Терновая крепость - Фекете Иштван. Страница 8

— Конечно. Я пока успею погладить твой костюм. Потом ты отдохнешь немного, а в пять часов придут домой Тереза и Акош. Вы пообедаете вместе с Дюлой.

Плотовщик слышал, как тяжелые шаги затихли в ванной комнате, потом к журчанию воды примешалось кряхтение, громкое фырканье, наконец, донесся какой-то отдаленный разговор, но тут Дюла снова заснул.

— Прилягу и я ненадолго, Пирошка. В поезде я дремал сидя. Малыш-то еще спит. Со служебными делами я уже разделался. Мы пообедаем, а после я схожу с мальчонкой в магазин, куплю ему кое-что. Ты не знаешь, что ему хочется?

Мама Пири задумалась.

— Купи ему какую-нибудь книгу о животных, я так полагаю, что-нибудь про зверей. Купи ему еще недорогую удочку, ведь он мечтает о ней, хотя Акош и считает, что удить рыбу занятие глупое.

— Акош считает глупым все, что не связано с паром, газом и шестеренками. Чепуха! Что еще?

— Купи ему пару хороших крепких сандалий и носки.

— Черта с два! В таком возрасте я бегал босиком. Сандалии куплю, а носки нет. Есть у него складной нож?

— Нет.

— Вот видишь! Надо обзавестись полезными вещами.

— Темные очки.

— Не куплю! Если будет палить солнце, пусть прищурит глаза. Не балуйте вы его! Надо закалять ребенка. Он вытянулся, как картофельный росток в погребе, но маловато в нем крови, и первый порыв ветра собьет его с ног. Но я за него возьмусь!

Дюла с большим удовольствием выслушал бы эту беседу, но он спал, а следовательно, ничего не слышал, тем более что во сне он бродил с кем-то по лесу, где пилили огромной пилой могучие дубы. Конечно, это только снилось ему. Не было ни пилы, ни леса, просто дядя Иштван громко храпел в соседней комнате.

— А теперь, пока не пришли твои милые родители, пойдем побродим по городу. — Дядя Иштван погасил окурок сигары. — мне хочется мороженого.

Это, конечно, было неправдой, но ради Дюлы, подумал он, даже мороженое можно съесть. Но если что-нибудь, да еще ледяное, попадет ему в дупло, тогда он готов будет взвыть от боли. В конце концов он заказал себе в кондитерской черный кофе и только смотрел, как мальчик не спеша ложку за ложкой отправляет в рот мороженое.

Тут возле них остановился какой-то молодой человек и, опершись на их столик, стал болтать с приятелем. Дядя Иштван вопросительно взглянул на Дюлу, потом на спину юноши, стоявшего в небрежной позе, затем снова на Дюлу.

— В чем дело? — Он дотронулся до спины молодого человека. — Это мой столик.

Молодой человек посмотрел через плечо на дядю Иштвана.

— Ну и что из этого?

Лицо дяди Иштвана побагровело, и он тяжело поднялся с места.

— Это мой столик и… — Он загудел таким басом, что покачнулись и звякнули бокалы в буфете, хотя их звона нельзя было расслышать.

Ничего нельзя было расслышать, кроме грозных, полных возмущения раскатов грома, от которых прислонившийся к столу юноша сбежал, махнув рукой так, словно хотел ударить дядю Иштвана.

Только этого не хватало!

Дюла, побледнев, смотрел на дядю, который, сжимая в кулаке стакан для воды, высказал столь пространное мнение о наглом юнце, его невоспитанности и вообще о «всяких самодовольных шалопаях», что не стоит его приводить здесь. Достаточно сказать, что он послал вслед храбрецу оглушительный залп своих излюбленных деревенских словечек и даже на улице продолжал некоторое время ворчать.

— Погоди, малыш, я выпью кружку пива, чтобы поостыть. И он поостыл.

— Мне кажется, — добавил он, выпив пива, — такой тип достоин сожаления, и не мешало бы хорошенько поговорить с его отцом. Стоп, обувной магазин! Сюда мы заглянем. Покажите сандалии попрочней для мальчика.

Потом в другом магазине он сказал:

— Мне нужен приличный складной нож. С шилом, отверткой и пилочкой для ногтей.

Затем они зашли в книжный магазин и в спортивный.

— Дайте, пожалуйста, полную рыболовную снасть, которая годилась бы для мальчика.

— Пожалуйста. — Продавец выложил на прилавок великолепную удочку. — Наверно, он сдал экзамены. И вполне успешно.

