100 шкафов - Уилсон Н. Д.. Страница 5

— Ну что ж, займемся ею, когда будем дома, — Фрэнк взял руку Генри, на которой все еще была перчатка, и поднес к его лицу. — Понюхай эту кожу, — сказал он, — она повидала грязь, пот и тысяч десять бросков. Старая перчатка — самая лучшая. А историю чистенькой не купишь.

Когда они покинули распродажу, Фрэнк погрузил в кузов довольно большую лампу и неполное собрание энциклопедий. А Генри, к своему ужасу, оказался обладателем не только бейсбольной перчатки, но и складного ножа, который к тому же не закрывался и как-то не ложился в руку. Родители никогда не запрещали ему иметь нож. Наверное, потому что они и предположить не могли, что ему может такое прийти в голову. Генри держал нож открытым и пальцем пробовал остроту лезвия.

— Да, довольно тупой, — сказал Фрэнк, отрываясь от созерцания грязной дороги, — но не бойся, я его для тебя заточу. У Дотти самые острые ножи, какие я видел. Она терпеть не может тупых ножей. Каждый, у кого есть хоть капля ума, держит свой нож острым.

— А она никогда не резала пальцы?

— Я открою тебе маленький секрет, Генри, секрет, который знают все. Режут пальцы, как правило, только тупыми ножами, — Фрэнк наклонился к Генри и хлопнул его по колену. — Когда строгаешь острым ножом, стараешься быть осторожнее. А даже если порежешься, порез будет чистым и быстрее заживет. Острые ножи безопаснее тупых. Я бы даже посоветовал тебе нигде ничего не вырезать, пока я не достану инструменты и не заточу хорошенько нож.

— Ладно, дядя Фрэнк, — Генри опустил лезвие, и оно бессильно упало обратно в рукоятку. — Как так получилось, что оно не держится в открытом положении?

Фрэнк побарабанил пальцами по рулю.

— А, наверное, что-то внутри поломалось. У меня куча таких ножей. Это не имеет значения, пока он не откроется у тебя в кармане. У меня вот до сих пор шрам остался. Забыл, что нож при мне, и прыгнул на вторую базу. Просто нажимай пальцем сбоку, когда держишь его открытым, и все будет в порядке. Заодно привыкнешь к крепкой хватке.

— О’кей, — сказал Генри, но обратно в карман нож не положил.

Дядя Фрэнк направил пикап на клочок грязной земли над канавой, соединявший обочину дороги с полем.

— Вот мы и на месте, Генри. Эти перекати-поле — совсем как люди. Тоже собирают с миру по нитке.

— В каком смысле? — спросил Генри, когда Фрэнк уже почти выбрался из пикапа.

— Дело не только в людях или растениях, — сказал Фрэнк. — Это везде и во всем.

Он ступил в канаву. На дне ее маленький ручеек затекал в дренажную трубу. И там же лежал, вцепившись в отверстие трубы, и шуршал в ногах Фрэнка спутанным грязным клубком драгоценный объект продажи. Фрэнк поднял спутанный ком травы и бросил его на посыпанный гравием откос. С нижней части кома закапала вода.

— Генри, ты когда-нибудь задумывался, как сбиваются вместе кусочки пыли на полу? — Фрэнк начал пинать оставшиеся клубки к откосу. — Некоторые травинки съедает корова, а потом они выходят с другого ее конца, сохнут на солнце и утаптываются. Затем эти ничтожные частицы подхватывает ветер и заносит через окно на пол в твою комнату.

Генри наблюдал, как Фрэнк выкарабкался из канавы и побросал комки травы в кузов пикапа.

— Потом, — продолжил он, отряхивая руки, — эта маленькая частичка пыли встречает другую такую же, только отставшую от твоего свитера, который в свою очередь был сделан из овечьей шерсти в Новой Зеландии. Эти две частички подбирают твои волоски и чужие волоски, которые пристали к твоей футболке в ресторане, потом их пинают из угла в угол по комнате, пока они не осядут шариком под твоей кроватью, спрятавшись в дальнем углу.

Фрэнк пытался привязать клубки растений бечевкой.

— Так же и с людьми. Если они чувствуют себя потерянными, то их носит туда и сюда, пока наконец не забросит в какой-нибудь угол, или дыру, или трубу.

Он оборвал конец веревки и залез обратно в кабину. Генри тоже залез и сел рядом с дядей.

