Близко-далеко - Майский Иван Михайлович. Страница 37

Здесь самолет оторвался от долины реки и вплоть до Хартума летел над желтой, бескрайней пустыней.

Молоденький стюард, египтянин, почти мальчик, ловкий и быстрый, как ящерица, разнес пассажирам завтрак.

Его кожа отливала бронзой, а в черных глазах светились веселье и лукавство. По-английски он говорил свободно, но с местным акцентом. На советских пассажиров Гассан – так звали стюарда – смотрел с нескрываемым любопытством и старался им всячески услужить.

За завтраком пассажиры стали знакомиться друг с другом. Первым представился Петровым англичанин, говоривший о каналах на Марсе. Он оказался крупным чиновником министерства колоний, командированным из Лондона в Южную Африку по делам, связанным с военными поставками. Его резиденция была в Кейптауне, но сейчас он прилетел в Каир на несколько дней и теперь возвращался на мыс Доброй Надежды. Узнав, что Петров – советский моряк, сэр Рональд Бингхэм (таково было его имя) подумал: «Было бы слишком много чести для большевиков, если бы, встретив одного из них, я потерял душевное равновесие». И он заставил себя остаться по-прежнему любезным, даже предупредительным.

Впереди, у самой кабины управления, сидел бурский полковник Менц из Южно-Африканского Союза. Это он кричал о «черных обезьянах» на аэродроме в Каире.

Война заставила Менца надеть военный мундир, однако в обычной жизни он был ярким представителем того класса бурских помещиков, которые на всю Африку прославились дикостью, жестокостью и самым оголтелым расизмом.

Соседом Менца оказался Вильсон – южноафриканский «алмазный король» из Иоганнесбурга. Этот чистокровный англичанин по своим взглядам и настроениям мало отличался от бурского полковника. Выходец из мелкочиновничьих кругов, Вильсон сделал бешеную карьеру, но такими средствами, о которых люди не любили говорить к ночи. Сейчас Вильсон возвращался из Каира, где провел одну смелую спекуляцию.

Позади Менца и Вильсона устроились английский генерал Гордон и его адъютант капитан Лесли. Они летели в Кейптаун для переговоров с южноафриканским командованием по различным военным вопросам.

В самой задней части самолета скромно примостились два негра – те самые, появление которых так взорвало на каирском аэродроме полковника Менца. На одном из них отлично сидел европейский костюм. По всему видно было, что этот африканец много лет прожил в городе. Его звали Бенсон. Он служил агентом в английском интендантстве и сейчас был командирован в центральные районы Африки заготовлять сырье для английской армии в Египте.

Второму негру, Киви, было лет двадцать, не больше. Он носил какой-то странный, неведомого покроя, костюм, оставлявший открытыми шею, руки и ноги юноши. Киви был сыном вождя одного из центральноафриканских племен, учился в Каирском университете и ехал домой на каникулы.

Оба африканца чувствовали себя очень стесненно и старались ничем не привлекать к себе внимания белых пассажиров.

Экипаж самолета состоял из пилота-англичанина Симонса – большого, нескладного человека лет тридцати; рыжего костлявого механика Брауна, тоже англичанина, и, наконец, юного стюарда Гассана.

Всего тринадцать человек. Но каким пестрым было это общество! Правда, в обстановке мирного воздушного полета большая часть таившихся в нем противоречий дремала. Однако одно противоречие, расовое, даже сейчас выступало во всей своей безобразной наготе.

Полковник Менц, генерал Гордон и «алмазный король» Вильсон даже не пытались скрыть свою враждебность к черным африканцам. Они непрерывно искали повода подчеркнуть, что присутствие в самолете негров считают для себя оскорбительным.

В глубине души сэр Рональд Бингхэм разделял их чувства. Однако как крупный чиновник колониального ведомства он лучше понимал всю остроту расовой «проблемы» для Британской империи и потому делал вид, что просто не замечает негров.

Что касается пилота Симонса и капитана Лесли, то они, конечно, испытывали к «цветным» и неприязнь и презрение. Однако это была, скорее всего, дань традиции: представители молодого поколения были менее заражены расовыми предрассудками, чем их отцы, они сами не оскорбляли негров, но и не считали нужным как-нибудь отмежеваться от недостойного поведения расистов. Механик Браун в душе осуждал генерала и полковника. Он был левый лейборист и в Англии нередко выступал против национального угнетения колониальных народов. Однако, столкнувшись с разгулом расизма в Африке, он не нашел в себе мужества протестовать. Вот и сейчас Браун сочувствовал двум неграм-пассажирам, но ничем этого не проявлял, делая вид, будто целиком поглощен своими обязанностями.

