Формула добра - Самарский Михаил Александрович. Страница 16

Полицейский подошёл к нам вплотную, наклонился ко мне, взял в руку обрывок поводка, покрутил его и говорит:

– А это что? Может, пёс сам себе и поводок ножом отрезал? А?

– Дядь, ну я откуда знаю? – развела руками Тамара. – Говорю же, нашла его на улице. Вот решила отвести к хозяйке.

– А откуда я знаю, куда ты его ведёшь? – сказал полицейский и, взяв крепко меня за шлейку, приказал: – А ну забирайся в машину.

Тамара сделала вид, что направилась к двери, но, подойдя вплотную к автомобилю, неожиданно рванула через проезжую часть на другую сторону. Полицейский громко закричал своему напарнику-водителю:

– Паша, держи её! Держи!

Полицейский-водитель выпрыгнул из машины и ринулся за убегающей девчонкой. Да не тут-то было. Тамарка ловко перебежала меж визгливых и сигналящих машин на другую сторону и исчезла во дворе дома. Полицейский оказался не настолько проворным и решительным бегуном. Он так и остался на нашей стороне.

– Ну чего ты? – заорал первый полицейский. – Упустил?

– А что, мне под колёса прыгать из-за этой дурочки? – насупился водитель. – Да бог с ней. Главное – собаку нашли.

– Ладно, поехали, – согласился полицейский, заталкивая меня в автомобиль. – Ты адрес старухи запомнил?

– Сейчас узнаю, – ответил водитель и прислонил к губам рацию.

Грустно получилось. Грустно оттого, что мы так не по-человечески расстались с девочкой. Полицейские всё испортили. Я даже не успел благодарно авкнуть на прощание.

Ещё через полчаса я вместе со стражами порядка входил в знакомый подъезд.

«Ну, наконец-то, – думал я, – на этот раз мои приключения закончились быстро».

Вы не замечали, как только подумаешь о чём-нибудь приятном и хорошем, вечно случится какая-нибудь гадость. И что вы думаете? Старушки дома не оказалось.

– Ну, спроси ты у дежурного, – потребовал полицейский у водителя, – где эта чёртова бабка? Куда девать кобеля?

– Бабка в больнице, – вздохнув, ответил водитель.

– Как? – вздёрнул брови полицейский. – И что теперь?

– Ну а я откуда знаю? – пожал плечами водитель и предложил: – Давай, может, соседям отдадим?

– А если пропадёт, с нас же спросят.

– Да куда она пропадёт? – рассмеялся водитель. – Расписку возьмём.

– Даже не знаю, – полицейский вынул сигарету, сел на ступеньки и закурил. – Ты понимаешь, Паша, нам нужно сначала установить, а действительно ли эта собака принадлежит гражданке Ивахник Полине Фотеевне. С чего мы взяли, что это её собака?

– Ну, – выпятил губу Павел, – по описанию вроде она.

– Вот именно, что «вроде»… «По описанию», – передразнил напарник.

– Так и это, – Паша ткнул в меня пальцем, – поводок обрезан. А где второй кусок поводка?

– Где-где, – передразнил полицейский, – в отделе. Поехали.

– А его куда? – он кивнул в мою сторону.

– С собой, конечно.

«Знакомая обстановочка. Бывал я уже в участке. Интересно, снова меня в обезьянник посадят?»

Но на этот раз обошлось. Мне разрешили находиться в дежурной комнате. Устал я от всей этой суеты, лёг в углу и стал дремать. Слышу, о моей старушке говорят.

– Мы её допросили, хотели уже домой отвезти, а она – брык – в обморок. Переволновалась, наверное.

– Или перепила, – съязвил один из полицейских. – Врачи что сказали?

– Похоже на инфаркт, – ответил дежурный.

«Ой! Это совсем плохо. Инфаркт, говорят, очень плохо. Бедная моя Полина Фотеевна…»

– Я звонил в больницу, – продолжает дежурный, – вроде оклемалась старуха, но выпишут не скоро.

– А что с псом?

– Пока не решили. Позвонил бабкиной сестре, должна подъехать.

Глава 12

В общем, всё более-менее стало налаживаться. Вечером я уже был в квартире Ирины Фотеевны. Правда, здесь я почувствовал себя как в зоопарке. Не подумайте, что вокруг одни звери. Нет. Просто на меня пришли посмотреть, наверное, все жильцы пятиэтажки. Оказалось, почти никто из них никогда не видел живого поводыря. Каждый пытался меня погладить, все нахваливали, говорили, какой я умный и воспитанный, словно они со мной сто лет знакомы.

