Сексуальный переворот в Оушн-Сити - Листик Джо. Страница 18

Затем у Мэб мелькнула практичная мысль о том, что свадебное платье можно одолжить у младшей сестренки Лиззи, которая была такой же плотной и невысокой, как она. После свадьбы сестра решила не расставаться со своим роскошным подвенечным нарядом и хранила драгоценную реликвию в огромном шкафу.

Служанка начала уже прикидывать, кого бы пригласить на грядущее торжество, когда Джонатан неожиданно умолк.

«Сейчас соберется с мыслями и попросит руки, – с волнением подумала Мэб. – Кажется, перед этим он еще должен глубоко вздохнуть», – вспомнила она вдруг деталь полузабытого книжного эпизода.

В подтверждение ее догадки садовник потупил взгляд и глубоко вздохнул. Он, конечно, очень нервничал, намереваясь сказать что-то важное и значимое для них обоих.

Растроганная Мэб ни на секунду не сводила глаз с пухлых блеклых губ Джонатана, готовясь покрыть их своими горячими поцелуями.

«Через миг они прошепчут то, о чем я мечтала еще девчонкой, – пронеслось в затуманенном сознании женщины. – Конечно же, эти губы заслужили награду…».

В конце концов нерешительный садовник таки разомкнул уста:

– Мэб… у вас не найдется лишнего… лифчика?

Джонатан задал вопрос очень тихо. Настолько тихо, что, кажется, не услышал его и сам.

Но догадливая Мэб прочитала по губам…

В первую секунду у нее от неожиданности просто потемнело в глазах. Потрясенная женщина стояла перед садовником с раскрытым ртом, отчаянно хлопая накрашенными ресницами.

По густому румянцу, мгновенно выступившему на бледном лице служанки, Джонатан сообразил, что суть его просьбы понята и теперь остается лишь дожидаться ответа. Ждать, однако, пришлось недолго. После короткого мощного взмаха Мэб влепила старику звучную затрещину, от которой его голова резко дернулась в сторону.

– Мерзавец! – воскликнула служанка и тут же нанесла Джонатану еще одну затрещину, но уже другой рукой. Голова садовника дернулась опять.

– Грязный мерзавец! – грозно уточнила Донован, пронзая негра бешеным взглядом. – И ты посмел прийти к женщине с такой просьбой?!!

Джонатан даже не пытался оправдываться. Он лишь обреченно прижимался к столу, на котором до его появления Мэб разделывала здоровенную индейку, и с покорным видом ожидал очередной оплеухи.

Гнев служанки увеличивался с каждой секундой. Она вновь замахнулась, целя в большое, слегка оттопыренное ухо несчастного Джонатана, но внезапный громкий звонок вдруг заставил ее замереть на месте.

– Бесстыжая морда! – сквозь зубы выругалась Мэб, медленно опуская руку. – Учти, сегодня тебе повезло. Но завтра… – она тут же умолкла, вновь услыхав настойчивый звук хозяйского звонка.

Одарив негра свирепым взглядом, Донован что-то буркнула под нос и опрометью бросилась на зов баронессы.

Старый садовник с тоской посмотрел вслед ее пышной фигуре. Сообразив, наконец, что его миссия полностью провалилась, Джонатан тихо застонал и безвольно побрел к выходу на улицу.

Патси Фонтенбло чувствовала себя как никогда отвратительно. Всему виной был скверный сон ее любимицы Милли, которая всю ночь напролет жалобно скулила и ворочалась на кровати рядом с хозяйкой. Лишь под утро болонка немного успокоилась, позволив вдове забыться коротким беспокойным сном.

Около девяти Фонтенбло вылезла из кровати и, наскоро умывшись, позвонила знакомому ветеринару, к которому обращалась всякий раз, когда Милли мучила какая-нибудь болезнь. Врач приехал лишь через час, и до его появления вдова успела переодеться и привести в порядок прическу. Закончив туалет, она вызвала служанку.

Вместе с Мэб они внимательно осмотрели болонку. Донован первой заметила странное новообразование внизу живота собаки, окончательно смутившее покой Фонтенбло.

– Паховая грыжа, – уверенно заявила Мэб и, еще раз взглянув на розовый животик Милли, подтвердила: – Точно!… В детстве у брата тоже было что-то вроде этой штуки.