…После завтрака Степан встал со своего места и, подойдя к двум неграм, протянул им каирскую газету:

– Не хотите ли почитать?

Негры были поражены, почти испуганы. После секундной заминки старший нерешительно взял газету и едва слышно пролепетал:

– Благодарю вас, сэр… Вы очень добры, сэр… Лицо бурского полковника налилось кровью, и он прохрипел сквозь зубы:

– Проклятый большевик!

Вильсон и генерал Гордон онемели от изумления. Остальные внезапно смолкли и насупились.

Вторая половина дня прошла в атмосфере всеобщего напряжения. Пассажиры почти не разговаривали, а вокруг советских людей сразу образовалась пустота, точно они совершили какой-то вызывающий и неприличный поступок.

Первую ночь провели в Хартуме – столице Судана, расположенной у слияния Белого и Голубого Нила. [11] Быстро поужинав, Петровы и Потапов решили немного побродить. Городок был невелик, но хорошо распланирован и богат красивыми зданиями европейского типа. В районе улицы Гордона и набережной Голубого Нила расположились правительственные здания, великолепный дворец английского генерал-губернатора, клубы, спортплощадки, виллы богачей, церкви, отели, мечети, банки, казармы. Везде было много зелени – сады, парки, пальмовые рощи… Дуговые фонари ярко освещали улицы.

Близко-далеко - i_014.png

Неслышно скользили лимузины, блестевшие лаками всех цветов.

– «Вот так Африка! Ну и Африка!» – вспомнил Степан строчки из сказки Чуковского, которую не раз читал маленькому Ване. – Да чем же, скажите, эта Африка отличается от Европы?

Вдоль по Африке гуляют, Фиги, финики срывают! —

подхватила Таня, и все трое впервые за весь этот тягостный день рассмеялись.

Под самый конец прогулки наши путешественники зашли в книжный магазин и решили купить виды Хартума и окрестностей. Малодой араб-продавец, с большим любопытством смотревший на непривычного типа иностранцев, в конце концов, не выдержал и спросил, из какой страны они приехали.

– Из Советского Союза, – чуть усмехнувшись, ответил Петров.

На лице продавца отразилось изумление, смешанное с недоверием.

– Это правда?.. Вы прибыли из Москвы? – воскликнул он возбужденно.

Араб вдруг взволновался и засуетился. Он стал выкладывать весь свой самый лучший товар, давал подробные объяснения по поводу каждой гравюры или снимка, обещал в случае надобности достать все самое ценное, что имеется в Хартуме. Когда московские гости отобрали все нужное и собрались уходить, продавец вдруг шмыгнул в какой-то темный уголок магазина и принес оттуда небольшую книжку в скромной зеленой обложке. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что никого больше в магазине нет, продавец шепнул, обращаясь к Петрову:

– Это нам запрещено продавать, но для вас я, так и быть, сделаю исключение.

– Эге! – вдруг воскликнул Потапов, смотревший на книжку через плечо Степана. – Да это больше меня касается.

На обложке книжки по-немецки значилось: «Африканские впечатления Рихарда Мюллера». Издана она была в США накануне второй мировой войны.

Потапов перелистал книжку и купил ее. Вернувшись в гостиницу, он углубился в ее страницы. Книга сразу заинтересовала его. Автор, видимо, один из левых немецких эмигрантов, покинувших гитлеровскую Германию, совершил путешествие по Африке и ярко описал то, что видел в пути. Своему произведению он придал эпистолярную форму; книга состояла из «Писем» европейскому другу, якобы посылаемых автором с пути. В дорожных письмах ярко характеризовались страны, города и народы Африки. Глаз у автора был острый, перо красочное, взгляды очень прогрессивные. «Письма» были посвящены Египту, Ливии, Эфиопии и другим африканским странам. Имелось и «письмо» из Судана. Дойдя до него, Потапов воскликнул:

вернуться

11

Собственно Нил образуется из слияния около Хартума двух больших рек: Белого Нила, берущего начало в районе огромного центральноафриканского озера Виктория, и Голубого Нила, берущего начало в горных массивах Эфиопии. Ниже Хартума Нил становится уже единой рекой, на протяжении 2000 километров прорезает африканские пустыни и около Александрии впадает в Средиземное море. Длина Нила 6500 километров.