АББА или Чай с молоком - Воробей Вера и Марина. Страница 4

– Зачем Малые? – важно сказал старик и деловито вытер пальцами уголки губ. – Просто Жуки.

Наступила пауза.

– А Малые? – наконец сказал Евгений Николаевич, но на этот раз так тихо, что даже Марина не расслышала.

Собака замолчала и тоже как будто прислушалась.

– Жуки-то? – уточнил старик, лениво почесывая грудь.

Евгений Николаевич нервно кивнул.

– Туды, – объяснил старик и показал туда, откуда они только. что пришли. – Обогнете пруд и прямо.

– Но мы таки шли, – заметила Генриетта Амаровна.

– Я перепутала, – прошептала Марина. – Нужно было обойти пруд слева.

И они вернулись назад.

В Малых Жуках решили сделать привал. Был седьмой час. Генриетта Амаровна достала из пакета бутерброды, а Марина пыталась вспомнить, куда идти теперь. Но времени на размышления не было.

Когда наконец увидели указатель «Кукушкино гнездо», начало смеркаться, и Елена Викторовна не выдержала:

– Я устала. Мне все это надоело. Я хочу есть. А папа сказал:

– Мы почти пришли.

– Да, но нам еще идти назад! – И Елена Викторовна заплакала.

Когда отыскали водокачку и нашли раздвоенное дерево, было уже темно.

– Посвети. – Папа дал Марине фонарик, а сам стал копать.

Елена Викторовна ждала, что он найдет чемодан, а может, кованый сундук, набитый золотыми монетами. Но Евгений Николаевич вытащил из земли бутылку, обыкновенную бутылку из-под шампанского.

– Этого не может быть, – тихо сказала Елена Викторовна. – Он над нами издевается.

Как и в первый раз, в бутылке оказалось письмо. Папа разбил бутылку и стал читать, а Марина светила. Вот это письмо.

Разве я не говорил вам, чтобы вы посадили дерево? Но вы отправились искать клад.

Идите домой, а утром посадите дерево. И смотрите, чтобы это была яблоня, а не какая-нибудь дрянь.

В доме под лестницей стоит жестяная коробка. В коробке – двести пятьдесят долларов. Это деньги для Марины, и пусть она сама решит, как ими распорядиться.

И не забудьте олухи, посадить дерево, а тоя встану из могилы и буду вас по ночам пугать.

А теперь идите домой, и пусть это будет вам уроком.

Пахло сиренью, и было тихо. В темноте под раздвоенным деревом стояли четверо.

– Вот дает! – грустно сказал Евгений Николаевич.

И снова стало тихо – так тихо, что было слышно, как соловей опустился на ветку.

«Фюить-Фюить», – пел соловей. Генриетта Амаровна всхлипывала в темноте. Елена Викторовна тоже заплакала. Но это были слезы радости, потому что теперь дед был для них как живой.

А Марине стало страшно. Потому что дед умер и бутылка целый год пролежала в земле. Потому что дед знал, что скоро умрет. И наверное, ему были грустно расставаться с этим миром, где цветет сирень и по ночам поют соловьи.

Когда добрались до дома, уже светало.

– Знаете что? – сказал Евгений Николаевич. – Давайте посадим дерево. Чего ждать?

7

«Не понимаю, почему нужно работать в воскресенье?» – обиделась Елена Викторовна, когда накануне папа сказал, что ему нужно в Москву. «Я дежурю, – ответил Евгений Николаевич. – Что тут такого?» – «Можно подумать, – перебила его Елена Викторовна, – что ты работаешь не в НИИ, а на станции «Скорой помощи».

Когда Марина проснулась, папа уже уехал. Пока бабушка готовила завтрак, она бродила по саду.

Теперь у сарая росла маленькая яблоня. Марина подумала, что однажды дерево вырастет, и на нем появятся плоды. Ее внук, проходя мимо, сорвет яблоко и с любовью подумает о тех... О ком?

«Юля, наверное, уже приехала», – вспомнила Марина. Она было бросилась к калитке, но Генриетта Амаровна ее остановила:

– Муся, завтракать.

И бабушка помахала ей рукой так, словно Марина была капитаном, а Генриетта Амаровна встречала ее на берегу.

– Му-у-ся.

И они сели завтракать.

