Народные русские сказки - Афанасьев Александр Николаевич. Страница 112

А в те поры царевич по всем волостям искал девицы, что потеряла башмак; никак он не мог найти, чтоб башмачок был впору. Он пришел к старухе и говорит: «Покажи-ка ты свою девку, ладен ли будет башмак ей?» – «Дочь моя замарает башмак», – отвечает старуха. Пришла красна девица; царевич примерил ей башмак – башмак ей ладен. Он взял ее замуж; стали они жить да поживать да добра наживать. Я там был, пиво пил, по губам текло, в рот не попало. Дали мне синь кафтан, ворона летит да кричит: «Синь кафтан! Синь кафтан!» Я думаю: «Скинь кафтан!» – взял да и скинул. Дали мне колпак, стали в шею толкать. Дали мне красные башмачки, ворона летит да кричит: «Красные башмачки! Красные башмачки!» Я думаю: «Украл башмачки!» – взял да и бросил.

ЧЕРНУШКА

Жил-был барин; у него была жена добрая, а дочь красавица – звали ее Машею. Только жена-то померла, а он на другой женился – на вдове; у той своих было две дочери, да такие злые, недобрые! Всячески они угнетали бедную Машу, заставляли ее на себя работать, а когда работы не было – заставляли ее сидеть у печки да выгребать золу; оттого Маша всегда и грязна и черна, и прозвали они ее девкой Чернушкой. Вот как-то заговорили люди, что ихний князь жениться хочет, что будет у него большой праздник и что на том празднике выберет он себе невесту. Так и было. Созвал князь всех в гости; стали собираться и мачеха с дочерьми, а Машу не хочет брать; сколько та ни просилась – нет да нет! Вот уехала мачеха с дочерьми на княжий праздник, а падчерице оставила целую меру ячменя, муки и сажи: все вместе перемешано, – и приказала до ее приезда разобрать все по зернышку, по крупинке.

Маша вышла на крыльцо и горько заплакала; прилетели два голубка, разобрали ей ячмень, и муку, и сажу, потом сели ей на плеча – и вдруг очутилось на девушке прекрасное новое платье. «Ступай, – говорят голубки, – на праздник, только не оставайся там долее полуночи». Только взошла Маша во дворец, так все на нее и загляделись; самому князю она больше всех понравилась, а мачеха и сестры ее совсем не узнали. Погуляла, повеселилась с другими девушками; видит, что скоро и полночь; вспомнила, что ей голубки наказывали, и убежала поскорей домой. Князь за нею; хотел было допытаться, кто она такова, а ее и след простыл!

На другой день опять у князя праздник; мачехины дочери о нарядах хлопочут да на Машу то и дело кричат да ругаются: «Эй, девка Чернушка! Переодень нас, платье вычисти, обед приготовь!» Маша все сделала, вечером повеселилась на празднике и ушла домой до полуночи; князь за нею – нет, не догнал. На третий день у него опять пир горою; вечером голубки обули-одели Машу лучше прежнего. Пошла она во дворец, загулялась, завеселилась и забыла про время – вдруг ударила полночь; Маша бросилась скорей домой бежать, а князь загодя приказал всю лестницу улить смолою и дегтем. Один башмачок ее прилип к смоле и остался на лестнице; князь взял его и на другой же день велел разыскать, кому башмачок впору.

Весь город обошли – никому башмачок по ноге не приходится; наконец пришли к мачехе. Взяла она башмачок и стала примерять старшей дочери – нет, не лезет, велика нога! «Отрежь большой палец! – говорит мать дочери. – Как будешь княгинею – не надо и пешком ходить!» Дочь отрезала палец и надела башмачок; княжие посланные хотят во дворец ее везти, а голубки прилетели и стали ворковать: «Кровь на ноге! Кровь на ноге!» Посланные глянули – у девицы из башмачка кровь течет. «Нет, – говорят, – не годится!» Мачеха пошла примеривать башмачок середней дочери, и с этой то же самое было.

