Костры ночных Карпат - Близнюк Семен. Страница 38

— Правильно соображаешь, брат, — Иосиф колыхнулся, шлёпнул ладонью по колену. — Думаю, в донесение все это включили?

— Ещё бы… Федор даже наносил на карту.

— Молодцы!

Ночью Косуля снова притопал на Берег, где, уже coмкнув глаза, горбилась халупка Миколы Шегуты.

На другой день в условленном месте — у лесной беседки — остановилась старая, видавшая виды машина воловчанина Арона. Лесник весьма вежливо посадил «пана гостя» на накрытое овчиной переднее сиденье.

«Хорошо, что ночевал на этот раз в хате, а не на чердаке, зарывшись в сено, — незаметно улыбнулся Лой. — А то шапка „у пана“ уж точно была бы в трухе…»

Его забавляла выдумка Поповича: тот объяснил собственнику машины, что молодой пан из Будапешта ездит по Верховине, покупая местную народную одежду…. поэтому и сам одет просто.

Приехали в Торунь, а оттуда пошли в Лопушное. Федор Хмиль, как и раньше, показал им верную дорогу, и, как начало темнеть, пустились к границе. Косуля ещё раз оценил искусство лесника ходить по горным кручам. Уж на что Иосиф сам был ловок и быстр — не поспевал теперь за связным. Тот, казалось, видел в темноте, как кошка, и по-кошачьи мягко ступал среди смерек, чувствуя, где под снегом их поджидает яма, где камень, где обрыв… Действительно, остановить его могли только большие снежные завалы.

— Мы ждали встречи с вами, очень ждали, — пожал руку связному Орлов. И спохватился:— Видите, так долго не встречались, что как будто даже раззнакомились — перешёл на «вы». Ну, как дела, друг Голубь?

Было что рассказывать. Лишь через два дня Орлов отвёз связного на границу.

Началась весна. И чем длиннее становились дни, тем удобнее было осуществлять рискованные выходы к военным объектам. По ночам усиленные патрули жандармов ловили подозрительных даже у корчмы, а днём среди снующих людей участникам группы действовать было легче, брать данные сподручнее.

Поповичу казалось, что только теперь начал по-настоящему развёртывать работу. Он горячо верил, что их дело правое, и действовал решительно, порой забывая о предосторожности.

Первейшим заданием, которое поставил перед ним Орлов, являлось создание центрального, «хустского звена» — между Кикиной и отрядом вучковчан. За это дело он и взялся.

В Хусте Федор знал довольно многих. Одним из них был Василь Величко. Как-то разговорились. При чехах Величко был городским старостой. Хортисты, насаждая свою администрацию, ограничили его коммунальной службой… Да, у него были свои основания бранить новые власти. Голубю показалось, что этого достаточно. Подошёл ещё раз. То, что сын Величко успел заделаться жандармом, Федора не смутило — наоборот, казалось подкупающим: старик сможет получать нужную для группы информацию, так сказать, из первых рук. И Попович намекнул, что его интересует.

— Я понимаю, понимаю, — как-то сразу ответил Величко. — Вам бы надо заиметь такого человека, который бывает часто среди военных или же работает в близкой к ним канцелярии, в худшем случае — в парикмахерской, в буфете… Сам я, скажу прямо, на это не гожусь, но подыскать вам человека по старому знакомству постараюсь.

Бродил Величко по городу, дошёл до самого моста, где с Красной скалы как-то сразу начинались горы, и завернул в маленькую улочку. Увидел мастерскую: в окошке торчала пара модных, на шнурках, сапог, высокие дамские «румунки» — немудрёный рекламный товар. Величко потоптавшись, перекинул палку в левую руку, толкнул дверь. Из-за низкого столика взглянул на посетителя согнутый вдвое человечек. Взглянул, и вдруг его узкие губы раздвинула улыбка:

— Вот это гость! Как будто неожиданно вошло в мою конурку доброе старое время. Это да!.. Садитесь, дорогой, садитесь.

Величко вскинул брови. Только теперь признал в кривом сапожнике старого знакомого по аграрной партии Ивана Лоньку. В одно время Лонька был будто коммунистом, а потом перешёл к ним, аграрникам. На митингах — даже перед одними хустскими рабочими — он страстно кричал, что надо бороться за права на землю, ибо благополучие всякого народа держится на крепких хозяйствах хлеборобов: будет крепок хлебороб — будет крепка страна… И Лоньку заметили—вскоре его избрали секретарём окружкома партии аграриев.

— Вы же тогда смелым человеком были, — напомнил Величко.

