Предпоследняя передряга - Сникет Лемони. Страница 27

Бодлеры не ответили. Разумеется, Дьюи Денуман не был их официальным опекуном в отеле «Развязка», но он заботился о них даже тогда, когда они об этом не подозревали, и он изо всех сил старался защитить их от негодяев, которые шныряли вокруг их дома. И даже хотя он не был настоящим опекуном, но он был хорошим опекуном, и детям действительно было стыдно, ведь они были косвенно виновны в его нелепой смерти. Сироты молча ждали, пока мистер По справится с очередным приступом кашля, а затем банкир положил им руки на плечи и подтолкнул детей ко входу в отель.

— Иногда говорят, что дети из разрушенных семей самой судьбой обречены на преступное будущее, — сказал мистер По. — Возможно, они правы.

— Наша судьба совсем не такая, — возразил Клаус, но возразил не очень-то уверенно, и мистер По лишь смерил его суровым и печальным взглядом и подтолкнул дальше.

Если когда-нибудь вас пытался подталкивать за плечо человек, который гораздо выше вас, то вы сами знаете, что это не самый приятный способ путешествовать, но Бодлерам было уже всё равно — так они расстроились и запутались. Они побрели вверх по ступеням, а банкир в своей уродливой пижаме плелся сзади, и лишь когда сироты дошли до облака пара, который по-прежнему застилал вход, им пришло в голову обернуться и посмотреть на загадочного незнакомца, который предложил их подвезти. К этому времени незнакомец уже скрылся в автомобиле, и дети, не зная, хороший он человек или нет, не знали и того, рады ли они его уходу или, наоборот, огорчены, и далее после долгих месяцев, посвящённых всякого рода исследованиям, и после долгих бессонных ночей, и после множества страшных дней, проведённых перед огромным прудом за бросанием в него камней в тщетной надежде, что кто-то заметит бегущие по воде круги, я так и не додумался, стоило ли Бодлерам радоваться его уходу или, наоборот, огорчаться. Я-то знаю, кто был этот человек, и я знаю, куда он отправился потом, и я знаю имя женщины, прятавшейся в багажнике, и название музыкального инструмента, аккуратно положенного на заднее сиденье, и ингредиенты бутерброда, засунутого в перчаточный ящик, и даже какой небольшой предмет лежал на переднем сиденье, ещё не успев просохнуть после того, как его вынули из тайника, но я не могу сказать вам, стали бы Бодлеры счастливее в обществе этого человека или даже лучше, что он уехал от двух сестёр и брата, поглядывая на них в зеркало заднего вида и стиснув в дрожащей руке салфетку с монограммой. Я-то знаю, что если бы Бодлеры сели в его такси, то горести, постигшие их в отеле «Развязка», не стали бы предпоследней передрягой в их жизни, так как впереди их ожидало бы множество новых горестных событий, для описания которых, вероятно, потребовалось бы ещё тринадцать книг, но я совсем не знаю, было бы это лучше для сирот, как и не знаю, было ли бы лучше для меня, если бы я решил закончить дело своей жизни, а не брался за расследование бодлеровской истории, и было ли бы лучше для моей сестры, если бы она решила остаться с детьми в отеле «Развязка», а не ехала на водных лыжах к капитану Уиддершинсу, а впоследствии — на тех же водных лыжах — от него, и было ли бы лучше для вас, если бы вы сели в то такси, которое проехало мимо вас не так давно, и встретили собственные тридцать три несчастья, а не продолжали вести привычный образ жизни. Ничего нельзя знать наверняка. А если нельзя знать наверняка, приходится давать волю воображению, и я, дав волю воображению, предполагаю, что бодлеровские сироты были и в самом деле очень напуганы, когда вошли в отель и увидели целую толпу, поджидавшую их в вестибюле.

— Вот они! — взревел кто-то в дальнем конце зала.

Кто это был, дети не видели, поскольку в вестибюле было так же многолюдно, как и тогда, когда они впервые вошли в непостижимый отель. Но утром Бодлерам было даже странно идти по огромному залу под куполом и чувствовать, что в форме посыльных их никто не замечает, а на этот раз все до единого взгляда были нацелены прямо на них. Дети были потрясены, увидев великое множество знакомых лиц из каждой главы их жизни и много-много людей, которых они то ли знали, то ли нет. Все были в пижамах, ночных рубашках и другой подобной одежде, и все смотрели на Бодлеров, прищурясь из-за того, что пришлось встать посреди ночи. Наблюдать, как одеты люди по ночам, всегда интересно, однако можно найти и более приятные способы делать подобные наблюдения, нежели оказаться обвинёнными в убийстве.

