Записки Эльвиры - Алексин Анатолий Георгиевич. Страница 6
— Что-то ты в одно только руководство влюбляешься, — ехидно сказала я. — То в начальника, то в комиссара.
— А ты все перевираешь по-своему, — выпалила в ответ Лена. — Слушать противно!
Я взглянула на Марию Федоровну, надеясь на ее не по возрасту белозубую улыбку. Но она улыбаться не собиралась. Она печально, с жалостью смотрела на меня:
— Не пойму я, Вира, кому из нас важнее на ноги встать — тебе или мне.
Домой я вернулась злющая, прямо-таки разъяренная. И сразу набросилась на маму:
— Где ключ от книжного шкафа? Немедленно дай мне ключ.
— Эльвирочка, что с тобой? Как ты разговариваешь с мамой? Книги достаются с таким трудом. Зачем же их трепать? Лучшее украшение…
— Чепуха! — заорала я. — Чепуха! Дай ключ, или я ничего не буду есть!..
— Правильно, — вмешался в разговор папа. — Объяви голодовку. И я объявлю. Может быть, сообща чего-нибудь добьемся.
Тетя Анфиса как раз была у нас в гостях. Она степенно поднялась из-за стола.
— Трепать книги — это нет, но читать книги — это да, да и еще раз да!.. Я всегда за абсолютную справедливость…
Ошеломленная мама присела на корточки и полезла рукой за батарею: там, оказывается, хранился заветный ключ…
Самые страшные испытания для меня начинались в два часа дня. В это время Сергей Сергеич приходил домой обедать.
Задолго до двух часов Мария Федоровна прислушивалась к шагам на лестнице, к стуку парадной двери.
— Нет, это не Сережа… Слишком тяжелые шаги.
Действительно, на пороге стоял точильщик.
— И это не Сережа. Слишком медленно поднимается…
И правда, в дверь стучалась молочница, которая почему-то принципиально не признавала звонков.
— А это он! — Мария Федоровна сразу менялась в лице, приглаживала свои понемногу седевшие волосы.
«И чего она его так дожидается? — недоумевала я. — Как маленького». Мне лично приход Сергея Сергеича ничего хорошего не сулил. Прежде всего он пересчитывал пилюли в коробке и порошки в пакетике: не забыла ли Мария Федоровна принять? Как будто я не следила за тем же самым. Потом долго, с недоверием разглядывал бумажку, на которой я записывала температуру. И наконец усаживался за стол.
В пьесах и фильмах научные работники и дома все время разговаривают о своих открытиях, о замыслах и сомнениях. Но Сергей Сергеич почти никогда об этом не говорил. Он больше всего любил размышлять о международных проблемах.
Как ноты на пюпитре, он устанавливал перед собой газету, причем пюпитром ему всегда служила хлебница. Немного почитав, он откидывался на спинку стула и начинал поносить «политику с позиции силы» и методы «холодной войны».
— «Холодная война» — это отвратительно, — говорила Мария Федоровна. — Но ведь и холодный обед — тоже очень вредно. Поешь, а потом уж поговорим.
Но Сергей Сергеич не мог «потом». И суп приходилось подогревать минимум дважды.
Иногда я пыталась включаться в обсуждение международных событий. Но безуспешно… Однажды, откинувшись на спинку стула, Сергей Сергеич спросил:
— Ну а как вам нравятся дела на японских островах?
Я не уловила горькой иронии и бодро ответила:
— Очень нравятся!..
— Что же вам может нравиться? Там вчера было землетрясение.
В другой раз он сказал:
— Хороша эта «Фрут компани», а?
Наученная горьким опытом, я ответила:
— Чего уж хорошего! Просто отвратительно!
— А что она делает, вы знаете?
— Ну, что может делать фруктовая компания? — сказала я, будто невзначай переводя слова «Фрут компани» на русский и демонстрируя таким образом свое знание английского языка. — Что она может делать? Собирать фрукты…
— Собирать фрукты?! — Сергей Сергеич страдальчески взглянул на мать: что мне с ней делать?! — Она не фрукты собирает, а, как у нас изволят писать, душит соседние Латиноамериканские страны. Но на самом-то деле она просто ищет свою выгоду, так сказать, учитывает свой экономический интерес.
