Рыжее знамя упрямства (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 27

— Может, маленьких высадить? — сумрачно предложил Лёпа (иногда он давал разумные советы).

— Не-е!.. — дружно взвыли Кро-Кро и вцепились друг в друга.

— Написано ведь, что взлет плавный , — неуверенно успокоил всех Гига.

Титим глубоко сделал глубокий вздох и нажал "плавный взлет"…

В этот момент никто не помнил, что Ковчег отрыт лишь наполовину, а то и всего на треть. Но и сам он этого, видимо не помнил. Растолкал вокруг себя землю и выбрался на поверхность, как медведь после спячки. Замер на секунду и стал бесшумно подниматься над Большим Волдырем…

4

…Конечно, Игорь все это рассказывал не так подробно, без деталей. Но Словко воспринимал события именно так . И он даже чувствовал запах травы, разрытой земли и окалины на перегретой паровой землеройке. И видел все будто на большом экране… Когда Игорь сделал перерыв, Словко помолчал полминуты, и высказался:

— Здо рово, Игореха… Только много всего… А это ведь лишь начало, да?

— Ну… да… — неохотно признался автор.

— Иго-горюшко мое… разве это сценарий? — задала здравый вопрос Ксеня. — Это роман братьев Стругацких в двух томах. Тебя Аида о чем просила? План фильма на десять минут. Как нерешительный мальчик преодолевает всякие страхи и дает отпор хулиганам. Вроде нашего старого кино "Арбузная драма", только посовременнее… А ты?

— Что придумалось, то придумалось, — пробурчал Игорь. — Я ей в сценаристы не нанимался…

— Но ты подумай, как все это снимать? — не унималась Ксеня. — Тут студия "Мосфильм" нужна и времени целый год. Столько всего! И планеты, и Ковчег… Да одна землеройка чего стоит…

— Кое-что мог бы Кинтель склепать на компьютере, он умеет, — проворчал Игорь, понимая справедливость критики.

— Игорь, а ты плюнь и сочиняй дальше, как придумывается, — от души посоветовал Словко. — Только пиши не план, а сразу как настоящую повесть. Потом напечатаем в "Кляксе". И можно на какой-нибудь литературный конкурс… А сценарий пусть Аиде клепает Аллочка . У нее теперь времени много…

Аллочка Смугина была рослая девица четырнадцати с половиной лет. В "Эспаде" состояла давно, превзошла все премудрости отрядной программы и обладала несомненными литературными талантами, печаталась даже на детской странице "Преображенских известий". Аида в ней души не чаяла. Была Аллочка и неплохим рулевым — командиром яхты, капитаном, в прошлогодних гонках заняла четвертое место. Но этим летом начались у Аллочки, по словам Корнеича, "возрастные взбрыкивания". Стала орать на матросов своего экипажа (один, десятилетний Владик Сафаров, даже ушел от нее). Несколько раз опаздывала на занятия и до объяснений не снисходила. А недавно отпустила экипаж с базы, не предупредив, чтобы прибрали судовое имущество. Корнеич сказал: "Тогда прибирай сама. Не мне же этим заниматься…" А назавтра оказалось, что рундук яхты "Гаврош" по прежнему раскрыт и в нем кавардак. Мало того, паруса валялись на полу, и даже не просто на полу, а в луже, которая натекла через прохудившуюся крышу во время ночного дождя.

Корнеич вскипел. Потом сцепил зубы, успокоился и собрал экстренный совет командиров яхт. Командиры пожали плечами и рассудили однозначно: пусть Аллочка до конца этого сезона посидит на берегу, раз ей так наплевать на свое судно. Ей бы, дуре, сказать спасибо, что пожалели за старые заслуги, не поперли из капитанов, а она побежала жаловаться к Аиде. Та прикатила на базу "качать права" насчет обиженной любимицы.

— Ты когда-нибудь видела раньше, чтобы паруса целые сутки валялись в луже? — сказал Корнеич.

Аида возразила, что это не причина, чтобы травмировать формирующийся характер девочки-тинейджера. Личность подростка дороже лавсановых тряпиц.

