Слуги света, воины тьмы - Ниланд Эрик. Страница 30

Тетя Лючия встала. Складки ее черного платья заколыхались. Красные розы на ткани были такого же цвета, как ее губы и волосы. Фионе, одетой в серый свитер и трикотажные штаны, с испачканными маслом и скрученными в неуклюжий узел волосами, было неловко стоять перед такой утонченной женщиной. Наверное, всем этим людям я кажусь уродкой, думала девочка.

— Вы проделали долгий путь, — нарушила молчание Лючия. — Наверняка вы устали, но прошу вас, окажите нам честь и ответьте на несколько вопросов.

Фиона выпрямилась в полный рост. Они с Элиотом очень хорошо умели отвечать на вопросы. Если под словом «испытание» дядя Генри имел в виду это, то все пройдет благополучно. На вопросы бабушки они отвечали всегда, сколько Фиона себя помнила.

Она бросила взгляд на Элиота. Тот кивнул.

— Мы готовы, — сказала Фиона Лючии. — Задавайте вопросы.

— Первым спрошу я, — сказал дядя Корнелий и взял блокнот и карандаш, приготовившись записывать. — Любимые цвета?

К такому вопросу Фиона не была готова. Она ожидала чего-то вроде: «Как называется столица Мадагаскара?» Никто никогда не спрашивал ее о том, какие цвета она любит.

— Лиловый, — выпалила она.

Это было первое, что пришло ей в голову. Не сиреневый, а темно-лиловый. Цвет сумерек или ранней зари. Темный, глубокий и немного печальный.

Элиот сосредоточенно сдвинул брови.

— Серый.

Корнелий записал их ответы и сверился с астрологическими таблицами.

Дядя Генри сел на ступень, немного наклонился и спросил:

— Когда я закрыт, я — треугольник. Когда открыт — круг. Что я такое?

Фиона обожала загадки. В детстве они с Элиотом разгадали все загадки. И те, что смогли найти в домашней библиотеке, и те, что помнили бабушка и Сесилия. Именно поэтому они потом перешли на игру в «словарные дразнилки».

— Зонтик, — ответили близнецы одновременно.

— Но правильнее было бы сказать, — добавил Элиот, — что в закрытом состоянии вы представляете собой конус.

— А в открытом — полушарие, — сказала Фиона.

Дядя Генри довольно улыбнулся.

— Отметь способности к многомерной абстракции, — сказал он Корнелию.

— Да-да, — пробормотал тот и быстро записал несколько уравнений.

— Сколько квадратов на шахматной доске? — фыркнув, спросил Аарон.

Фиона знала, что на шахматной доске — шестьдесят четыре квадратика, черных и белых, восемь по вертикали и восемь по горизонтали. Но кроме того, квадраты на доске образовывали маленькие квадратики — два на два, три на три.

— Начни с самых больших блоков, — шепнул сестре Элиот.

Фиона недовольно нахмурилась — не потому, что это было плохое предложение, а потому, что брат был прав: так было легче подсчитать.

— Есть закономерность, — сказала она Элиоту.

— Угу, я только что это заметил, — в свою очередь обиделся Элиот, потому что Фиона догадалась первой.

— Один, четыре, девять.

— Квадраты чисел, — сказала ему Фиона. — Последнее — восемь в квадрате, то есть шестьдесят четыре. Суммируем все и получаем…

— Двести четыре, — в унисон ответили они на вопрос дяди Аарона.

Он кивнул и больше не смотрел на них, как на бактерии под микроскопом.

Корнелий оторвался от своих записей.

— По моим расчетам, баланс сохраняется. С точки зрения генетики возможен эквивалент.

Тетя Лючия испустила долгий вздох.

— Эдип ответил на загадки сфинкса, но к его происхождению это не имело никакого отношения. Дети умны, в этом я с вами согласна… но быть просто умным может любой.

Ее слова возмутили Фиону. Она не могла понять, как это «любой» может быть «просто» умным.

— Не поискать ли искру трансцендентальности? — продолжала Лючия, поджав губы. — Мы не имеем права рисковать, когда от нашего решения может зависеть судьба семейства.

Остальные молчали. Фиона услышала стук собственного сердца. Генри сунул руку в карман и вытащил две игральные кости. Красные, с белыми точками, и блестящие, как рубины.

