Французская литературная сказка XVII – XVIII вв. - де Ла Круа Франсуа Пети. Страница 50

Представляете, в какое смятение и горе повергло меня мое приключение. Мне хотелось оплакать мое несчастье, но, желая сказать: «Бедный Феникс!», я твердил: «Милый попочка!», и вместо всех горестных восклицаний, которые вертелись у меня на кончике языка, я твердил все те глупости, каким обучают попугаев и какие охотно повторяют самые докучливые из этих птиц. Меня это так смутило, что я решил вообще не произносить ни слова.

Мне было позволено летать по всему саду, и с верхушек самых высоких деревьев я часто видел дом колдуньи, но каждый раз, когда я пытался лететь в ту сторону, крылья мои опускались и я понял, что вовсе уж бесполезно пытаться идти туда пешком.

Однако в другие окрестные места мне летать не возбранялось, и вот, совершая одну из таких прогулок, я увидел, как из убогой, крытой соломой хижины вышла женщина. Под мышкой она несла какой-то мешочек. Сев на берегу ручья, она стала мыть рыбу, которую принесла в корзине, а потом ее солить. Я вспомнил о запрете колдуньи и решил, что она остерегала меня есть соль, потому что соль может вернуть мне человечий облик.

Я опустился на землю возле женщины: пленившись моей красотой, она побежала за мной следом, и, когда ей почудилось, что она совсем уже меня приручила, я вдруг взмыл вверх, унося с собой мешочек, принадлежавший бедной женщине. Припрятав его в отдалении под кустами, я возвратился в сад колдуньи — надеясь исполнить свой замысел, я не решился отсутствовать дольше. Но наутро, еще до рассвета я отправился туда, где был накануне.

В этот день я и увидел моего брата. Я был столь же удивлен, сколь обрадован встречей, я мечтал, чтобы брат забрал меня с собой, а он вместо этого терял время, любуясь мной. Тогда я решил поскорей испробовать силу соли, но брат испугался, чтобы она мне не повредила. Я хотел уведомить его об опасности, грозящей ему в такой близости от жилища колдуньи, но вместо слов из моего клюва вырывался смех. И тогда, восхищенный моей красотой, моим опереньем, брат случайно, желая меня похвалить, произнес мое имя. «Да, — хотел я ответить ему, — да, дорогой брат, это я, Феникс», но вместо этого произнес: «Нуину!» и почувствовал, что какая-то сила вынуждает меня лететь прочь, хотя это и повергло меня в отчаяние.

Два дня спустя, не находя себе места от тревоги за Зяблика, я вдруг услышал в саду страшные вопли колдуньи.

Это вы, мой дорогой брат, вы, за кого я так боялся, были причиной ее ярости. Вы только что похитили ее сокровища и обезоружили ее злобу, потому что вся сила ее колдовства была заключена в лошади и в шапке, которыми вы завладели. Теперь я наконец смог подлететь к дому Загрызу, и я добрался до него как раз в ту минуту, когда она вернулась после тщетной погони за вами. Спрятавшись на высоком дубе возле конюшни, я слышал, как она горевала и неистовствовала: «Но все же, — вскричала она, — я буду отчасти отомщена за измену подлой Тернинки. Вор, толкнувший ее на предательство, соблазнил ее и бросил в конюшне Звонкогривки, полузадушенную тем самым стогом сена, на котором она ему отдалась. Довершим же нашу месть!» С этими словами она вошла в конюшню, обманутая чепцом Тернинки, который нахлобучили на злосчастного Загрызенка, а он не мог предупредить мать, что это он. Загрызу, не приглядываясь к стогу, подожгла сено и вышла из конюшни, заперев дверь, — так она боялась, чтобы несчастная жертва не ускользнула от расправы.

После этого она побежала к себе в дом, чтобы увидеть того, кто остался единственным утешением в ее бедах, но дом был пуст: спрятавшись в листве дуба, я слышал истошные вопли ее единственного сына, к которому вернулся голос, когда огонь спалил соломенный кляп у него во рту.

Никого не найдя в доме и почуяв новую беду, колдунья возвратилась в уже охваченную пламенем конюшню. Ей все же удалось открыть дверь, и тогда в пламени и дыме она увидела, как надежда ее старости, ее сын, испускает дух, преданный той самой казни, какую небо судило и его матери.

Гнусный уродец изжарился живьем.

