В глубине Великого Кристалла-2 - Крапивин Владислав Петрович. Страница 91

"Не надо спрашивать", - подумала Юля и, конечно, не удержалась:

- А ты... все-таки почему ты так очень хотел вернуться?

Ой, хорошо, что он не набычился и не ощетинился насмешливыми шипами. Усмехнулся добродушно:

- Тебе опять одна причина нужна, да? А их много.

- Ну... а какие? - сказала Юля уже посмелее.

- Во-первых, из-за тебя... Помнишь, ты обещала мне мотив той песни про коня напеть? Так и не успела. Вот теперь никуда не денешься. - Он стрельнул золотистым глазом.

- Не денусь, - кивнула Юля.

- Во-вторых... ну, тут еще с ребятами дела всякие. В-третьих, тете Кире одной скучно. Она ведь не по правде ворчит, что намучилась со мной...

Они шли к дому, Фаддейка глянул на Юлю сбоку, быстро и нерешительно. Словно было еще какое-то "в-четвертых", но он стеснялся. Юля терпеливо молчала.

- Боялся, что конь уйдет, - тихо сказал Фаддейка.

- Конь?

- Ага... - Он смотрел теперь на Юлю без всякой усмешки, смущенно даже, но глаза уже не отводил. - Юль... Понимаешь, мне показалось, что я тебя бросил, когда уехал. А если бросил - это все равно, что предал...

- Но ты же не виноват был, - с прихлынувшей благодарностью отозвалась Юля. - Ты же не сам!

- Не виноват - это если совсем ничего не можешь сделать. А я все-таки ведь мог... Вот видишь, приехал.

"Умница ты моя", - чуть не сказала Юля, но не решилась и только спросила:

- Фаддейка, а конь-то при чем?

Он поддел новым ботинком валявшийся на досках яблочный огрызок и проговорил с запинкой:

- Ну... это на Марсе обычай такой... То есть примета... Если человек кого-то предал, от него уходит любимый конь... Не веришь?

- Верю, - поспешно сказала Юля и вдруг спросила, поддавшись новому толчку радости: - Фаддейка, а мы слазим еще на колокольню?

- Само собой! - сказал он, будто ждал такого вопроса. - Когда деревья золотые, знаешь, какая красота с высоты видится! Я и для этого приехал тоже...

- Да, в самом деле много причин...

- Конечно... Письмо вот одно ждал, а его все не было. А сейчас прибежал с вокзала, заглянул в ящик, а оно есть!

- Важное письмо?

- Еще бы.

Юля вздохнула. Никогда в жизни не бывает, чтобы все хорошо. И несмотря на радость от встречи с Фаддейкой, где-то позади этой радости все равно сидела в Юлиной душе колючая тревога из-за Юрки, из-за непришедших писем. Теперь тревога ожила и, словно проснувшийся игольчатый еж, выбралась из норы на свет. И Юля не сумела загнать ее назад. Грустно (и все же с капелькой наивной надежды, что сказка продолжается) Юля проговорила:

- Фаддейка... Если ты сделал одно чудо, может, сделаешь и другое?

Он не спросил, какое. Сразу согласился:

- Давай попробую.

- Сделай, чтобы от Юрки было письмо, а?

- Не-е... - тут же отозвался он. Насмешливо и даже как-то обидно. - Это я не могу.

- Эх ты...

Он объяснил с непонятной веселостью:

- Если человек - растяпа, тут никакое чудо не поможет.

- Это кто растяпа? - взвинтилась Юля. С удивлением, с обидой и - опять с какой-то капелькой надежды.

- Да уж не я, - хмыкнул Фаддейка.

- А кто?

- А кто своему милому Юрочке вбил в голову, что будет работать в Верхне-Тальской библиотеке? А точного адреса не дал...

- Какой еще адрес, если до востребования? Область известна, индекса я сама не знала, он обещал его на почте спросить. Трудно, что ли?

- Индекс какого города? - сухо осведомился Фаддейка.

- Как какого? Если Верхотальская библиотека, то... ой...

- Верхотальская или Верхне-Тальская? - тем же сухим тоном переспросил Фаддейка.

- Ой...

- Может, объяснить тебе, где Верхне-Тальск? На двести кэмэ выше по течению. Не слыхала?

- Ой... а... Да это он сам перепутал, дурак такой! Я говорила "Верхотальская"! Ой, Фаддейка, а откуда ты это...

- Кто перепутал, разберетесь сами, - уже с прежней ехидцей хмыкнул Фаддейка. - Он тебе пять писем на этот Верхне-Тальск отослал. Два - из-за границы... И теперь будет отрывать тебе голову.

- Ой, Фаддейка. Ой, миленький, откуда ты это знаешь?

Он пожал плечами:

- Очень просто. От Ксени.

- От... от кого?

- До чего ты бестолковая. От его сестры.

- Ты что... Ты с ней знаком?

- Вот еще! Просто взял и написал письмо. Адрес-то ты мне показывала. Помнишь, на конверте?

- Ох... И что? Что ты написал? - У Юли от радости и от какого-то детского стыда горячим воздухом обдувало лицо.

- Ну, что... Очень просто. - Фаддейка опять пожал плечами и на ходу будто прочитал по листу: - "Здравствуй, Ксеня. Тебе пишет один мальчик, Фаддей Сеткин из Верхоталья. У нас в библиотеке работает на практике студентка Юля Молчанова. Она ждет писем от твоего брата Юры, а их все нет. Она очень волнуется. Напиши, пожалуйста, что известно о Юре. Если он больше ей не хочет писать, лучше уж сразу ей сказать, чем она так мучается..." Вот и все...

- Ух ты, Фаддеище... И она ответила?

- Ох, ну до чего же ты тупая в голове. Я же говорю: сегодня пришло письмо!

- И что в нем?

- То, что Юрочка твой уже два раза звонил из Калининграда и спрашивал: куда ты провалилась? Ни ответа, ни привета...

Чтобы унять булькающую, пузырчатую, как кипящее молоко, радость, Юля поспешно рассердилась:

- Балда он путаная... А ты тоже! Вот натреплю твои ухи!

- За что?! - от души возмутился Фаддейка.

- За письмо!.. Нет, ты молодец, но зачем последние-то слова? Что я мучаюсь...

- Чтобы все было ясно... - И тут, как всегда, хихикнул и подставил оттопыренное ухо: - Дерни и успокой душу. В любовных делах всегда невиноватые страдают.

Юля засмеялась и щелкнула по уху ногтем:

- Пыль отряхни... Ох, какой ты все-таки молодчина, Фаддейка.

- Я-то молодчина. А ты? Почему ты сама не додумалась им домой написать? Или позвонила бы с почты! У них же телефон...

- Я... не знаю, - вздохнула Юля. - Это как-то... ну, не знаю я.

- Сказать тебе, кто ты? - сурово спросил Фаддейка. - Или сама понимаешь?

- Понимаю. Дура, - с радостной покорностью призналась Юля.

Он сказал снисходительно:

- Ладно уж. Во всех книжках написано, что влюбленные всегда глупеют.

Юлина радость быстро успокаивалась. Не то чтобы тускнела, но уже не пузырилась, не фыркала ликующими брызгами, как в первые минуты. В ней появились уже капельки печали. Наверное, оттого, что вспомнились все тревоги, тоскливые мысли... Но без них, без тревог-то, разве проживешь?