Лунное танго - Воронова Анна. Страница 12
Тысячу, миллион раз зареклась рассказывать что-нибудь маме. Иногда она такая добрая, такая понимающая – размякнешь, все секреты выложишь – все самое светлое, самое тайное. А в ответ – бац! «Так вот ты о чем на самом деле думаешь! Какая ерунда, лучше подумала бы об учебе, дневник весь в замечаниях, читать стыдно…» Или, еще хуже, вывалит все через месяц, когда поссоримся: «Оте-ец! Иди посмотри на нее, чего выдумала! А ты знаешь, что у нее в голове на самом деле, что у нее творится там, в башке? Она мне сама рассказывала…»
В такие моменты мне хочется завизжать, завыть, упасть на пол, крушить все. И орать, орать:
– Заткнись, замолчи! Как ты можешь?!
Хуже нет, когда на тебя плюют свои. Хуже нет, когда все это делает родной человек. Это и есть предательство.
Вот я поверила этому парню, его улыбке, а он меня потом немножко предал. Чуть-чуть. Но все равно царапнуло внутри. Все-таки зацепило. Если честно.
Но как же тогда жить, как с людьми? Никому не верить? Не доверять? Не раскрываться? Смотреть на всех исподлобья – мол, только попробуйте мне улыбнуться, гады, предатели… Щас сама как первая плюну!
Не знаю.
Одно я знаю точно – надо молчать. Никому ничего не рассказывать. Особенно своим. Чтобы у них не было этой возможности – немножко меня предать. Пусть лучше они не знают обо мне ничего, совсем ничего. Пусть думают, что у меня все нормально. Я и так на все расспросы отвечаю: «Нормально». Вон папе сегодня написала: «У меня все нормально». Да так каждое мое письмо к ним заканчивается. И мне кажется, родителей это устраивает. Ну что они будут делать, если ненормально? Это ж разбираться придется, по-настоящему. А мне кажется, они совсем не хотят знать, какая я – настоящая. Они хорошие, но они все равно никогда меня не поймут.
А теперь уже я сама не хочу, чтоб поняли.
Всегда человек носит внутри свое одиночество. Всегда. Мы ходим, а внутри нас – по горлышко – залито одиночество. Оно темное, черное, течет по венам вместо крови. У каждого в душе своя ночь.
Черные реки одиночества.
Мне кажется, я давно утонула.
Знакомство с новой школой прошло тихо. Все-таки поначалу Динка немножко нервничала. Но 10-й Б оказался нормальным, хоть одноклассники и посматривали на нее с повышенным интересом, как на всякую новенькую. И классная – тьфу-тьфу-тьфу! – вроде ничего, не монстр.
И Нонна наконец-то вернулась из Финляндии. Недолго Динка парилась одна. Первым делом новая подруга заговорила о Никите, с которым Динка, кстати, до сих пор еще не познакомилась. Ему мало показалось каникул, он задвинул школу еще на несколько дней. Нонна шепнула по секрету, что вместо учебы он теперь рванул на какую-то турбазу. Везет же некоторым, родители прогуливать разрешают. Потом, конечно, придется нагонять… хотя после каникул все равно никто ничего не помнит, неделю в классе вспоминают, сколько будет дважды два: уж не четыре ли?
Каникулы еще гудели в голове, а все-таки школа мгновенно втянула Динку в привычную жизнь. На переменах по коридорам носились табуны мелюзги, орали, дрались портфелями. Из столовой пахло булочками с изюмом, компотом и макаронами. Во дворе на переменах бушевали войны, летали снежки, со смаком впечатываясь в школьные двери – оттепель, спасайся кто может! Так что выйти можно было только на полусогнутых, тщательно прикрываясь рюкзаком.
Подумаешь, еще один класс, еще одна школа, еще один урок, еще одно домашнее задание, еще один день. Ничего нового.
– Уж полночь близится, а Бэтмена все нет!
Нонна сердилась, Динка улыбалась.
Был у Толика такой недостаток: он часто опаздывал. Чтобы зря не дергаться, Динка, отправляясь на встречу с ним, брала книжку. Вот и сейчас она сидела на широком подоконнике Дома культуры с книжкой на коленях, а Нонна сидела рядом и нервно качала ногой.
– Толик, ну что за дела?! Пятнадцать минут! Убить тебя мало! В следующий раз вообще не приду.