— Был, да весь вышел, — видите, приходится обувать чужие ноги. Молча… А землю псы прибрали к своим лапам. Скоро, слыхал, верховинских девушек вывезут в Мадьярщину — в весёлые дома. Вот так, родной земли — и той лишают. А вы-то как? Подбить косячки? Ну, это мы мигом!..

Рассказал Величко леснику про свою встречу с Лонькой. Подчеркнул: бывший коммунист. За рабочих даже пострадал: был на демонстрации, жандармы разгоняли их — и ему досталось, что до сих пор ходит с переломанным хребтом.

— Откуда вы знаете? — решил уточнить Федор.

— Говорил мне сам. Правда, трепаться он умеет — это за ним давно примечали.

Не было у Поповича другого знакомого, кто бы хорошо знал кривого сапожника. Присматривался издали к его посетителям — обыкновенные как будто горожане. Реже заходили верховинцы из окрестных сёл — те приносили разве что совсем безнадёжную, порванную обувку. Обыкновенные клиенты, обыкновенная «майстерня». И Лонька, казалось, не отлучался никуда: выйдет из мастерской и, согнувшись, ковыляет в дом.

Не только наивный старый «демократ», но и насторожённый руководитель группы не мог разгадать «операции прикрытия», разработанной хортистской контрразведкой для своего агента. Спектакль с «увечьем» Лоньки был предусмотрен заранее для реабилитации старого провокатора, который на названной демонстрации то был, только в иной роли — «умиротворителя», за что ему тогда перепало от самих демонстрантов.

И уж никак Попович не мог знать, что ещё в разгар зимы к кривому явился необычный гость — и не в мастерскую, а прямо в его дом. И не днём, а в глухую, метельную ночь. В комнаты, правда, не прошёл, остался с хозяином в тёплой прихожей-кухне. Сняв меховую шапку и опустив такой же воротник, прикрывавший полное лицо, майор Немеш — а это был он — грузно сел на табурет. Будучи в Хусте, Немеш решил разбудить «дремавшего» агента. Заговорил немилостивым голосом:

— Молчишь? И думаешь, будем тебе долго платить за молчание?

— Наверное, нет опыта, — быстро схитрил Лонька. — Не могу нащупать ни одного тёпленького. Нужен ваш совет…

Майор, закурив, несколько сбавил резкий тон:

— Мы тебя считаем весьма перспективным и важным сотрудником, поэтому пустячных заданий ты не получал. У тебя прекрасная «визитная карточка»— бывший коммунист, потом секретарь Хустского окружкома аграрной партии, ущемлённый венграми, и вот — превратившийся в полупролетария…

— Ну, какой я пролетарий — у меня мастерская, красивый дом.

— Я говорю — «полу». Ремесленники разве не тянутся к русским?

— Оно то так…

— Вот! С этого и надо исходить. Пойми, чтобы проникнуть в подполье, надо искать дорогу к Советам.

— Понимаю. Теперь понимаю…— рот у Лоньки остался открытым.

— Начинай немедленно. Мне нужна сейчас шумная акция. Иначе… твой красивый домик вместе с мастерской могут исчезнуть так же, как они появились — и не «по наследству». Тогда тебя отправим уже как настоящего «пролетария» к ним в компанию… в Бац. Лонька вздрогнул, но майор хрипло рассмеялся:

— Пошутил я, пошутил. Ты человек наш. Да и жена у тебя — мадьярка. Всё должно быть хорошо.

Кривой сапожник заводил крамольный разговор почти со всеми клиентами. Но ничего пока не получалось. Одни, исчезая, больше не появлялись, другие почему-то угрюмо молчали, не поддерживая темы начатой беседы. И вот, наконец, случай подсунул ему обиженного новой властью старосту. Лонька просто задрожал от радости, когда Величко, выслушав его жалобы на то, что теперь, мол, нет даже друзей, кто бы помог вырваться отсюда, уйти за границу, — вдруг тихо сказал:

— Почему же? Доброму человеку всегда можно помочь…

Встреча Лоньки с лесником состоялась в мастерской. Хотя Голубь отрекомендовался просто проводником, заинтересованным в деньгах, хитрый агент уже почуял след. А когда Голубь предложил в порядке подготовки «подарка для русских» разузнать фамилии высших командиров гарнизона, Лонька понял: может сигнализировать самому шефу Немешу. Но прежде надо было втянуть «голубчика» в игру и попытаться разузнать, с кем он имеет связи, кого переводит через перевал. Кривой сказал: