В глубине Великого Кристалла-2 - Крапивин Владислав Петрович. Страница 77
- Почему, Фаддейка?
Он опять поколотил пятками по стенке. Вздохнул:
- Я думаю, потому, что он - Марс, и площадка - тоже марс. Вот они и притягивают друг друга, ведь все родное друг к другу тянется.
- По-моему, это ты к нему тянулся.
- Ну, наверное... раз я марсианин... Потом от него по волнам дорожка побежала, светлая такая, как от луны, только оранжевая. Даже не по волнам, а будто по воздуху, прямо к марсовой площадке. И я уже сам не знаю, как на этой дорожке оказался и бегу по ней... Она твердая такая и звонкая, будто медными листиками посыпана... Сперва мне было хорошо, весело, ничуть не страшно. А потом как-то сразу - холод, небо такое... как паста в фиолетовом фломастере. И красные пески. И камни...
- А дальше?
- Потом много всего случилось... Там и хорошее было, но много печального. Вот ты, наверное, опять скажешь, что я придумываю. А если бы я придумывал, я бы уж что-нибудь повеселее сочинил, побольше интересных приключений и поменьше грустного.
- А что там грустного?
- Много. Потому что планета в то время уже совсем гибла от предательства.
- А кто ее предал?
- Сами люди, ее жители... Потому что воевали, воевали... Если война, это ведь всегда предательство для планеты.
- А почему они воевали?
- Ну, ты задаешь вопросики! Почему люди воюют? Ты у них спроси... Для этого и на Марс не надо летать... Хорошо еще, что там нет урановой руды, и они до бомбы не додумались. Да и вообще до всякой взрывчатки не додумались, только луки и всякие метательные машины. Как у нас в древности... Но все равно знаешь, сколько народу погибло! Почти вся планета опустела. И стены разрушились. И песок стал засыпать леса и озера... Юль...
- Что?
- А ты могла бы нажать кнопку?
- Какую кнопку?
- Будто не понимаешь.
- А при чем тут кнопка?.. Ты же сам сказал: там нет урановой руды.
- Юль, я ведь не про "там". А про колокольню.
Юля смотрела встревоженно и вопросительно.
- Я тебе тогда не про все рассказал, как я на колокольне... Там ведь всякие мысли были. Даже дурацкие...
- Ну... какие? - осторожно спросила Юля.
Фаддейка неровно, толчками, сделал глубокий вдох, опять забросил ноги на подоконник и обнял колени. Сказал, уткнувшись в них носом:
- Вот ты представь хорошенько. Город весь спит, огоньков почти нету... И будто вся Земля спит. А я один не сплю, будто у ракетного пульта. И у меня приказ: через пять минут нажать кнопку. И вот уже совсем другая сделается Земля. Половины Земли вообще не будет, только огонь... Ты могла бы нажать?
- Фаддейка, ну ты чего это сегодня? - жалобно сказала Юля. - Зачем про такое?
Он тихо попросил:
- Ты не виляй, а скажи: смогла бы?
- Нет, конечно...
- А если бы тебе расстрел грозил за то, что приказ не выполнишь?
- Ну и... Нет, Фаддейка, все равно не смогла бы.
- По-моему, никто нормальный не смог бы... А ведь есть люди, которые могут. Даже без расстрела, а просто так.
- Это не люди, а психи.
- Я и говорю... Значит, все мы висим на ниточке из-за психов?
- Ну... не такая уж тонкая ниточка, - со старательной бодростью проговорила Юля.
- Юль, а ты согласилась бы умереть, если бы сказали: вот ты сейчас умрешь, а за это на Земле больше никогда не будет войны?
- Конечно, - искренне сказала Юля, хотя по спине опять прошел холодок.
- Я бы тоже. Даже и не испугался бы... Ну нет, испугался бы, но все равно... Юль...
- Фаддейка! Ты все-таки давай дорасскажи про Марс!
- Да что рассказывать? Ты все равно не веришь.
- Почему? Я верю... немножко. Интересно же.
Фаддейка повозился, устраиваясь в окне как в раме картины. Хмуро усмехнулся:
- Там все-таки проще, потому что без бомб. Но все равно обидно...
- Что обидно?
- Они там все такие... храбрые и гордые. Больше всего ненавидят предательство. А сами столько веков предавали всю планету...
- А сейчас? - осторожно спросила Юля. Она уже понимала, что эта сочиненная Фаддейкой сказка стала для него как самая настоящая правда.
Он сказал устало:
- Сейчас, наверное, нет. Они кончили воевать. Может, еще спасут Марс.
- А давно кончили?
- Откуда я знаю? Там другое время... Может, сто лет назад, а может, прошлой осенью...
Осень тянулась как серая резина. Солнце не показывалось, и каждое утро было похоже на пасмурный вечер. Не случалось ничего плохого, но хорошего тоже не случалось, и все дни были одинаковы.
Одинаковые уроки, одинаковые разговоры, одинаковые телепередачи, одинаковые замечания в дневнике. И одинаковые мамины упреки - крикливые, полные суровых обещаний, но торопливые и потому не страшные.
Во дворе было сумрачно и пусто, лишь одни и те же малыши деловито давили трехколесными велосипедами палые кленовые листья. Эти листья - желтые, как подсолнухи, - были единственными светлыми пятнами. Но их быстро затаптывали...
Самое унылое крылось в том, что все было известно заранее: что будет завтра, послезавтра, потом...
В праздники, а иногда и просто в выходные - если был повод - приходили одни и те же гости. Впрочем, иногда появлялся и новый - "интересный" человек. Но и при новом человеке все шло по старому расписанию.
Нет, мама не требовала, чтобы сын шел спать или смотреть телевизор. Его сажали со всеми за стол, а телевизор выключали, чтобы это "современное бедствие" не мешало общению.
Общение начиналось с тоста за хозяйку дома, скромного звяканья крошечными рюмками с коньяком ("А юным товарищам нальем газировочку..."). После глотка гости с минуту молча брякали вилками о тарелки с закуской, а мама глазами показывала ему, что нельзя взваливать на стол локти и ронять на скатерть салат.
Затем лысоватый и очкастый Виктор Вениаминович, мамин сотрудник по отделу "Станкоэкспорта", хитровато спрашивал:
- А что, леди и джентльмены, пока вы ищете нить светской беседы, не подбросить ли анекдотик?
- Только приличный! - не переставая жевать, вставляла Лариса Германовна пожилая дама с белой как вата (но не седой) прической, лучшая мамина знакомая.
Виктор Вениаминович воздевал пухлые ладони (мол, разве я способен на неприличие!) и предупреждал:
- Но если вы это уже слышали, останавливайте без церемоний.
Его не останавливали, хотя анекдоты повторялись по три раза. Все вежливо смеялись.