Вопль, который при этом зрелище испустила колдунья, был так страшен, что я затрепетал от ужаса, задрожал даже дуб, на котором я сидел. От этого оглушительного крика длинный торчащий зуб колдуньи вылетел у нее изо рта и, упав в пятидесяти шагах, разбился на тысячу осколков. Другая на ее месте не пожалела бы об этой потере, но колдунья разъярилась еще пуще. «Все кончено, — закричала она, — я лишилась своей волшебной силы, прибегнем же к хитрости!» С этими словами она побежала к себе в дом, а я выбрался из своего убежища, чтобы скрыться, пока ее нет. Я летел так быстро, как только мог, и к наступлению ночи оказался возле куста, где прежде спрятал мешочек с солью. Я уже надеялся, что колдунья меня не найдет. «Хвала небу, — говорил я себе, — я избавлен от жестокой необходимости выбирать между смертью и столь привлекательной супругой. Но, увы, я останусь попугаем до конца моих дней».

Не стану рассказывать вам, что мне пришлось претерпеть, пока я добрался до счастливых краев, где должны были окончиться мои злоключения. В пустыне, где не было фруктов, я едва не умер с голоду, к тому же я не привык долго держаться в воздухе и делал очень короткие перелеты. Все, кому я попадался на глаза, бежали за мной, желая меня поймать, я спасался на верхушках деревьев, но и там не чувствовал себя в безопасности из-за скверных мальчишек, которые швыряли в меня камнями и, охотясь за мной, карабкались по стволам.

Но, оказавшись в этом волшебном краю, я наконец мог отдохнуть от своих печалей. Я не подозревал, что ужасная Загрызу преследует меня, — я не узнал ее под личиной, под которой она скрылась. Колдунья достигла пределов Кашмира вскоре после того, как я туда прилетел. Она не подавала виду, что охотится за мной, хотя всюду оказывалась поблизости. Но я так привык, что все мною восхищаются, что не удивился ее вниманию, к тому же я проворно улетал, когда кто-нибудь подходил ко мне слишком близко.

Но поскольку меня очень тревожило, как сложится моя судьба, хотя я и очутился в стране, где сто миллионов попугаев могли бы жить по-королевски, время от времени я впадал в задумчивость. Колдунья заметила это и однажды, нежно глядя на верхушку дерева, где я сидел, сказала: «Как жаль, что такой красивый попугай потерялся! Наверно, он принадлежит королю, а может быть, какой-нибудь красавице, которая сейчас горюет, что потеряла его. Как знать, может, он принадлежит прекраснейшей из прекрасных! Впрочем, если бы его хозяйкой была Лучезара, он пожертвовал бы своей свободой ради счастья ее лицезреть. Не будь птица такой дикой, — продолжала колдунья, заметив, что, желая ее послушать, я спускаюсь все ниже с ветки на ветку, — не будь птица такой дикой, она далась бы мне в руки, и тогда во всем королевстве ее отца для Лучезары не нашлось бы подарка лучше, чем эта птица, краше которой не сыскать во всем мире. А какое счастье выпало бы попугаю, — продолжала хитрая колдунья, — ведь он стал бы предметом любви той, чья красота не знает себе равных. Кто из смертных не захотел бы оказаться на его месте, чтобы каждый день любоваться сокровищами, которых красавицы не таят от птиц».

Коварная Загрызу хорошо знала, к кому обращены ее слова! Я пришел в такое волнение, что по окончании этой речи ей осталось просто вытянуть руку, сжатую в кулак. И я спорхнул на нее так легко, как только мог.

Моя опрометчивая поспешность едва не оказалась для меня роковой. Стоило колдунье мной завладеть, выражение ее изменилось, глаза засверкали. Сжав мои лапки одной рукой, другой рукой она дважды потянулась к моей шее, чтобы меня задушить. В ту минуту я не мог уразуметь причины этой вспышки, но, когда палочка Серены обнаружила перед нами скрытую под личиной мавританки злодейку Загрызу, мне все стало понятно.

К счастью для меня, колдунья подавила первый порыв ярости и мести: ей было выгодно сохранить мне жизнь, но она приняла меры, чтобы я не мог вырваться от нее, пока мы не прибудем ко двору. Этот день положил начало моему счастью. Глаза попугая выдержали сверканье очей несравненной Лучезары. И под действием каких-то неведомых чар те, кто не могли взглянуть на принцессу даже с расстояния пятидесяти шагов, стоило им взять меня в руки, могли любоваться ею сколько душе угодно. Не могу описать вам, какую радость доставляли мне невинные ласки принцессы. Умолчу об обстоятельствах, которые позволили сбыться тому, что мне сулила колдунья. В облике попугая я был щедро вознагражден Лучезарой за все те ужасы, какие мне пришлось претерпеть из-за колдуньиной страсти. В облике птицы я понравился самым прекрасным в мире глазам и был бы несказанно счастлив, если бы вновь обретенный мной человеческий облик снискал такую же их благосклонность.