Ну, что воспитанный, догадаться нетрудно – сижу спокойно, ни на кого не гавкаю, не рычу. А вот как они определяют, что я умный? Так, видимо, для красного словца. Смотрины закончились далеко за полночь.

«Дадите вы мне сегодня поспать или нет? Уже плешь мне на голове прогладили. Зарычать, что ли? Может, тогда отстанут. Нет, нельзя. Нельзя компрометировать профессию поводыря. Чему нас учили в школе? Терпению и снисходительности к людям. Ладно уж, потерплю – побуду у вас диковинным зоосадовским кенгуру».

Смотрины не прекратились и на следующий день. Правда, уже обошлось без оханий-аханий. Да и народу поменьше. Забегая вперёд, скажу: прожил я здесь около двух недель. Гулять меня выводил соседский мальчик по имени Стёпа. Хороший такой пацан. Хотя и болтливый до ужаса. Посадит меня рядом и рассказывает о себе, о своих родителях, делится и радостями, и горестями. Однажды пришёл очень расстроенный, вышли мы с ним на улицу, а он чуть не плачет и рассказывает мне:

– Ты знаешь, Трисон, есть у нас в школе одна учительница, она меня просто достала. Такая несправедливая. Я сегодня даже сильно-сильно нагрубить ей хотел. Представляешь, написал контрольную работу по физике на «пять». Вот честное слово, сам написал. Ни у кого не списывал. Ты хоть мне веришь?

– Ав, – отвечаю.

– Так вот, – продолжает Стёпка, – эта… эта… старая дура перед всем классом говорит: «Стёпа контрольную у кого-то содрал, я не верю, что он сам написал на «отлично». Вот скажи, Трисон, как я должен поступать в таком случае? Улыбаться и соглашаться? Я, естественно, возмутился. А она дальше: «Как это так? Всю четверть «три-три-три», а контрольную на «пять». Так не бывает!» А я ей говорю: «Так я же готовился, понимаете? Вот и написал на «пять». И она мне вдруг предлагает: «Давай перепишем после уроков». Ну, я и согласился.

– Р-р-р! – посочувствовал я парню.

– И… и, – Стёпка изо всех сил ударил кулаком по лавке, – и сделал ошибку. Понимаешь, одну ошибочку. В результате получил «четыре». И училка поставила в журнал именно вторую оценку. Скажи, разве это справедливо?

– У-у, – отвечаю. Вы же помните, что на моём языке это означает «нет».

– Вот и я так считаю, – Стёпка, кстати, очень быстро разобрался в моём собачьем лексиконе. – А папа говорит, что я зря согласился переписывать контрольную работу. Мол, есть такая штука, как презумпция невиновности. То есть любой человек не виновен до тех пор, пока нет доказательств. Да и я сам понимаю, что зря. Не надо было этого делать. Но учительницу эту я теперь ненавижу. Может, конечно, и отойду со временем, но знаешь, как неприятно на душе.

Хороший пацан, этот Стёпка. Если бы был слепой, мы бы с ним сработались. Зря учительница его обидела. А что поделаешь, учитель – это же как в нашей школе инструктор. Если что втемяшил себе в голову, лучше сразу смириться, иначе вытряхнет тебе все мозги. Но у людей, конечно, сложнее. Мы-то собаки с учителем не спорим, выполняй команды, хоть тресни, а то можешь ещё и скрученной в трубочку газетой по башке получить. А вот с учениками-людьми нужно быть поаккуратнее. Их шибко не подрессируешь. Это всё равно, как если бы меня стала дрессировать другая собака. У нас тоже опытные поводыри натаскивают щенков, но при этом они никогда младших не обижают и не унижают недоверием. У нас, собак, всё строго, но по-честному.

Степан не просто ругает школу. У него свой взгляд на неё. Разошёлся пацан не на шутку и целую лекцию мне прочитал. Не знаю, прав он или нет, у нас в собачьей школе ведь другие порядки. Ну, а если среди читателей есть школьники, на всякий случай привожу размышления моего нового друга. Может, вам они понравятся.

– Ты не подумай, Трисон, что я не люблю школу. Нет, с этим всё нормально. Я тебе ещё не надоел своими разговорами? – неожиданно спросил парень.