Толкнув ветхую калитку и едва не споткнувшись о ведро, до краев наполненное прозрачной колодезной водой, Марина поднялась на крыльцо и хотела постучать в дверь. Но В этот момент дверь открылась сама, и на пороге появился Александр Иванович, красивый и мужественный, в клетчатой рубашке с короткими рукавами и кремовых брюках. Он только что вошел.

– Привет!

– А где Юля? – спросила Марина, едва не забыв поздороваться.

– Юля в Москве, – сказал Александр Иванович, и лицо его приняло виноватое выражение.

– Как в Москве? – удивилась Марина.

– Сказала, дела, – вздохнул Александр Иванович. – Какие у нее могут быть дела?

– Она приедет?

Александр Иванович ничего не ответил, только развел руками.

– Подожди...

– Но Марина уже бежала к калитке, размазывая по лицу слезы.

Нет ничего обиднее предательства, но она этого так не оставит. Она все скажет Юле, все – пусть знает. А про клад не скажет. Ни за что на свете не скажет.

8

Никогда раньше Юля не жила одна. Теперь, когда папа уехал, она вдруг почувствовала себя маленькой и одинокой.

Юля поставила на плиту кастрюлю с водой и включила телевизор. Рискуя своей карьерой, доктор Росс настояла на пересадке сердца и так спас ребенка. Юле нравился Джордж Клуни и его герой доктор Росс. В ее комнате над пианино висел цветной плакат с изображением Джорджа Клуни в фильме Квентина Тарантино «От заката до рассвета». И когда она сидела в кресле или разыгрывала этюд Шопена, их взгляды встречались. Он смотрел на нее одобрительно и улыбался, а ей казалось, что нет у нее никого ближе. «Он такой красавец», – думала Юля. На его фоне Коля Ежов явно проигрывал. Она старалась избегать подобных сравнений, но это было не так просто, потому ЧТО Коля ни на минуту не выходил у нее из головы.

«Подумаешь, доктор, – сказала себе Юля. – И даже не доктор, а так, детский врач – это все равно, что фельдшер или ветеринар».

Тут как раз закипела вода, и Юля бросила в кастрюлю пельмени. В этот момент в дверь позвонили.

Юля на цыпочках подошла к двери и посмотрела в глазок.

– Марина?!

«Она не в духе», – подумала Юля, разглядывая ее раскрасневшееся, мокрое ,от слез лицо. Так она стояла, припав к двери, но потом подумала, что Марине с той стороны видно, что в глазок смотрят. Юле стало неловко, и она открыла.

Как ни странно, Марина не бросилась на Юлю с кулаками и не заплакала, а только тихо спросила:

– Можно?

Вид у Марины был грустный и испуганный.

– Марина, что случилось?

Глупый вопрос. Разве это не она обещала Марине, что сегодня с Александром Ивановичем приедет на дачу.

– А я как раз пельмени варю, – сказала Юля, – Будешь?

Oна честно разделила пельмени пополам и достала из холодильника сметану.

– Что-то случилось? – спросила. Юля, чтобы как-то начать разговор.

– Нет, ничего. – И Марина задумчиво отправила в рот дымящийся пельмень.

– Ты из-за меня приехала?

– Из-за тебя. Хотела, чтобы ты знала, что я о тебе думаю, – улыбнулась Марина.

Откуда это спокойствие? Юля проглотила пельмень, и обожглась.

– Черт!.. Кто-то умер?

Марина часто плакала по поводу и без повода – это было обычное для нее состояние. Но теперь она была спокойна, слишком спокойна. Выходит, что-то случилось.

Но Марина не ответила, а вместо этого спросила:

– Ты сегодня видела моего отца?

– Видела, – сказала Юля и немного смутилась.

Она действительно видела сегодня Евгения Николаевича – И он шел с женщиной. Наверное, это была его сотрудница, а может, двоюродная сестра из Самары, потому что Юля слышала, что в Самаре у Марины есть двоюродная тетя. Но почему-то Юля решила не говорить, что он был не один. Может, это была паспортистка? У нее похожая прическа. Ерунда. Юля видела Евгения Николаевича со спины, но в женщине, которая шла с ним рядом, она без труда узнала Людмилу Сергеевну. Можно сколько угодно себя обманывать и уверять, что это была паспортистка и Евгений Николаевич случайно встретил ее во дворе, – И все-таки это была Людмила Сергеевна, она же Кошкина Л. С., или просто Кошка. Это была она.