Приключения послушного Владика - Добряков Владимир Андреевич. Страница 22

Игрой городского родственника Егорка остался доволен. А если быть откровенным, то немножко и позавидовал. С мячом Владик бегал быстро, толково, и задержать его, отобрать мяч было не просто. И бил он хорошо, с обеих ног. Толик, стоявший на воротах, ограниченных краем пыльной дороги и воткнутой на лужку палкой, в считанные минуты пропустил после его ударов четыре гола.

Вот тебе и пятерочник! Егорка, относившийся к своему дальнему родственнику все эти дни с настороженностью, как-то сразу оттаял и, что уж совсем на него было не похоже, после четвертого забитого мяча пожал Владику руку.

— Молоток! За школьную команду выступаешь?

— Нет, просто во дворе гоняем. У нас хорошая площадка. А зимой лед заливают, чтобы в хоккей постукать.

— Тоже хорошо, наверно, играешь?

— А кто сейчас в хоккей не умеет! Надо новые коньки покупать. Старые уже малы стали…

Владику такой разговор был слаще Наташиного пирога с малиной. Уж какой день ходит он с ребятами, играет, купается, вроде и в компанию свою приняли, как равного, а все же холодок какой-то, настороженность нет-нет да и ощущал.

Спасибо заботливой хлопотунье Наташе — не оставляла Владика без внимания.

И вот — первый настоящий, уважительный разговор командира, не скорого на похвалу и доброе слово Егорки. Сдался наконец. Признал. А про Наташу и говорить нечего — такими глазами смотрит, точно влюбилась без памяти.

— Теперь я на воротах встану! — заявила она. — Ты не обижайся, Толик, но вратарь из тебя неважный… Вот домой только сбегаю, блузку сниму.

Толик и не думал обижаться. Восхищенно проводив взглядом Наташу, скрывшуюся и калитке, он с гордостью сказал:

— Она не пропустит! Как кошка бросается. Вот увидишь!..

Появились они одновременно — Наташа, выбежавшая в дешевеньких серых джинсах и полосатом свитере с закатанными рукавами, и приземистая легковушка в конце проулка — важная, неторопливая, дымчатого цвета.

Хотя машина и не частый гость на этой узенькой, почти деревенской улице, но и не такое уж великое чудо, чтобы забыть о футболе и пялить на нее глаза. Однако Егорка, поставив ногу в потертом ботинке на лежавший в траве мяч, смотрел на степенно приближавшуюся машину не отрываясь, с нахмуренным лицом. И Наташа, словно забыла о том, что собиралась сменить Толика на воротах, — тоже замерла у калитки. Тогда и Владик узнал эту дымчатую «Ладу» с лучиком антенны сбоку от широкого лобового стекла. Машина Витькиного отца. Точно. А вон и сам Витька. За рулем — важный, глыбистый папаша его, а рядом — сынок. Ишь, доволен, сияет, как юбилейный полтинник, рот до ушей. А когда машина поравнялась с застывшими ребятами, он и язык еще показал.

Егорка крепче придавил ногой упругий мяч. Шарахнуть бы изо всех сил по стеклянно-лаковому заду!

А Витька аж выворотился на сиденье — все глаз с ребят не спускает, в глупом счастье своем купается.

Так и смотрел он, пока машина не свернула в голубые, тесовые ворота Федоринского двора.

— Завтра в город с Федориным покатят, — сказал Егорка. — Клубнику, малину, потом груши на базар повезут.

— Еще на одну машину, что ли, копят? — хмуро, не по-детски серьезно спросил Толик, который с трех лет жил без отца со старшей сестрой и больной матерью, часто лежавшей в больнице.

— У Витьки второй телевизор, на кухне поставили, — сказал Сережка. — Недавно сам удивился: прохожу вечером мимо — у них окно в кухне голубым светится. Только потом понял, когда свет замигал. И музыку было слышно.

— Теперь в туалете еще поставят! — Егорка сплюнул и сильно поддал мяч ногой. — А ну, кто на воротах хотел становиться? Держись, Натаха! Мы с Владиком шутить не любим. Бьем — аж штанги трещат!

Сережкина новость

Он и двойной листок бумаги у Наташи попросил, и конверт с написанным адресом достал — все приготовил. Дело было в воскресенье, после обеда. Ничто, казалось, не помешает Владику наконец-то выполнить мамино распоряжение. Дядя Ваня спал в своей комнате, Егорка возился в сарае с какими-то трубами, а Наташа помогала бабушке мыть посуду.

