Мето. Дом - Греве Ив. Страница 9

— Мето, мне надо тебя кое о чем спросить.

Марк смотрит на меня вопросительно.

— Останься, Марк. Так о чем ты, малыш?

— Где находятся секретные ходы?

Мой старый друг улыбается и вступает в разговор:

— Ах вот что! Мне тоже было бы интересно узнать, Мето.

— Говорят, — отвечаю я, — они повсюду. На каждом этаже, в каждой комнате или коридоре, но за все эти годы никто так и не смог показать мне хотя бы один.

— Ты думаешь, их нет? Правильно я понимаю?

— Я верю в это все меньше и меньше. Как-то утром я проследил за одним старшим, который, чтобы раскрыть эту тайну, решил обследовать стенной шкаф со швабрами. Он ничего не обнаружил, бедолага. Но вот его-то Цезари нашли и отправили прямиком в холодильник.

— А ты? Ты тоже пошел с ним в холодильник? — спрашивает Красс.

— В тот раз нет.

— Почему? Ты предал его?

— Твой вопрос оскорбителен, Красс! Если бы я не должен был тебя защищать, думаю, сейчас ты поцеловал бы умывальник…

Я говорил спокойно, но он уловил намек.

— Прости. Я не подумал. Я знаю, что ты бы никогда такого не сделал, Мето.

— Чего? Не предал или тебя не наказал?

— Не предал бы.

— Ты прав. В тот день сам я спастись успел, а его предупредить не смог. Гордиться было нечем. Слушай, а кто тебе рассказал про эти ходы?

— Не знаю.

— Как это? Если не знаешь его имени, то хотя бы покажи мне его.

— Я не знаю, кто это, потому что я никогда его не видел. Мне приснились эти ходы. Во сне мне кто-то говорил, что они есть. Может, в следующий раз мне расскажут больше. Я дам тебе знать.

— С тобой кто-то говорит во сне? О чем еще тебе рассказывали?

— Больше ни о чем.

— Ты уверен? Мне кажется, ты что-то скрываешь. Ты должен все мне рассказать. Не забывай, я отвечаю за тебя еще две недели.

— Тебе это не понравится.

— Почему?

— Ты мне запретил говорить на эту тему.

— О пальто? С тобой говорят о твоем пальто?

— Да.

— Ты прав. Я не хочу это обсуждать.

Красс удаляется, опустив голову, так, словно хочет показать, что повинуется мне, а может, чтобы спрятать свой негодующий взгляд. Марк явно в сомнении. Он вскидывает брови:

— Что, интересно, у твоего ученика в голове?

— Лично я думаю, что он все выдумал. Никогда он не слышал никаких голосов по ночам. Он придумал эту историю, чтобы лишний раз заговорить со мной об этом проклятом пальто.

— А секретные проходы? Почему он ими интересуется?

— Не знаю. Может, это просто повод обратиться ко мне, а потом перевести разговор на то, что его беспокоит.

— А если история с голосами правда?

— Он хороший актер, этот Красс! Я смотрю, ты готов ему поверить.

— В любом случае тебе надо быть с ним поосторожней, по крайней мере в оставшиеся две недели опекунства.

Сегодня утром Рем еле-еле поспевает на пробежку. Мы думали, нас всех дисквалифицируют из-за опоздания. Нам пришлось долго его расталкивать, чтобы он соизволил открыть глаза.

— Я решил сегодня не вставать, — объявляет он как ни в чем не бывало.

Я спрашиваю:

— Почему?

— Я устал.

— Тебе плохо? Ты заболел?

— Нет. Мне осточертел этот цирк.

— Давай. Вставай, одевайся. А то нам всем достанется.

— Ладно, согласен. Но я делаю это исключительно ради вас.

Соревнования по бегу проходят почти как обычно. Когда я встречаюсь взглядом с Ремом, то чувствую, что он ждет от меня ответа. Что я скажу ему? Я не до конца уверен в том, что Цезарь окончательно закрыл тему. Я слово в слово передам Рему наш разговор, и пусть он сам решит, как это понимать.

Я догоняю его в коридоре, ведущем в зал для отжиманий. Выслушав мой рассказ, он улыбается. Я озадачен. В общении с ним так происходит довольно часто.

— Вы мои друзья, — заявляет он. — И это главное. Я смирюсь с тем, что больше не буду играть. Спасибо.