— Круглый отличник!

Дядя Иштван любил слегка преувеличивать, и наш друг Плотовщик покраснел до корней волос.

— Запакуйте, пожалуйста, получше. Нам надо везти в деревню. На улице Лайош Дюла, запинаясь, поблагодарил дядю.

— Ты заслужил. И больше ни слова.

— Я еще не знаю, отпустят ли меня к вам.

— Брось! Почему не отпустят? Ведь… Конечно, отпустят. Положись на меня.

Дядя Иштван чуть не проболтался, что о летнем отдыхе Дюлы велась длинная переписка с условиями и обещаниями, которые он вовсе не собирался выполнять. По мнению милых родителей, их сыночек не должен был заглядывать на скотный двор, где брыкались и бодались всякие животные, приближаться к разным машинам, лазить по деревьям, купаться в глубокой реке, ходить на болото и в лес; они считали, что с него хватит двора и сада, а протекающий за садом ручей — самое подходящее место для купания.

— Как это они забыли еще о пасеке, о колодце с журавлем и об острых ножницах! — негодовал дядя Иштван и написал, что их пожелания вполне естественны и Дюла будет в хороших руках, они могут не сомневаться. А если нужно, пусть он захватит с собой учебники.

— Я же говорила тебе, — мама Тереза передала письмо брата своему мужу, — даже об учебниках он не забыл. На Иштвана можно положиться.

Дядя Иштван, на которого можно было положиться, говорил теперь Плотовщику, на которого тоже можно было положиться:

— Дай сюда длинный сверток.

— Я сам его понесу.

— Дай сюда. Он такой длинный. С линейками надо обращаться осторожно.

— Что?

— Ты осел! Если твой отец узнает, что я купил тебе удочку, он тебя на лето никуда не отпустит или поседеет от страха, боясь, как бы тебя не проглотила щука. Итак, в этом свертке у нас линейки!

— Конечно, линейки, — подхватил Дюла.

— И ножом не очень-то хвастай. Сандалиями и книгами нельзя ни поколоться, ни порезаться, ни рыбу удить. Их ты можешь показывать.

Город окутали душные сумерки, от стен домов веяло теплом, а во дворе под фонарями плыли облака пыли.

В комнате было совсем темно, но Плотовщик не зажигал лампы, и Кряжа это вполне устраивало. Прошедший день был хмельным днем исполнения желаний, и, как всякий хмель, он открывал окна новым желаниям.

Иногда в комнату заглядывала мама Пири.

— Дюла, дорогой, а где клетчатая рубашка с короткими рукавами?

— Она еще сохнет на веревке, — ответил Кряж (семья Ладо отдавала стирать белье тетушке Пондораи).

— Я могу дать тебе с собой полдюжины рубашек, деточка.

— Хватит, мама Пири.

— Твоя мама сказала, чтобы ты взял в деревню свой лучший костюм, потому что вы, наверно, будете ходить в гости, но твой дядя заявил, что костюм не понадобится…

— Спрячьте подальше костюм, мама Пири, ведь теперь всем командует дядя Иштван. Посмотрели бы вы на него в кондитерской! Я испугался, как бы не рухнула люстра. Вот не хотел бы, чтобы он на меня так грозно смотрел! Если бы тот стиляга не сбежал, то получил бы стаканом по морде.

— Хорошо, деточка, я спрячу костюм. Теперь они гордятся твоим табелем, и ни слова о том, что я, деточка, тебя вырастила…

— Только ты, мама Пири! А дядя Иштван — мне отец!

Это несколько озадачило маму Пири. Потом она подсела к мальчикам.

— Твой отец у себя на заводе что-то изобрел и получил пять тысяч форинтов. Он сказал, что не в пяти тысячах дело, а что он гордится своим изобретением и счастлив. С твоей матерью они чуть не поссорились, кем ты будешь: инженером-механиком или химиком.

— А что говорил дядя Иштван?

— Ничего, только моргал, как сова, а когда твой отец заявил, что «у тебя голова инженера», Иштван лишь улыбнулся… Сверток, где длинные линейки, я положила на дно большого чемодана. Не люблю я ночных поездок, совсем измучаешься, пока вы доедете, но Иштвану надо утром быть дома. Он утверждает, будто коровы дают меньше молока, если не слышат его голоса. Вот он уже идет… — И мама Пири быстро выскользнула из комнаты, уступив место второму отцу Дюлы.