— Это убийцы!

— Это не просто убийцы! — закричала Джеральдина Жюльен, одетая в жёлтую ночную сорочку и с шапочкой для душа на голове. — Это бодлеровские сироты!

По ночной толпе пробежала волна изумления, и дети пожалели, что не подумали надеть тёмные очки.

— Бодлеровские сироты? — закричал Сэр, на кармане пижамы которого были намалёваны краской буквы «С.З.», которые, по всей видимости, означали «Счастливые Запахи». — Помню-помню! Из-за них у меня на лесопилке произошло несколько несчастных случаев!

— Они не виноваты! — воскликнул Чарльз, который был одет в такую же пижаму, как и его компаньон. — Это все Граф Олаф!

— Граф Олаф — одна из их жертв! — воскликнула женщина, закутанная в ярко-розовый халат. Бодлеры узнали миссис Морроу, жительницу Города Почитателей Ворон. — Его убили в нашем городке!

— Это был Граф Омар! — напомнил другой житель этого города, мужчина по имени мистер Леско, который, судя по всему, спал в тех же клетчатых брюках, в которых ходил днём.

— Я уверен, Бодлеры вовсе не убийцы! — сказал Джером Скволор. — Я был их опекуном и не сомневаюсь, что они дети вежливые и добрые!

— Если я правильно помню, они прекрасно учились, — добавил мистер Ремора, на голове которого был ночной колпак в виде банана.

—  Если я правильно помню, они прекрасно учились! — передразнил его завуч Ниро. — Ничего подобного. Вайолет и Клаус завалили все контрольные, а Солнышко была худшей секретаршей в моей жизни!

— Я бы сказала, что они преступники, — сказала миссис Басс, поправляя паричок, — а преступников следует наказывать.

— Да! — сказал Хьюго. — Преступники — такие уроды, что их нельзя оставлять на свободе!

— Они не преступники, — твёрдо сказал Хэл. — Уж я-то знаю!

— И я знаю! — возразила Эсме Скволор. — Я должна сказать, что на них просто клейма негде ставить! — Её пальцы с длинными серебряными ногтями легли на плечо Кармелите Спатс, которая свирепо глядела на Бодлеров, когда мистер По провёл их мимо.

— По-моему, они даже хуже! — заявил какой-то коридорный.

— По-моему, они даже хуже, чем по- твоему! — воскликнул другой коридорный.

— По-моему, с виду они славные ребята! — сказал кто-то, кого дети не узнали.

— По-моему, с виду они отпетые мошенники! — сказал кто-то ещё.

— По-моему, с виду они благородные волонтёры! — сказал кто-то третий.

— По-моему, с виду они коварные негодяи!

— По-моему, с виду они посыльные!

— Одна из них с виду совсем как моя мамочка!

«Не так! Не так! Не так!»

Часы пробили три часа ночи, и вестибюль содрогнулся. Когда отзвуки последнего «Не так!» в огромном зале затихли, мистер По уже провёл детей через весь вестибюль к двери, помеченной цифрами 121, у которой их поджидал Франк или Эрнест с угрюмым выражением лица.

— Дамы и господа!

Дети обернулись и увидели судью Штраус — она встала на деревянную скамью, чтобы все ее видели, и захлопала в ладоши, призывая к вниманию.

— Прошу вас, успокойтесь! Не вам решать, виновны Бодлеры или нет!

— Сдаётся мне, это нечестно, — заметил человек в пижаме, расписанной изображениями лосося, плывущего против течения. — В конце концов, они разбудили нас среди ночи!

— Это дело будет рассмотрено в Верховном Суде, — продолжала судья Штраус. — Власти уже оповещены, и сюда едут другие судьи Верховного Суда. Заседание может начаться уже через несколько часов!

— А я думала, суд назначен на четверг, — сказала женщина в пеньюаре, украшенном танцующими клоунами.

— Благородным людям свойственно всегда прибывать заранее, — сказала судья Штраус. — Как только прибудут остальные благородные судьи, мы вынесем по этому делу — и по другим, не менее важным, — окончательный и бесповоротный вердикт.