Он часто употреблял словечко «изволят»: «Как у нас изволят говорить», «Как у нас изволят утверждать», «Как у нас изволят писать»…
Мне в эти минуты почему-то вспоминались стихи, которые нам в школе поручали заучивать наизусть:
Я понимала, что стремленье дум у Сергея Сергеича было высокое. Но и опасное… У папы стремления тоже были высокими. Он не употреблял слово «изволят», а прямо рубил сплеча: «Мало ли что у нас пишут!», «Мало ли что нам хотят внушить!».
— В Сибирь захотел? — оглядываясь по сторонам, спрашивала его мама. — Но я не декабристка — и за тобой не поеду.
На декабристку мама действительно была не похожа.
Стремления дум у папы и Сергея Сергеича были почти одинаковыми. Но папа не казался мне героем, а Сергей Сергеич постепенно начинал им казаться.
— Газет вы, что ли, не читаете? — поинтересовался Сергей Сергеич.
Газет я действительно не читала.
Раньше папа выписывал газеты на дом. Но пока он приходил с работы, мы с мамой успевали пустить их в дело: завернуть туфли, чтобы отнести к сапожнику, или разложить, чтобы уборщица, протирая стекла, не оставила на подоконниках следы своих ног. Папа возмущался, говорил, что так поступали только дикари в эпоху средневековья.
— У дикарей никогда не было газет. И они не могли так поступать, — отвечала мама.
В конце концов папа «устал бороться» и переадресовал газеты к себе на работу. С тех пор я их и в глаза не видела.
После своего провала с «Фрут компани» я помалкивала и больше не вступала в разговор о международных делах. А про себя твердо решила: прочту сразу все газеты за год — тогда мы поговорим!
Так я и сделала. Несколько вечеров просидела в читальном зале и просмотрела все заголовки статей, касавшихся зарубежной жизни.
Там, в читальне, я, между прочим, сделала для себя массу неожиданных открытий.
Сергей Сергеич за обедом часто ругал какую-то особу по имени Ната. Он гневно восклицал:
— Ната — это вредная штучка. И очень опасная!
«Наверно, какая-нибудь отвратительная особа!» — думала я. Но оказалось, что Сергей Сергеич ругал не «Нату», а НАТО и что НАТО — это вовсе не какая-нибудь неприятная особа, а неприятное военное сообщество. Да, просто счастье, что я не вздумала и тут высказать свою точку зрения. Вот бы села в галошу!..
Возвращаясь из читальни, я с грустью обнаружила, что все международные события перемешались в моей памяти. Я путала Исландию с Ирландией, а Швецию со Швейцарией…
— А почему в Европе, в этих самых кабинетах… так часто бывают кризисы? Наверное, уж все кофе в море побросали…
В моем представлении с детства «кризисы перепроизводства» были неразрывно связаны с банками кофе, которые с кораблей выбрасывают прямо в открытое море.
Сергей Сергеич встал, оперся обеими руками о стол, а тело слегка наклонил вперед, точно взошел на кафедру.
— Вы имеете в виду правительственные кризисы, милая. Это совсем другое дело. А кофе в Европе никогда не произрастал. Он типичен для Бразилии… — Сергей Сергеич выждал немного, будто я должна была законспектировать его слова. И потом, как это, наверное, делал на лекциях, повторил: — Да, кофе типичен для Бразилии. А для Европы типичны правительственные кризисы. Впрочем, и в Бразилии они тоже случаются.
Я робко взглянула на Марию Федоровну. Лицо ее было печально, как в день моей ссоры с Леной. И казалось, она, как и тогда, хотела спросить: «Кому из нас важнее встать на ноги, Вира, — тебе или мне?»
Придя домой, я хмуро спросила папу:
— Почему ты не приносишь газеты домой?
— А вам что, не хватает оберточной бумаги? — съехидничал он.
— Я буду их читать! Каждый день.
Мама схватилась за сердце:
— Что делают с ней эти люди на первом этаже? Ушла в себя, ничего не рассказывает… Своей единственной маме ничего не рассказывает. И все время новые ультиматумы!