Муха и влюбленный призрак (Муха и тени забытой пещеры; Сокровище забытой пещеры) - Некрасов Евгений Львович. Страница 20

— Осадочная порода из десяти букв, в середине «ш», — сказал он, глядя в газету с кроссвордом.

— Ракушечник, — ответила Маша. — Мы к Виктор Василичу.

Слава вписал в кроссворд «ракушечник».

— А духовой инструмент на «в»?

— Валторна. Если Виктор Василича нет…

Слава не торопясь вписал «валторну». Он был давно и безнадежно болен ленью. Когда в кафе у бензоколонки случалась драка, Слава подъезжал на милицейском «уазике» с мигалками и ждал, что получится. Чаще всего дрались проезжие шоферы-дальнобойщики. Они не знали Славу и разбегались. Но Сели дрались укропольцы, они молотили друг дружку, пока официантки не вызывали из дома Самосвала, а Слава сидел в машине. Увидев за окном грозного начальника Укропольской милиции, драчуны улепетывали через кухню. «Зря вы прибежали, Виктор Василия, — говорил Слава запыхавшемуся Самосвалу. — Я и без вас управился».

— Мы по государственному вопросу, — вылез вперед Петька. — Ведите нас к начальнику!

— Это по какому государственному — велосипед у вас угнали или сад обтрясли? — поинтересовался Слава.

Боинг потянул Петьку за руку, но тот уже не мог остановиться:

— Мы свидетели по делу Джинсового!

Слава оторвался от кроссворда и с любопытством поглядел на восьмиклассников.

— А начальника нет. Погодите, вот он придет и вас допросит.

— Ладно, мы попозже зайдем, — сказал Петька, так и не поняв, что натворил. Слава, конечно, знал о человеке в синих джинсах, который стрелял в его начальника, и решил не отпускать свидетелей. Он с неожиданной прытью выскочил из-за барьера и заслонил дверь пузом.

— Да вы что?! Этот Джинсовый бежал из зала суда! Конвойного солдата покалечил и спрыгнул со второго этажа. Вся милиция на ногах, а вы — «попозже»!

Восьмиклассники заныли: родители дома ждут, уроки делать пора. Но Слава был непреклонен:

— Уроки можете сделать в камере, там никого нет, а родителям я позвоню!

— Нет уж! — хором отказались Маша, Петька и Боинг. Им совсем не улыбалось ни делать уроки за решеткой, ни чтобы Слава звонил родителям и объяснял, что их дети в милиции.

— Как хотите, — ответил толстяк и вернулся к столу решать кроссворд.

Было душно и тоскливо. Мухи ленились жужжать и ползали молча. Учебников к завтрашним урокам никто с собой не носил, да и разве полезут в голову науки, когда в пятнадцати минутах небыстрого хода ждет приключение? Маша поглядывала на часы и думала про Наташку. Сейчас ведомая сидит в буфете. Счастливая! Там прохладно, большой вентилятор под потолком и полно еды. Взять бы помидорки со сметаной… «У меня же бутерброд», вспомнила Маша и полезла в сумку.

Бутерброд был с маслом и медом, накрытый вторым ломтем хлеба — несъеденный Машин завтрак. Она облизнулась и…

— Сорок восемь — половинку просим, — скороговоркой сказал Боинг, выхватил у нее бутерброд и поделил.

Маше достался верхний кусок, пропитанный медом с островками подтаявшего масла, а себе Боинг взял нижний, пожирнее. Косясь на Петьку, второгодник мгновенно затолкал в рот весь ломоть и обличал пальцы. Петька отвернулся. Маша разломила свой ломоть пополам:

— На.

— Да нет, — отказался Петька, — я же знаю, что ты не завтракала.

— Завтракала. Это я с собой взяла.

Они с Петькой съели по кусочку. Ломоть был тонкий, и Маша подумала, что не вовремя решила худеть. В сумке оставалась еще пачка печенья, но ее стоило приберечь до катакомб.

— А давайте читать, кто что написал Самосвалову, — предложил Петька и полез в сумку.

Маша и Боинг тоже достали свои листки. У Боинга было написано:

«Мужик в синих штанах (наверно в джинсах). Ростом повыше меня, а у меня 165».