Посланные увидали Машу, приказали ей примерить; она надела башмачок – и в ту же минуту очутилось на ней прекрасное блестящее платье. Мачехины дочери только ахнули! Вот привезли Машу в княжие терема, и на другой день была свадьба. Когда пошла она с князем к венцу, то прилетели два голубка и сели к ней один на одно плечо, другой на другое; а как воротились из церкви, голубки вспорхнули, кинулись на мачехиных дочерей и выклевали у них по глазу. Свадьба была веселая, и я там был, мед-пиво пил, по усам текло, в рот не попало.

ЦАРЕВНА В ПОДЗЕМНОМ ЦАРСТВЕ

Жив сабе царь да царица, у их быв сын и дачка. Яны приказали сыну, штоб йон, як яны умруть, жанився на сястре.

Ти [215] багата, ти мала паживши, во упасля таго, як приказали сыну свайму жаницца на сястре, царь и царица памерли. Во брат и кажа сястре, штоб гатавалась [216] к вянцу, а сам пашов да папа прасить, штоб их павянчав. Сястра зачала адевацца к вянцу и зрабила три куклы, поставила их на вокнах, стала пасерёд хаты да и кажа: «Кукалки, куку!» Первая кажа: «Чаго?» Другая кажа: «Брат сястру бяре». Третья гаворя: «Земля раступися, сястра правалися!» и в другий и в третий раз такжа. Приходя брат и спрашивая у сястры: «Чи савсем аделась?» Сястра кажа: «Ни, [217] не савсем», ион и пашов у сваи палаты дажидацца, пакуля сястра аденецца. Сястра знов кажа: «Кукалки, куку!» Первая кажа: «Чаго?» Другая гаворя: «Брат сястру бяре!» Третья кажа: «Земля раступися, сястра правалися!» Яна правалилась и пашла на тей свет. Брат, пришовши, не нашов сястры и застався [218] так.

Правалившись на тей свет, царевна иде да иде – аж стаить дуб. Яна пришла к таму дубу, разделась. Дуб раступився; яна палажила у дупло сваю адежу и, зрабившись старухаю, пашла. Иде да иде – аж стаять палаты царские; яна, пришовши туда, начала прасицца, штоб яе наняли. Во яе и наняли печи тапить. У таго царя, у якого у палатах служила царевна, был сын халастый. Пришла няделя. [219] Царский сын сабирався да церкви и вялев царевне-старухе падать гребенец. [220] Яна нескоро падала; ион рассярдився и ударив яе па щаце. [221] Во упасля таго убрався и паехав да церкви. Царевна-старуха пашла к дубу, где захавала адежу; дуб раступився. Яна аделась, грабилась царевнаю-красавицаю и пашла в церкавь. Царевич, увидавши яе в церкви, спрасив у лакея: аткудава яна? А лакей знав яе, што ета – тая старуха, якая у их у палатах печи топя, и што царевич ударив яе гребенцом; во лакей и кажа: «Яна из города Бита-Гребешкова». Царевич приехав дамов, шукав-шукав [222] таго горада в сваём царстве и не найшов.

Случилась якся, [223] што царевич рассярдився и ударив царевну-старуху сапагом и во упасля таго паехав у церкавь. Таматка была и яна, перядевшись у платье, што палажила у дуб. Во царевич, павидавши знова незнакомаю красавицу, спрашивая у лакея: аткудава яна? Лакей кажа: «Из Бита-Сапагова». Царевич шукав-шукав таго горада в сваём царстве и не найшов. Во начав думать да гадать, як бы сюю незнакомаю красавицу спазнать, бо [224] палюбив яе и хатев на ей жаницца. А дале выдумав и приказав на тоя места, где яна становицца у церкви, налить смалы, так штоб ей было невдамёт.

В няделю царевна пришла у церкавь, перядевшись, и стала на сваём месте. Кончилась служба, и як толька яна саступила з места, штоб идти дамов, бушмак [225] улип у смалу и застався на месте. Яна и пашла дамов у адном бушмаку. Царевич вялев узять тей бушмак, привёз дамов, став примерять всем девушкам, якие были у его царстве. Никаму не пришовся тей бушмак па наге, акрамя старухи, што тапила печи. Во царевич став яе дапрашувать; яна призналась, хто яна и откуда. И он и ажанився на ей. Я на свадьбе быв, мед-вино пив, в роте не было, а па бараде патякло.