Урок математики. Мы сейчас в фазе «усвоения». Преподаватель заставляет нас хором повторять уравнение, надеясь, что так нам легче будет его запомнить. Будучи помоложе, я обожал такие моменты, когда ничего не нужно понимать. Просто повторять, и все, иногда горланя или коверкая слова, чтобы посмешить остальных.

Раздается звонок. Это тревога. Как по команде, все дети нагибаются лицом к парте, направляя взгляд на свои ботинки. Самые осторожные закрывают глаза. Учитель открывает дверь и в неподвижности ждет распоряжений. Слышен топот подкованных ботинок.

Как можно медленнее я поворачиваю голову к двери и приоткрываю глаза. Солдат-«монстр», почти такой же, каких я видел двумя неделями ранее, что-то нашептывает нашему преподавателю. Из их разговора совсем ничего не разобрать. Опять звонок. Дверь закрывается. Проходит еще несколько минут, прежде чем раздается команда вставать. На завтраке обязательно попрошу кого-нибудь прояснить мне ситуацию.

Новости разлетаются по коридорам со скоростью света. Оказывается, Синие все видели. Во время еды вокруг них будет полно любопытных. Я сажусь напротив Мария, который лукаво смотрит на меня. Красс, как всегда, рядом.

— Хочешь все узнать?

— Как ты догадался?

Цезарь 1 встает. Все разом затихают.

Красс шепчет:

— Он все нам объяснит?

Я жестом показываю ему, что нет. Я уже знаю, что он нам скажет.

— Ешьте молча! — рявкает наш начальник.

Вздох разочарования пролетает по залу. Слышится скрежет стульев: это все Цезари в полном составе встают и начинают расхаживать между рядами, чтобы никто не смел произнести ни слова. Они вооружены небольшими жезлами, которые нужны не для битья, а для указания виновных, которых следует «охладить» немедленно. Все дети знают это, и даже Красс, которому я никогда ничего не говорил, тут же усваивает новое правило. Я часто задавал себе вопрос, что было бы, если бы все ученики разом вышли из подчинения. Думаю, раздался бы сигнал тревоги.

Я неслучайно выбрал в соседи Мария. Мы умеем общаться молча. Он сдвигает еду на край, освобождая около трети пространства своей тарелки. Я должен украдкой наблюдать за ним и давать знак, что понимаю, чтобы он смог продолжить свое сообщение.

Сначала он кладет на свободное место кусочек желе, самую светлую часть. Я понимаю: «что-то прозрачное» — стекло! Марий разламывает его на много маленьких частей очень резкими движениями. Перевожу: «стекло разбилось». Марий жует. Думает, как объяснить дальше.

Теперь он рисует в еде борозду. Геометрическую фигуру: это восьмиугольник! План коридоров второго этажа, где мы бегаем по утрам. Сейчас он мне покажет место. Восточный коридор. «Сегодня утром в восточном коридоре разбилось окно». Логично. Учебный класс Синих находится как раз в тех краях.

Он выдвигает три картофелины и смотрит на меня. Я пристально разглядываю его тарелку. Сомневаюсь. Даю знак, чтобы он продолжал, и, может, кусочки пазла выстроятся в картинку попозже.

«Три предмета, брошенные с силой». Стекла в окне очень толстые. «Три камня», конечно же…

Марий снова обращается к картошкам и аккуратно кончиком ножа делает на них насечки. Потом смотрит на меня и все съедает. Все, конец послания.

Я сейчас пойму, я уверен. Я жую и размышляю.

«Камни с насечками» — гравированные камни.

Я отрываю большой палец от ложки. Он делает то же, мы поняли друг друга. Во времена, когда правила поведения были еще жестче, немые обеды случались довольно часто, и многие дети изобретали свой язык для общения.

Как и предполагали старшие, Синих до следующей еды никто не увидит. На выходе из столовой их ждет Цезарь для серьезного разговора, который будет состоять из двух основных частей и недвусмысленного совета. Прежде всего: «Расскажите нам, что вы знаете о событиях сегодняшнего утра», — а потом: «Послушайте, что произошло на самом деле, и заучите это наизусть», — и совет: «Не вздумайте проболтаться об этом хоть одной живой душе!» Каждый ребенок по очереди будет объяснять другому новую версию событий и — как часто случается — добавлять маленькие детали от себя. Я уже приобрел такой опыт, когда был Голубым. К концу дня я становился абсолютно уверен в том, что сначала ошибался.