— Такие места есть и в городах, — сказал Фрэнк, — и в домах — везде. Места, где заканчивают свой путь потерянные вещи.

— Например, какие? — спросил Генри.

Дядя Фрэнк рассмеялся и завел двигатель.

— Например, пупок. И это место. И Кливленд. Генри сравнительно мал, так что и людей здесь дрейфует меньше. А когда они отсюда выбираются, то снова попадают в этот водоворот, пока их в конце концов не прибивает куда-нибудь еще.

Генри смотрел, как дядя Фрэнк переключает передачи.

— Я тоже однажды потерялся, — сказал Фрэнк и взглянул на Генри. — Но теперь я нашелся. Сейчас я под кроватью. Я в той же трубе, что и ты. Только ты не думай, что для тебя это болтание закончилось.

Пока они ехали домой, несмотря на то что Фрэнк перетянул весь кузов веревкой, перекати-поле каждые несколько сот метров парами и даже целыми кучами вываливались на дорогу.

— Вот какой я теперь богатый, — сказал Фрэнк, когда Генри указал ему на одну особенно большую кучу, валявшуюся позади них на дороге. — Тысячи долларов сыпятся из моего кузова, а я даже не собираюсь притормозить. Если бы у меня хватило мозгов, я бы захватил с собой кусок брезента. Давай-ка посмотрим, успеют ли они все выбраться оттуда, пока мы доедем.

Он надавил на газ. Всю дорогу до дома их сопровождали столп пыли, брызги гравия и изредка выпрыгивающие из кузова перекати-поле.

Когда они приехали, Фрэнк заехал прямо через лужайку и, обогнув дом, остановился у амбара. Генри распахнул свою дверцу и подошел к дяде Фрэнку, который уже стоял у заднего борта кузова. Там сзади машины висели, зацепившись за веревку четыре перекати-поля. Лампа, которую Фрэнк прикупил на распродаже, рассталась с абажуром, а коробки с энциклопедиями были разворочены, и их содержимое валялось по всему кузову.

— Гмм, — сказал дядя Фрэнк. Генри промолчал. — Да, Генри, иногда я желаю, чтобы во мне было чуточку больше от твоей тети Дотти. Возьми эти комки травы и брось их в одно из стойл. А я пойду возьму брезент и по-быстрому сгоняю обратно. Ты побудь здесь и, главное, не говори своей тете, чем мы занимались.

— Конечно, — согласился Генри.

После ужина Фрэнк и Дотти вышли на крыльцо, чтобы Фрэнк мог использовать положенную ему единственную в день возможность покурить. Генри пошел с девочками в их комнату и повалился на пол. За ужином он принял предложение дяди Фрэнка поделить недоеденное девочками мясо, и теперь этого мяса было в нем больше, чем когда-либо в жизни. И кетчупа, кстати, тоже. Его двоюродные сестры разговаривали рядом, но Генри не мог заставить себя слушать.

В комнате собралось значительное поголовье кукол. Одни, фарфоровые и изысканные, стояли в ряд на комоде, каждая поддерживаемая отдельной металлической стойкой. Другие, в стеганных платьях и с гнущимися руками и ногами, валялись на кроватях. А одна кукла — это был пластиковый младенец — лежала на самом краю и смотрела на Генри одним открытым глазом.

Ему было немного не по себе от такого зрелища. Но с другой стороны, насколько он помнил, Генри еще никогда не встречал кукол, которые не были бы предназначены для каких-нибудь примитивных или диких ритуалов.

Одну сторону комнаты целиком занимала двухъярусная кровать, с другой стороны примостилась кровать поменьше, а между ними была стена с окном, выходившим на амбар. Если бы у Генри в комнате было окно, из него, наверное, открывался бы такой же вид.

— А почему вы втроем делите одну комнату? — спросил он, попытавшись приподняться, но снова повалившись обратно. — Дом же действительно большой. — Он прервал длившийся уже какое-то время спор о том, играть ли в монополию или в пиратов. Генриетта высказывалась за настольную игру. Анастасия отстаивала пиратов. А Пенелопа, будучи в курсе, что ее голос — решающий, безразлично лежала на верхнем ярусе кровати и что-то читала.

— Да, большой, — ответила она Генри, отложив книгу в сторону. — Внизу есть еще одна комната, но мама приспособила ее для занятий шитьем. К тому же папа держит там телевизор. Сомневаюсь, что он разрешил бы кому-нибудь из нас смотреть его по ночам.