При взгляде на кости взрослые вздрогнули.

— Откуда они у тебя? — спросила Лючия и неприязненно поморщилась.

— С озера Тахо. — Генри вытянул руку, чтобы все смогли лучше разглядеть кубики, лежащие на его ладони. — Есть возражения?

Никто не произнес ни слова.

— Великолепно.

Дядя Генри протянул игральные кости Фионе. Фиона посмотрела на бабушку. Та нахмурилась, но кивнула. В их доме существовало особое правило насчет игральных костей.

Оно было самым необычным из всех ста шести правил бабушки. В отличие от прочих, в нем содержался запрет одной-единственной вещи. И никаких разъяснений во избежание какого-либо недопонимания. Просто: «никаких игральных костей», и все тут.

Фиона взяла у дяди Генри красные кубики. Они были теплыми, но ничего необычного девочка не почувствовала.

— Брось их, — сказал ей дядя Генри. — Прямо тут, на ступенях.

Она так и сделала.

Кости ударились о камень, покатились и замерли. На одной выпало «один», на другой — «три». Генри подобрал кости и снова протянул Фионе.

— Бросьте еще раз, мадемуазель.

Фиона не понимала, хорошо или плохо то, что выпало «три» и «один», и что теперь нужно сделать, чтобы выиграть. Но она заметила, как напряглись взрослые. Она сжала в руке кости, ставшие горячими.

Она бросила их. Три и четыре. Вместе — семь.

— Проигрыш! — радостно возвестил Генри. Все расслабились.

Фиона ничего не могла понять: все случилось так быстро. И никакой стратегии — просто случайные числа.

— Я проиграла? — спросила она, сглотнув подступивший к горлу ком.

— О нет, — успокоил ее дядя Генри. — Ты одержала славную победу.

Он повернулся к Элиоту и протянул ему кости.

Элиот взял их дрожащей рукой. Лоб его покрылся испариной. Сжав кулак, мальчик с трудом сделал вдох и бросил кости.

Они запрыгали по камням амфитеатра. Одна кость остановилась в ямке на ступени, другая перекатилась на следующую ступень и легла не совсем ровно.

Генри неуверенно взглянул на кости, поднял их и снова подал Элиоту.

— Брось еще раз, — сказал он.

Элиот побледнел. Вид у него был такой, будто он съел пиццу «пепперони» месячной давности, а потом его всю ночь тошнило. Фионе хотелось спросить у брата, что с ним, но тот не отрывал глаз от игральных костей, и девочка поняла, что он ее не замечает.

Элиот снова бросил кости.

На этот раз они, сверкая, завертелись в воздухе, приземлились и заскакали по камням, словно жарящаяся воздушная кукуруза. Взлетев, они обогнули одна другую по кругу и наконец медленно остановились, прижавшись друг к другу боками под небольшим углом.

— Очаровательно, — выдохнул дядя Генри.

Все молчали. Даже дядя Корнелий прервал свою писанину. Бабушка встала.

— Это простое испытание, — объявила она, глядя на всех сверху вниз. — Проверьте их. Устройте им настоящие испытания, достойные тех, кто принадлежит к нашему семейству.

Дядя Аарон ударил кулаком по ступени. Взлетела пыль. Фиона ощутила удар ступнями.

— Да! — воскликнул Аарон. — Как в стародавние времена! Героические испытания! Давно мы не переживали чего-то подобного.

Дядя Генри задумчиво склонил голову к плечу.

— Две тысячи лет… ни отнять, ни прибавить.

Фиона подумала, что это шутка, но никто не улыбнулся, даже сам дядя Генри.

— Трех подобных испытаний будет достаточно, — сказал Корнелий. — Тогда мы получим ответ с точностью около девяноста девяти процентов.

Алые губы тети Лючии побледнели. Она была готова заговорить, но первым высказался кузен Гилберт.

— Прекрасная идея. Настоящие испытания определят их истинный потенциал. Высказываю в качестве предложения.

— Поддерживаю предложение, — незамедлительно добавил дядя Аарон.

— Это заседание становится одним из самых лучших в истории Сената, — сказал Генри. — Так что же, голосование? Единогласно?

— Да! — хором произнесли мужчины.

Лючия промолчала. Она встретилась взглядом с бабушкой. В следующее мгновение та проговорила: