у нас совсем мало времени.

— Почему… почему ты сказал мне, что уже не ребенок?

— Потому что это правда. Ребенок — это тот, кому не больше пятнадцати. На моем веку через твою кровать прошло уже четыре поколения детей. В среднем они живут здесь четыре-пять лет, из чего я заключаю, что мне как минимум тридцать. Впрочем, как и Рему, которого я всегда знал…

— Что происходит с Красными, когда они выходят из Дома?

— Бывает по-разному: у них есть выбор. Не все выбирают одно и то же… Осторожно!

Дверь резко открывается, и я не успеваю ничего понять. Внезапно я чувствую, словно мне что-то вбивают в голову.

Когда я просыпаюсь, то вижу, что сижу в кресле, в тепле. У меня по лбу струится пот, и рубашка намокла. Передо мной сидит Цезарь 3.

— Что тебе сказал Ромул?

— Ромул? Он сказал мне, что скучает.

— Что он еще сказал тебе?

— Он сказал, что рад меня видеть…

— Хватит надо мной издеваться. Я могу сделать все, что угодно, ты знаешь. Например, отправить тебя в холодильник на неделю и оставить там помирать!

Он вне себя, я его таким никогда не видел. Он, всегда такой спокойный, величественный…

— Что он сказал тебе?

— Он сказал, что уже не ребенок и что, по его подсчетам, ему как минимум тридцать лет.

И что он хорошо знает Рема.

— Ты поверил ему?

— Нет, не знаю. Я считаю, что он не совсем нормальный…

— Да, он совсем не в себе, — подтверждает Цезарь, голос которого снова становится спокойным. — Он живет в одиночестве и имеет очень яркое воображение. Дальше?

— Я…

— Говори!

— Я спросил у него, что становится с Красными, с Квинтом, например, когда они уходят.

— И?

— Он сказал, что они должны сделать выбор, а потом кто-то пришел, и я больше ничего не помню.

Цезарь гладит себя по бородке и наблюдает за мной с улыбкой.

— Выбор… Он сказал «выбор». Ты не обманываешь меня, мне донесли эти последние слова. Хорошо, хорошо… Твое наказание скоро кончится, тебе осталось выдержать полтора дня. Можешь поесть до того, как вернуться в холодильник: ровно тридцать шесть ложек.

— Ромул будет наказан?

— Нет, скорее всего, нет. Больных не наказывают, ничего не поделаешь. А ты будешь хранить молчание о том, что он тебе рассказал. У меня есть уши повсюду: в спальне, в столовой, везде.

На краю кухонного стола стоит тарелка: тридцать шесть ложек счастья. Это теплое и безвкусное пойло, но я готов разрыдаться от радости.

Цезарь наблюдает за мной и следит за подсчетом.

— Пора, Мето.

Я наполняю легкие теплым воздухом и возвращаюсь в холодильник.

Я инстинктивно возобновляю свои упражнения и без конца повторяю: «У меня будет выбор… у меня будет выбор. Но какой? Между плохим и худшим?» Я не так уж много узнал. Хотя нет. Среди детей есть доносчики, те, кого можно назвать «ушами Цезаря». Я встречаюсь со стукачами каждый день. Я разговариваю с ними, некоторые из них, возможно, мои друзья. Я мысленно представляю себе каждого из ребят нашей спальни. Мне казалось, я так хорошо всех их знаю. И пусть не все они мои товарищи, пусть я всегда думал, что не создан для жизни вместе с ними, я все равно не могу представить, что среди них прячутся предатели. Я всегда чувствовал с их стороны сочувствие к тем, кто получал наказание. Значит, некоторые претворялись, и так было всегда… Я не должен доверять, даже близким людям.

Я не буду сразу же рассказывать о том, что узнал. Понаблюдаю за друзьями в течение нескольких недель. Я должен быть уверен, что рассуждаю здраво и что взор мой не затуманен переживаниями или привычками.

Свобода…

Вечер. Сперва я съедаю свои семьдесят две ложки в одиночестве на кухне, а потом — у меня есть право помыться, прежде чем надеть чистую пижаму. Все, что нужно для мытья, уже готово: от мягкой мочалки до жесткой щетки. Воду можно использовать без ограничения, это впервые. Я не могу отказать себе в удовольствии и принимаю душ долго: как минимум четыреста секунд, это невиданно.