– Грыжа?! – У собаки? – изумилась баронесса. – Надеюсь, ты не давала ей таскать тяжести? – в голосе Фонтенбло слышалось подозрение.

– Упаси Господь! Я люблю Милли, как родную дочь, – поспешила успокоить ее Мэб. – Зато Джонатан… – прозрачно намекнула она.

– Садовник?! – у вдовы удивленно вытянулось лицо и она еще крепче прижала болонку к себе. – Ты с ума сошла: он всегда был таким тихоней!

– От этого извращенца можно ждать чего угодно! – веско возразила Донован.

Фонтенбло не успела расспросить служанку о подвигах старого садовника, поскольку на подъездной дорожке перед домом показался синий фургон доктора Шмулера. Ветеринар по привычке отчаянно сигналил, оповещая всех и вся о своем появлении.

Визит Шмулера продлился неожиданно долго. Мэб, не желая мешать хозяйке и доктору, вернулась на кухню. Ее все еще одолевали противоречивые чувства, вызванные странными утренними событиями.

Через некоторое время служанка услышала стук входной двери. Выглянув в окно, она увидела толстяка-Шмулера, задумчиво бредущего к своему фургону. Вслед за ним шла Фонтенбло с болонкой на руках. Поведение баронессы очень удивило Донован: обычно твердая красивая походка хозяйки теперь была какой-то шаткой и неуверенной

Когда они вышли на крыльцо, Фонтенбло вдруг ужасно захотелось разрыдаться.

– Док, вы уверены, что это не грыжа? – уже в который раз спросила она с отчаянием.

– Абсолютно! – озадаченный Шмулер даже не обернулся в ее сторону. – Я же сказал, у вашей Милли вырос пенис. Понимаете?!

Фонтенбло ускорила шаг и, поравнявшись с ветеринаром, попыталась заглянуть в его усталые темно-серые глаза.

– Понимаю… – не очень уверенно подтвердила она. – А можно сделать обратную операцию?

На этот раз Шмулер не выдержал и остановился.

– Хотите кастрировать собаку? – прямо спросил он.

– Не-ет, – смутилась вдова. – Ни в коем случае! Я лишь хочу, чтобы она стала прежней Милли… Сукой.

– На вашем месте я прежде поинтересовался бы мнением пса, – Шмулер даже не скрывал раздражения. – Извините, мадам, но у меня сегодня полно вызовов!

Он резко повернулся и решительно зашагал к своему фургону с броской надписью «Мы лечим ваших любимцев!» на борту.

Вернувшись в дом, Фонтенбло зашла в большую, со вкусом обставленную гостиную, где на стенах висело несколько картин старых мастеров. Эти картины когда-то собирал ее покойный супруг, который, будучи человеком предусмотрительным, позаботился, чтобы каждое из драгоценных полотен было закрыто стеклом для надежной защиты от пыли и пальцев любопытных гостей.

Выпустив болонку на пол, баронесса медленно подошла к одной из картин и тупо уставилась на холст с изображением незатейливой пасторали. Кроме влюбленной парочки, целующейся на зеленом холме рядом с овечьим стадом, Фонтенбло разглядела внутри рамы отражение своего изумленного лица.

– Подумать только: сучка с яйцами, – прошептала она и сокрушенно покачала головой. – Скажи кому – не поверят…

Она хотела уже пожаловаться самой себе, что, переменив пол, собака поступила бесчестно, но внезапно резкая и сильная боль в пояснице заставила ее согнуться пополам.

Спустя несколько минут, когда Фонтенбло немного полегчало и она смогла медленно разогнуть ноющую спину, вдова вновь увидела перед глазами знакомый холст.

На нем все было по-прежнему: и стадо, и зеленый холм, и даже пастух, держащий в объятиях свою любимую. И все же какая-то деталь увиденного заставила вдову мгновенно забыть про боль в спине и замерев от страха. Фонтенбло не сразу догадалась, что именно поразило ее в картине, которую баронесса знала не хуже собственного лица.

Она долго смотрела на холст, прежде чем обратила внимание на свое отражение в защитном покрытии живописного полотна. В следующий миг из уст баронессы вырвался долгий дикий крик…

Когда встревоженная Мэб примчалась в гостиную, Патси Фонтенбло была в полуобморочном состоянии. Увидев на полу мужчину в хозяйкином платье, Донован взвизгнула и хотела тут же дать деру, но затем все же пересилила страх и приблизилась к незнакомцу на безопасное расстояние.