– Простите, девчонки, раньше никак не мог, летел, обгоняя ветер!
– Ага, вижу, как летел. Как страус над Северным полюсом!
– Нонна, полюс моей души! Прости несчастного, смиренно припадающего к стопам твоим…
– Ладно, ладно, не припадай. Нашелся тоже припадочный. Шевели уже костями.
Сходить на репетицию танцевалки была Ноннина идея. Толик занимался танцами. И – хоть это и казалось Динке удивительным – очень этим гордился. Почему удивительным? Потому что странно и необычно – парень, а танцует. Динка думала, что парни на танцы ходят исключительно из-под палки. Ну там, предки доминируют и гнетут. А Толик при слове «танцы» становился похож на гоблина, которому подарили долгожданную ядерную бомбу. Или даже две. Он говорил о танцах со страстью. Он махал рукой, отбивал ритм, отбрасывал челку, тыкал в мобильник, чтобы немедленно включить музыку. Он почти взлетал над землей, честное слово. В глазах его плескалось темное пламя, в котором вспыхивали названия – самба, румба и прочие пасодобли.
Динка сама обожала танцевать, особенно под латиносов. Но делала это дома, тайно, проверив замки на входной двери. Только так, в одиночестве, могла двигаться, закрыв глаза, позабыв, кто она такая.
А вот Толик ни капельки не стеснялся. Он давным-давно зазывал ее на репетицию, но ей все казалось неудобным. Ну, припрется – и что? Постоит у стенки, пока они скачут на сцене, кони молодые?
А Нонна сразу взяла быка за рога – мол, пошли, так надо. Динка спросила зачем, и Нонна тут же по большому секрету объяснила, что у нее на танцующего Толика «серьезные планы».
– Ты ж понимаешь, впереди бал, День святого Валентина.
Динка лениво кивнула – да хоть день святого патологоанатома. Будущий бал влюбленных был ей по барабану. А вот Нонна ушла в подготовку с головой, записалась в оргкомитет, бегала по девчонкам, вела по телефону бесконечные переговоры, жаловалась, что Никита тянет со сценарием и что днем с огнем не купить ничего приличного из шмоток…
– Уф, успели вроде.
Толик буквально тащил их за собой, пытаясь наверстать время. Они рысью пробежали длинный коридор и, пыхтя, свернули к лестнице. На площадке второго этажа им навстречу попался высокий парень в сером свитере.
– Никитос! – ликующе взвизгнула Нонна, бросаясь ему на шею. – А-а-а, Никитос! Наконец-то! А что не позвонил, не сказал? Я думала, ты еще на турбазе!
Толик закатил глаза к потолку и чмокнул губами. Потом сверкнул улыбкой – мол, прости, Динка, время поджимает, – и скрылся за углом. Он торопился переодеться.
Динка пару минут рассматривала потолок, будто на запыленную люстру опустился одинокий ангел. А что еще делать, когда рядом целуются?
– А у меня сюрприз! Смотри сюда, Ник. Я тебя с подругой хочу познакомить, помнишь, я тебе рассказывала про поезд.
Динка с облегчением перевела взгляд с лампочки на серый свитер.
И вздрогнула.
Не так давно обладатель этого свитера, этих серых, широко распахнутых глаз орал ей, что она непроходимо тупорылая блондинка.
– Это Дина. – Нонна подтолкнула Никиту поближе.
Они замерли.
Динка нарочно глядела ему прямо в бесстыжие глазищи. Пусть знает.
Никита отвел взгляд. Как будто это она ему рукав порвала, ей-богу!
– Э-э-э… очень приятно.
О, а мы, оказывается, вежливые.
– Да, мне тоже, – светски кивнула она. – А вы, насколько я поняла, увлекаетесь фотографией?
Так ему и надо, пусть помучается.
Но сероглазый быстро собрался:
– А вы, насколько понял я, увлекаетесь травлей прохожих?
– Просто люблю собак, – Динка решила не отступать. – Собака – друг человека, к тому же хороший защитник. А то, знаете ли, попадаются иногда в лесу отмороженные личности. Чуть что, начинают орать: «Дура! Изыди!» Надо же как-то защищаться.
Никита чуть заметно порозовел. Запустил пятерню в аккуратно зачесанные светлые волосы.
– Только полные дуры ходят без поводка.
– Ага, и без намордника тоже… Чем же полная дура вас так напугала? Она вас укусила?