Нет, и на этот раз помешало. Только Владик на обрывке газеты попробовал, как пишет фиолетовый стержень, только в первой строке собрался поздороваться с дорогими родителями и сестрой, как за окном сильно хлопнула калитка. А Владик у окна сидел и, конечно, увидел вбежавшего во двор Сережку, и что был Сережка отчего-то взволнован. Таким Владик, пожалуй, еще ни разу не видел его.

Вот так и получилось, что Владик не успел ни с мамой поздороваться, ни с папой, ни с сестрой Таней, которая по времени уже должна была сдать свой первый вступительный экзамен в институт.

Выскочил Владик во двор, прибежал в сарай, а там Сережка длинными руками размахивает:

— …и прямо у калитки, в огуречной грядке воткнуты! Все три наши кола.

— А уверен, что наши? — спросил Егорка.

— Такие же — белые, обтесанные. Разве не помню? Сам вколачивал…

— Слышь, — обратился Егорка к Владику, — говорит, будто колья от наших щитов у Витьки в огороде стоят.

— Все три. Рядышком! — горячо подтвердил Сережка. — Будто нарочно воткнуты. А для чего они там, в огурцах? Если бы в помидорных кустах — понятно. А огурцы по земле стелятся.

— Может, и раньше там стояли? — опять усомнился командир.

— Раньше я не видел.

— Может, не замечал просто?

— Ну да, не замечал! Каждый день мимо их забора хожу. Заметил бы.

— А Витьки не видно там?

— Как же, оба, с Петром. В шашки дуются.

— Ты ничего не спросил?

— У него спросишь! Я только остановился, рот разинул, а Витька кулак показал: «Чего, шпионская каланча, выглядываешь?»

Егорка почесал затылок:

— Посмотреть бы надо.

— Посмотришь! Ихний Рекс почище самих хозяев. Как только цепь не рвется! Недаром говорят: собака — зеркало хозяина.

Вскоре пришел Толик. Наташа, помывшая посуду, тоже была тут, в сарае, и вместе со всеми обсуждала удивительную, просто невероятную Сережкину новость. Если, конечно, предположить, что палки в Витькином Огороде те самые, которые Егорка лишь несколько дней назад затесал топориком.

Хуже всего томиться неизвестностью. Решили пойти к Витькиному дому, может, повезет — удастся узнать правду. Какой ни противный этот надутый важностью Витька, но все же понапрасну подозревать его в таком гадком деле не годится.

Все было, как сказал Сережка. Три кола, метра по полтора высотой, стояли, воткнутые в грядку с огуречными плетями. По длине колья вроде такие же, как и те, к которым прибивали фанерные щиты. И вверху что-то темнеет. Не дырочки ли от гвоздей? Но, может, и не дырочки, а просто грязь? Поближе посмотреть бы, в руки взять…

Да как это сделать? Во двор войти? А Витька? Вон, за столиком вместе с Петром сидит. Заметили, уставились! И Рекс еще ихний. Точно, как бешеный, на ошейнике готов удавиться. Но собака, в общем, ерунда, только страху да лая много, не достать ей своими зубищами — цепь на проволоке закреплена, не пустит.

А что, в самом деле, почему не зайти? Не огурцы же воровать собрались — на колья только взглянуть. Егорка подошел к калитке, повернул торчавшую ручку. Подалась ручка, а калитка — ни с места. Егорка даже плечом надавил — где там, на замок заперта… А если через верх перемахнуть? Хоть и высокая калитка, да что стоит перемахнуть! Ухватиться за доску, подтянуться, ногу закинуть…

Долго раздумывал — от столика со скамейкой, что были врыты под грушевым деревом, к калитке уже спешил Витька.

— Чё, чё рвешься?

— Открой, — глухо сказал Егорка.

— А этого не хочешь! — В промежутке между досками забелел увесистый Витькин кулак.

— Можешь ты на минуту открыть? Слышишь?! — Егорка изо всех сил затряс калитку.

Не очень эффектно это получилось — калитка была крепкая, но хозяин сердито прикрикнул:

— Но, но! Потише! Кулаки, что ли, чешутся? Подраться захотелось?

— Катись ты со своей дракой! Не бойся, отопри. Я только посмотрю и уйду.