Книга заклинаний - Уэст Жаклин. Страница 23

Одна Олив хотела захлопнуть люк и сбежать наверх. Другая – спуститься в туннель и исследовать его, пока ей не помешали. Но обе Олив понимали, что если она сейчас повернет назад, то пожалеет об этом. Желание знать, что ее внизу, измучило как когда зудит спина в том месте, куда рукой не получается дотянуться. После долгих колебаний Олив сунула руку в пустоту и поставила фонарь на место урны Олдоса. А потом осторожно шагнула на первую ступеньку лестницы.

Дерево скрипнуло под ней. Она перебралась на следующую ступеньку, чувствуя, как прогибается старое дерево. Она преодолела еще половину пролета, пока до фонаря еще можно было дотянуться. Потом Олив сняла его с полки, пробежала последние несколько ступеней и спрыгнула на пол. До земли оказалось дальше, чем ей казалось. Олив неудачно приземлилась на ноги, качнулась вперед, но сумела удержать равновесие как раз вовремя, чтобы не упасть ничком, впечатавшись лицом прямо в пол – или в фонарь, что было бы куда хуже.

Если уж в подвале было холодно, то в туннеле под ним стоял настоящий мороз. Шорты и футболка Олив вдруг показались ей совсем тонюсенькими. Босые ноги на замерзшей земле уже потихоньку начали неметь. Она поежилась и крепко обхватила себя руками. Воздух в туннеле был влажным и отдавал тошнотворно-сладковатым запахом разложения. Стоя меж двух земляных стен в неподвижном холоде, Олив вдруг подумала, что вот так, должно быть, чувствуешь себя в могиле. Но могилы роют только шесть футов глубиной. А тут гораздо глубже. И темнее. И холоднее.

Фонарь бросал бледное пятно света на стены и пол вокруг. За границей пятна была тьма. Олив сделала шаг вперед. Пятно света двинулось вместе с ней, и мрак разошелся в стороны, заливаясь в углы, до которых лучи фонаря не доставали.

Она оглянулась на люк. В рассказе про Шерлока Холмса люк бы тотчас захлопнулся, и она бы застряла здесь, внизу, и никто бы не услышал ее криков. От этой мысли по коже побежали мурашки. Но люк был все так же широко открыт и закрываться не собирался. Олив прижалась спиной к стене, чтобы ничто не смогло подкрасться сзади, и двинулась вперед уже быстрее, следуя за волной света.

Фонаря не хватало на то, чтобы осветить туннель до самого конца. Олив устремилась во всепоглощающую темноту, удивляясь, зачем вообще Олдос МакМартин построил этот туннель. Чтобы залезать во дворы к соседям, похищать детей, выманивать людей из постели? Чтобы прятать какие-нибудь ужасы, как в катакомбах под большими каменными церквями в Европе, о которых она как-то читала? Может, это гробница для останков семьи МакМартин – для всего, что раньше скрывалось под могильными камнями, встроенными в стены подвала? И где-нибудь здесь грудами сложены кости, готовые вот-вот рассыпаться, скелеты лежат на полках, огромные пирамиды из черепов пялятся во мрак и ждут, когда к ним забредет Олив. Зная себя, она была уверена, что споткнется о кучу костей, разобьет фонарь и застрянет здесь в полной темноте на долгие недели, пока…

«Не думай об этом, – сказал рассудительный голос у нее в голове. – Просто иди дальше».

На языке было сухо и липко, будто на обороте наклейки-ценника. Дышать удавалось лишь коротко и неглубоко.

Кое-где с потолка свисали бледные корни, тонкие, будто человеческий волос. Один раз они скользнули по голове Олив, и на мгновение ей показалось, что у нее сердце остановилось. «Все, – буквально услышала девочка его голос. – Хватит с меня. Дальше сама разбирайся». Но в туннеле царили тишина и неподвижность. Через секунду она снова почувствовала в груди знакомый стук и продолжила путь.

Лампа дрожала в руке, и от нее бросались врассыпную по земляным стенам изломанные, черные силуэты Олив. Почему-то эти двойники совершенно не избавляли от одиночества. Но она продолжала медленно продвигаться вперед, следуя за светом, пока количество корней над головой не уменьшилось. Потолок становился все выше – или это пол становился ниже. Так или иначе, туннель расширился до того, что свет фонаря перестал охватывать его целиком. Воздух казался еще более холодным и неподвижным, Олив уже не чувствовала легких ветерков, которые рождались от ее движений и возвращались к ней, отталкиваясь от стен. И вдруг дальняя граница света фонаря коснулась чего-то, что блеснуло в ответ.

