Парадокс Ромео - Усачева Елена Александровна. Страница 17

Выкрикнула она это и замерла. Ничего больше не говорила, просто стояла на месте, слегка раскачиваясь вперед-назад.

– Лелик собирается уходить? – спросил Всеволод. Это было очевидно.

Не ответила. Глаза полны слез, но сдерживается. И молчит.

– Как вы узнали, где я?

Неужели и правда белая Наташка сбегала к нему в гимназию, все узнала, а заодно и все рассказала? И пока она носилась по их коридорам, заглядывала в классы, инопланетный вирус, который уже сидел в белой, перебрался на стены, поселился в воздухе, и теперь его гимназия тоже заражена. Завтра начнут прыгать из окон и взрывать туалеты. Иначе как объяснить «удачное» Светкино появление? Никто никогда раньше так не поступал. Учились и учились. А тут вдруг повлюблялись. Точно, вирус.

Хотя, конечно, никуда Наташка не бегала. Выдумки все это.

– Ненавижу вас! – кричала Светка. – Все мальчишки дураки! Глупые и маленькие! Пыжитесь! Кидаетесь словами. А на деле ничего у вас не получается! Ничего вы не делаете! Только говорите. Болтуны! Вы думаете, что вы умные? Нет! Ни секундочки! Ни хвостулечки!

Сказав это неожиданное слово, зажала рот рукой, словно испугавшись, что скажет еще какую глупость, и бросилась бежать прочь.

Это было неправильно и странно. Нелепо – самое подходящее для этого слово.

Светка выскочила за калитку, поскользнулась на павшей листве, взмахнула руками, но удержалась. Скрылась за домами. Там она, наверное, тоже бежит, спотыкаясь и поскальзываясь. Или идет. Плачет, наверное.

Всеволод вдруг вспомнил, что пришла Светка не одна. Что была еще Нина. Сразу перед ним встало ее вытянутое лицо, остановившиеся глаза. Чего ее так перекосило? Увидела прощание с Наташкой? А чего такого? Он не может поцеловаться с девушкой? Подумаешь…

Зазвенел в голове Светкин голос. Чему она так возмутилась. Ей-то какое дело, с кем и как он прощается.

А стоит-то он все еще на пороге чужой школы, вокруг ходят чужие люди, смотрят. Неосторожная Светка кричала при всех, устроила показательный спектакль. Вон в стороне две девчонки из его нового класса ждут продолжения. Вон мелькнуло знакомое лицо парня. Вышел на крыльцо утренний девятиклассник с телефоном в руке, со змеящимся проводом, теряющимся в волосах. Грустно ухмыльнулся. Что он хочет сказать? Он ему сочувствует?

У Всеволода окаменело лицо. Ни в чьем сочувствии он не нуждался. Как не нуждался во всей этой суете, что сейчас творилась вокруг. Девчонки могут все испортить. Они лишат его того времени, которое он так старательно выигрывал в последние дни.

Всеволод сбежал с крыльца, включил телефон. Посыпались эсэмэски. Его искали. Нина звонила одиннадцать раз. Было пустое СМС от Лелика. Номер телефона он наверняка взял у Нины. Пять звонков от мамы. Мигал значок электронной почты, ему пришло двадцать писем – давала о себе знать соцсеть. Наверняка половина из этого – приглашение к дружбе. Видел он такую дружбу в гробу! Ну почему, когда победа близко, тут же начинаются сложности?

Набрал телефон Нины. Смартфон пропел песню соединения. Вместо гудков зазвучал унылый Эннио Морриконе. Как Всеволод его ненавидел! И почему девушки выбирают этот рингтон?

– Нина, – быстро заговорил он в трубку, не дожидаясь, пока одноклассница начнет его ругать или даст отбой. – Я знаю, что ты ушла недалеко. Вернись, пожалуйста. Или скажи, где ты. Что вы тут со Светкой себе напридумывали?

В ответ в трубке захлюпали. Звук получился двойной. Хлюпали и в микрофон, и где-то рядом. Совсем рядом.

Она никуда не ушла. Сидела на корточках за памятником и рвала руками свой шарф. Шарф рваться отказывался, но хозяйка все тянула и тянула его в разные стороны. Всеволод смотрел на Нину, на ее бледное лицо, на покрасневший кончик носа и совершенно некстати вспомнил поцелуй рыжей, какой он был требовательный, как удивил, как на мгновение затуманилось в голове. И вслед за этим почему-то на память пришла Громова, ее ухмылка, ее хитрый взгляд и рассказ рыжей, что Громова такая потому, что…

А перед ним была Нина. Бледная. Заплаканная. Рвущая шарф.