— Эх, ты! — снисходительно хмыкнул Петька. — Какой мужик, где ты видал этого мужика?

— А это писать?

— Ну конечно!

Боинг погрыз ручку и приписал сверху: «Котокомбы. У виноградников».

Машины показания заняли полстранички. Ничего нового она не добавила: что помнила, то и написала. А Петька достал целое сочинение на четырех листах. Начиналось оно так:

Боинг выхватил Петькины листки и прочитал наугад:

— «Светя фонариком системы „Ленинград“, неопознанный гражданин передвигался по катакомбам. Я скрытно последовал за ним, исходя из предположения, что данный гражданин не является гражданином Укрополя, поскольку таковые не интересуются катакомбами, считая их обыденным явлением повседневности».

— Ни фига не поймешь, но круто, — заметил Боинг. — А по-человечески нельзя было написать?

— Нельзя, это ж документ! — отрезал Петька. — Тебе я бы сказал: «Слышь, Боинг! Нашим-то, укропольским, катакомбы до лампочки, стало быть, мужик приезжий». А в документе так нельзя. Ты же со мной разговариваешь по-одному, с училками — по-другому, а в документе надо по-третьему.

— Не знаю, — сказал Боши, — я со всеми одинаково говорю. Ну, разве со взрослыми поменьше ругаюсь, а то еще по шее дадут.

— Нецензурная брань в общественных местах приравнивается к мелкому хулиганству, — ввернул Слава. — Вот у меня был случай…

Но восьмиклассники так и не узнали, о чем хотел рассказать Слава, потому что вошел Самосвалов — потный, горячий, в новой фуражке и пыльных полуботинках. Маша поняла, что начальник Укропольской милиции опять бродил по оврагам, разыскивая выходы из катакомб.

— Написали? Молодцы. — Он собрал у восьмиклассников листочки и пошел в свой кабинет.

— А мы? — заикнулся Петька.

— Свободны, — не останавливаясь, бросил Самосвалов.

— Товарищ капитан! — побежал за ним Петька. — Я там развил свою мысль о минировании оврагов.

Самосвал обернулся и подмигнул ему.

— А неплохая мысль! Лети, соловей.

Маша не поняла, что хотел сказать Самосвал. У начальника Укропольской милиции не было чувства юмора. Назвать Петьку Соловьева соловьем и подмигнуть — это для него удачная шутка. Выходит, что про минирование оврагов он говорил не шутя. Но этого не могло быть!

Выйдя из милиции, Петька гордо сказал:

— Так-то! Идеи Петра Соловьева претворяются в жизнь.

— Если целый день трепаться, то можно и что-нибудь умное нечаянно сбрехать, — заметил Боинг.

— Ну, сбреши, сбреши! — покраснел Петька.

— Язык мозолить неохота, — отказался Боинг и посмотрел на часы. — Шестой урок уже кончился, а час не прошел. Пошли пожрем, Соловей. Ты угощаешь.

После схватки на колах Боинг стал относиться к Петьке терпимее. Он привык, что одноклассники его боятся, а Петька вчера хоть и убегал, но огрызался и не просил пощады.

Маша опять думала о ведомой, но уже не с завистью, а с жалостью: сидит одна в подвале, трусит… Или не трусит, а ждет, что появится Белый Реалист. В него верили все укропольские девчонки, даже те, кто говорил, что никакого Белого Реалиста нет. Говорить-то говорили, но расспрашивали тех, кто ходил в подвал, и было ясно — им тоже хочется, но боязно.

За пять минут до назначенного времени они подошли к черному ходу. Поход в катакомбы настраивал на серьезный лад. Маша уселась на крыльцо и проверила только что купленное снаряжение: леску — три катушки по километру, новую свечку, зажигалку, цветные мелки, чтобы чертить стрелки. Петька вполголоса рассказал Боингу о пропавшем фонарике «Ленинград», и второгодник согласился, что да, раз фонарик пропал, стало быть, его свистнули. Все прислушивались, ожидая, что вот-вот щелкнет засов и Наташка распахнет им дверь.

Пять минут прошло.