Олив помедлила, размышляя, точно ли ей хочется знать, что там впереди. Она еще могла повернуть назад. Могла извиниться перед Леопольдом и сказать: то, что он охранял, по-прежнему надежно скрыто. Могла сделать вид, что ничего этого вообще не случилось.

И тут, застыв в коконе белого света фонаря, Олив почувствовала нечто необъяснимое. Ее заполнило странное чувство, словно струящееся из самого туннеля. Сердце успокоилось. Дыхание парило в воздухе длинным белым шлейфом. Она больше не чувствовала себя одинокой. Наоборот, ей показалось, будто ее окружило что-то знакомое и заботливое. Она стояла под самым фундаментом дома. Над ней возвышался подвал, сверкающий паркет холла, широкие лестницы, спальни и темный чердак – и все тянулось вверх, как ствол гигантского, недвижимого дерева. Теперь она стала частью этого дерева. А как только становишься частью чего-то, оно уже не может тебя напугать.

Подняв фонарь повыше, Олив шагнула в сторону мерцания. Блеск стал ослепительным – свет отразился от тысячи поверхностей сразу, преломляясь, как изображение в сетчатом глазе мухи, если его увеличить. Полосы и круги света разрисовали темноту причудливыми узорами.

Туннель закончился комнатой с тремя стенами. Все три были покрыты полками, а каждая полка уставлена банками… сотнями и сотнями банок.

Олив осторожно осмотрелась. Стены здесь были каменные, как в подвале, однако надгробий, насколько можно было заметить, не было. С пола поднимались толстые деревянные столбы, подпирая потолок в нескольких футах у нее над головой. В центре комнаты стоял длинный, высокий стол. Ясное дело, смысл комнаты был в банках. Но что это – какая-то суперспециальная, сверхсекретная кладовая?

Скользя босыми ногами по камням, она дошла до дальней стены. Некоторые банки оказались пусты, но на стенках остались засохшие следы, словно из них вылили все содержимое, а потом сунули на обратно. Некоторые были разбиты. Края полок усыпали кусочки грязного стекла. Олив шла очень осторожно, чтобы не наступить на осколки, покрывавшие пол. Кое-где на камнях остались еле заметные грязные пятна.

Встав на цыпочки, она сняла банку с самой верхней полки. Толстое голубоватое стекло от времени стало мутным, и девочка протерла его тыльной стороной ладони. Содержимое оказалось иссохшим и отставало от стенок хлопьями, будто старое молоко на ободке кружки. Олив тряхнула банку. Белые хлопья рассыпались и снова замерли.

Подпрыгивая, чтобы согреться, она взяла с полки другую банку. В ней было насыпано что-то красноватое, слегка напоминающее корицу. Следующая содержала крошечные иссиня-черные завитки похожие на цветочные лепестки. Еще одна банка была наполнена густой желтой жидкостью. Когда Олив повернула ее, протирая ладонью, между растопыренными пальцами всплыл маленький череп. От удивления Олив чуть ее не выронила. Потом с трудом сглотнула и, поднеся к фонарю, повертела, чтобы разглядеть, что там внутри. В желтой жидкости плавал птичий скелет. Голые, без перьев, крылья были тонкими, словно бумажное кружево. Девочка запихнула банку на место.

Холод начал пробирать ее до костей. Руки на ощупь стали похожи на кусочки сырой курицы прямо из холодильника. Решительно настроенная провести здесь столько времени, сколько сможет выдержать, девочка прошлась вдоль нижней полки. Содержимое неразбитых банок походило то на сухие листья, то на плесень, то вообще ни на что хоть отдаленно знакомое – скорее всего, оно было извлечено из чего-то или из кого-то. Подойдя к банке, в которой, без всяких сомнений, было полно дохлых пауков, Олив прикусила язык, чтобы не заорать вслух.

Она попятилась к высокому деревянному столу, дрожа и не спуская глаз с банок на случай, если что-то в них начнет шевелиться. Поверхность стола была завалена пустыми банками и крышками, листами плотной пожелтевшей бумаги и старыми, высохшими перьевыми ручками. Еще там стояло несколько больших мисок с необычными округлыми молотками. Олив осторожно опустила кончик пальца в одну из мисок, а когда вынула, он был покрыт ярко-оранжевым порошком.