– Ну, что ты? – шагнул к ней Всеволод. – Что в гимназии?

– Ничего, – пискнула Нина разом осипшим голосом. Она дернула шарф, и руки ее безвольно упали на колени.

– Хорошо, что ничего. Вставай.

Он протянул руку, но Нина еще некоторое время смотрела на него испуганно, а потом встала сама, спиной резко оттолкнувшись от серого камня памятника.

– А у меня был, знаешь ли, сумасшедший день, – как можно спокойней произнес Всеволод. – Это не школа, а какой-то дурдом.

Нина просто смотрела. Шарф, скатившись с колен, упал на землю. Всеволод поднял его, хотел отдать, но Нина не брала.

– Ты теперь с ней? – прошептала она.

За те десять минут, что сошел с крыльца, Всеволод успел забыть о кошмарных отношениях в новой школе. Напомнили. И он тут же мысленно взвыл.

– Ну, что ты несешь? – притянул он к себе Нину. – Просто девчонка. У них тут так принято прощаться. Не устраивай бразильский сериал. Тебе это не идет.

– Никто так не прощался. Только вы. – Голос Нины обрел силу.

– Это девчонка такая, эмоциональная. Эмо. Пойдем. – Он обхватил Нину за плечи. – У меня много дел. Надо домой, потом в музыкалку. Чего там с Леликом произошло?

Зазвонил телефон. Мама. Стоило ответить.

– Ты гляди, а телефончик-то у него есть! – громко крикнула белая Наташка.

Это было похоже на фокус – вот никого нет, а вот они появились. Трюк с кроликами, которых достают из шляпы. Из пустой шляпы.

Лицо белой лучилось довольством. Неуловимые изменения, на которые способны только девчонки, – в их лицах появляется жесткость, холодность, отстраненность. Они становятся над этим миром, взлетают богинями – и все это отражается на лице.

– Я перезвоню, – произнес в трубку Всеволод и отключился.

Да, с телефоном он ошибся.

– Я не поняла, это кто?

В отличие от подружки рыжая не выглядела столь решительно. Огромные подведенные глаза были полны слез.

– А я говорила, что у него кто-то есть, – торжествовала белая.

Нина внезапно отдалилась, исчезла. Перед ним была только рыжая. Ее глаза, бегущие по щекам слезы, поплывшая тушь.

– Вы что-то забыли? – спокойно спросил Всеволод.

– Хотели адрес твой взять, чтобы зайти, – пискнула рыжая.

– Не надо заходить. Меня до ночи не будет дома.

– Еще бы! – подливала масла в огонь белая. – Занятие найдешь.

– У меня сегодня музыкальная школа, а потом встреча в шахматном клубе. – Вещи были очевидные. Дела всегда важнее каких-то там эмоций.

– Я тебе не нравлюсь? – всхлипнула рыжая.

– Посмотри на себя, кому ты можешь нравиться? – зло смеялась белая.

– Это правда?

От всего этого тянуло жуткой театральщиной, но Всеволод не мог вырваться из странного убеждения, что совершать резкие движения сейчас не стоит.

– Конечно, нет! – произнес он, оглядываясь. Нина рвала шарф и пятилась. Ее словно уносило прочь ветром.

– Слушайте, – посмотрел на подружек Всеволод. – Давайте не будем из всего этого устраивать истерик. Давайте спокойно обо всем поговорим.

– Не надо! – воскликнула Нина. – Не надо больше ничего говорить!

Она побежала. Слепо ткнулась мимо калитки, руками нащупала проход и исчезла за черным «кладбищенским» забором. Сериальная память говорила о том, что необходимо бежать за ней, останавливать, говорить, успокаивать.

Зазвонил телефон.

– Лодя, – с тяжелой одышкой заговорила мама. – Что происходит? Где ты? Весь день недоступен. Ты опять потерял телефон? Тебя побили?

– Нет, мама, у меня все хорошо.

Рыжая исчезла, а белая стояла, перебрасывала языком из-под одной щеки под другую жвачку, улыбалась, демонстрируя зубы.

– Я скоро приду домой. – Всеволод говорил, не в силах оторвать взгляд от лица белой. – Минут через пятнадцать. Нет, готовить ничего не надо. Я сразу уйду. У меня дела.

Белая жевала. И это было невозможно.

Вероятно, что-то надо было сделать, что-то сказать. Мир, до недавнего времени понятный, стал неузнаваемой инопланетной средой со своими законами. Он, Всеволод, оставался таким, как раньше, а действительность вокруг сильно покачнулась.