— Это не тряпицы, а грот и стаксель, — потемнев скулами, сказал Корнеич. — Кстати, они те самые, за которые вы с Феликсом выложили немало казенных денег.

В самом деле, пока Корнеич был в Германии, супруги Толкуновы "проявили инициативу": на спонсорские деньги заказали в мастерской областного яхт-клуба несколько гротов и стакселей — по чертежам, которые раньше использовались в отряде для самостоятельного шитья. Корнеич очень это не одобрил.

— Но ведь они гораздо лучше, чем самодельные! — не понимала Аида.

— На свете много чего "лучшего", чем самодельное, — пытался внушить ей Корнеич. — Но, когда ребята шьют сами, они постигают суть паруса. И потом чувствуют, что идут под своими собственными парусами. А так можно докатиться черт знает до чего! Очередной раз «выйдите на…» очередного добродетеля, он отстегнет деньжат, вы купите готовые пластмассовые швертботы, которые несомненно «лучше» наших фанерных… А потом, чего доброго, можно будет нанять для них профессиональные экипажи, пусть проводят морскую практику «Эспады». А вы с ребятками будете сидеть на берегу и заниматься психологическим практикумом — раскладывать мозаики из картонных квадратиков и перебрасываться разноцветными мячиками, отрабатывая координированность индивидуумов в процессе коллективного общения…

Споря насчет Аллочки, Корнеич вспомнил эту давнюю свою речь и почти дословно повторил ее. Аида с достоинством удалилась и… назначала Аллочку Смугину инструктором пресс-центра для работы в летнем лагере.

— Ну, вот пусть и пишет, что надо, — подвел сейчас итог Словко. — А ты, Игорек, жми продолжение в полном объеме… Я только не понял, где там песенки-то нужны?

— Да где-нибудь в самом начале! Когда ребята собираются, — взбодрился Игорь, почуяв Словкину поддержку.

— Щас… Вот…

Дзымба, Дзым-бам-бала, бала,
Радостей у нас немало,
Мы гуляем, где хотим —
Прошка, Нотка и Титим.
Лёпа, Кролик там и Крошка,
Лёпа — он ворчлив немножко.
Но фонарик он, как все,
Видит в синей полосе.
Ну а с нынешнего мига,
Как средь нас явился Гига,
Стали караулить нас
Приключенья каждый час… —

почти без запинки выдал Словко. — Ну… это пока вроде черновика, потом я пошлифую…

— Блеск! — восхитился Игорь, для которого рифмотворчество казалось волшебством.

— Маленький Фонарщик — это вроде как наш бронзовый мальчик? — тихо спросил сверху Рыжик.

— Ну, конечно, — охотно признался Игорь. — Там всего много "как у нас". Даже Кро-Кро — это вроде как мы с Ксюхой в раннем детстве. Только по правде она была вредная, не то, что Крошка… Ай! Ну и локоть, как деревяшка…

Мама Нессонова приоткрыла (уже не первый раз) дверь и сообщила, что "на дворе" первый час ночи. Не пора ли кончать затянувшиеся литературные чтения?

— Рыжик-то совсем замотанный, давно спать пора.

— Не, я еще не совсем… — тихонько откликнулся Рыжик.

— Все равно пора. Ксения, ну-ка на диван…

Ксеня послушалась.

Когда она ушла, Словко шепотом спросил Игоря:

— А когда доскажешь эту историю?

— Вот как соберемся в следующий раз… Ну, давайте спать.

Спать так спать… Но Словко вдруг ощутил, что от балконной двери слишком тянет холодком. Он забрался в спальник, задернул молнию "до пупа" и закрыл глаза. И уже начал дремать, как вдруг — будто толчок. Словко очнулся, прислушался. Игорь ровно дышал, небось, уже видел сон про свои планеты. А наверху…

Словко бесшумно отдернул молнию. Тихо вылез, встал. Положил подбородок на край верхней койки. Шепнул:

— Рыжик, ты чего?

— Я… ничего… — сказал Рыжик тоже шепотом.

— Ты всхлипываешь…

— Я не всхлипываю… Я пыхтю…

Словко протянул руку. Ладонью нащупал ершистые волосы, потом щеку. Щека была мокрая.