Ясновидящая, или Эта ужасная «улица» - Сотник Юрий Вячеславович. Страница 22

Прежде чем пуститься в путь, Валя решил поближе ознакомиться с ящиками и однажды вечером отправился с этой целью на Ленинградский вокзал. Тут Леша согласился составить ему компанию, будучи уверенным, что ни к чему плохому это не приведет. У двух перронов стояли поезда и посадка еще не начиналась, людей на перронах не было. Друзья пошли вдоль правого перрона, заглядывая в щель между его краем и низом вагонов.

— Видишь? — тихо говорил Валя. — И вот здесь еще… Видишь?

Леша действительно видел кое-где под вагонами какие-то серые прямоугольные штуки, но можно ли в них залезть — ребята, как ни старались, понять не могли. Так они дошли до самого конца перрона.

— Видишь, — сказал Валя, — электровозы еще не прицеплены. Значит, не скоро отправление. Пошли!

Слово «пошли» Леша услышал уже откуда-то снизу, потому что Валя спрыгнул с перрона.

— Валька! Не дури, ведь в милицию попадешь! — тихо проговорил Леша и оглянулся. К счастью, поблизости никого не было.

— Лешка, ну прыгай, ну не трусь! — взмолился Валя, и Леша прыгнул.

Поблизости и правда никого не было, но метрах в тридцати от них стоял милиционер. Леша его не заметил, но милиционер обратил внимание, что двое мальчишек, торчавших в конце перрона, вдруг куда-то исчезли. Он зашагал в том направлении.

Друзья тем временем обогнули передний вагон поезда и очутились как бы в ущелье между двумя составами. В начале ущелья было довольно светло, и Валя предпочел углубиться подальше, чтобы их не заметили железнодорожники, ходившие неподалеку по путям. Здесь было темно, но глаза ребят скоро привыкли к этому, и друзья смогли разглядеть большой серый ящик под вагоном. Валя почти прилип к нему, стал что-то трогать, что-то ощупывать.

— Так! — негромко бормотал он. — Дверца есть, но… но, кажется, заперта. Погоди-ка, вот тут вроде ручки что-то… Ну-ка!.. Ну-ка еще!.. Еще!.. Нет, не открыть!

Леша с тревогой прислушивался к шуму, который слышался с одного из перронов, и шептал:

— Валька, ну скорей ты! Кончай это дело, там ведь посадка начинается!

Рыжов вместо ответа подлез под вагон, и оттуда послышалось:

— Леш!.. А может быть, не в ящике, а на нем? Тут пространство есть…

— Валька, хватит дурить, пойдем! — Леша вдруг спиной почувствовал, что кто-то приближается, и оглянулся. Так и есть! Это был милиционер. Леша онемел, а Валька под вагоном чирикал все оживленней:

— По-моему, вполне можно ехать… И ширина хорошая… Лешк, понимаешь, тут вроде как на второй полке получается.

— Ну? Накатался? — сказал милиционер. — Теперь вылезай!

Через десять минут ребята сидели в привокзальном отделении милиции, а еще минут через пятьдесят туда одновременно явились представители семейства Рыжовых и Тараскиных в лице Лешиной мамы и Валиного папы.

Валин же отец говорил, что поведение его сына часто бывает непредсказуемо, и Леша на себе это испытал. Бывало, идут они по тротуару, обсуждая какой-нибудь вопрос. Валя вдруг останавливается и говорит:

— Знаешь… что-то мне не нравятся эти два парня. Давай перейдем на ту сторону.

И друзья переходили на противоположный тротуар, хотя парни были не старше их и вроде бы мирно беседовали между собой. Но бывало, что на тротуаре впереди топтались не два, не три, а даже четыре парня, и они поглядывали на друзей так, что Леша невольно замедлял шаги. И тут Валя вдруг говорил:

— Ну чего ты замялся? Пошли!

Прибавив шагу, он устремлялся на загородивших дорогу мальчишек, и Леша следовал за своим другом, хотя ему это было не по душе. Впрочем, в присутствии Вальки он всегда был храбрей, чем в одиночестве.

Нередко мальчишки расступались перед Валей, догадываясь, что тот сам ищет драки. Тогда Валя разочарованно вздыхал (сам он первый никого не задевал). Но иногда потасовка затевалась, и тогда Валя дрался с увлечением и ловко, а Леша махал кулаками довольно бестолково, однако друга не покидал. Обычно воинственное настроение одолевало Валю после прочтения приключенческой книги или просмотра такого же фильма и держалось недолго.

Несмотря на все Валины художества, как выражались его родители, несмотря на то, что Леша благодаря ему иногда являлся с разбитым носом или с синяками, взрослые в семье Тараскиных любили Валю, и особенно Лешины бабушки. У Вали была одна черта, которая взрослых пленяла: его необычайная благовоспитанность. Хотя родители Рыжова не очень заботились о внушении ему хороших манер, эти хорошие манеры как-то сами собой прилипали к нему. Слова «пожалуйста» и «спасибо» были всегда у него на языке, в общественном транспорте он уступал место не только старикам и старушкам, но и молодым женщинам, и в дверях он приостанавливался, чтобы пропустить спутника вперед, будь он не только взрослый, но и сверстник. Одни ребята относились к такой Валиной благовоспитанности как к безобидному чудачеству уважаемого человека (Валины художества были известны всей школе), некоторые даже втайне завидовали ему: ведь у Вали все получалось совершенно естественно, как бы само собой. Взрослым среднего возраста Валина манера держать себя очень нравилась, а уж бабушки просто млели от умиления.

Теперь Антонина Егоровна и ее сестра дружно поддержали предложение Евдокии Самсоновны. Они не сомневались, что приезд Вали оградит Лешу от влияния тлетворной среды во дворе, они знали также, что в случае возникновения конфликтов Валя не даст в обиду своего друга, да и тот в присутствии Рыжова сумеет лучше постоять за себя.

Как видите, Валя Рыжов был тоже не такой, как все, но, в отличие от Оли Закатовой, он об этом не знал: у него было слишком много других интересов, чтобы думать о собственной персоне.

Под вечер события этого дня обсуждались и в других семьях. Первым вернулся с работы бригадир строителей-монтажников Иннокентий Васильевич Красилин. Из кухни доносился визг и скрежет электрической дрели: там Федя сверлил стену, чтобы повесить шкаф для посуды. Нюра с матерью, Верой Семеновной, распаковывала в комнате чемоданы и узлы.

— Вера, ты где? — крикнул Иннокентий Васильевич из передней.

— Тут мы! — прокричала Вера Семеновна. — Федор, выключай свою адскую машину! Не слыхать ничего!

Вой дрели сатих. Красилин вошел в комнату.

— Ты обедать сейчас будешь или погодишь? — спросила его жена.

— Погожу маленько. Я вроде сытый, не знаю с чего.

— Тогда садись последние известия слушать.

Иннокентий Семенович сел на диван, а Вера Семеновна на стул перед ним.

— Какие, говоришь, известия?

— Федор, — крикнула Вера Семеновна, — иди покажись отцу, он, поди, соскучился по тебе!

Появился Федя и молча стал у дверного косяка. Нюра продолжала сидеть на полу перед чемоданом. На голом по пояс Феде были теперь старые брюки, закатанные до колен, его загорелые плечи припудрила известковая пыль. На Нюре было линялое платье, в котором она вчера разгружала вещи.

— Так какие, говоришь, новости? — повторил Красилин.

— С новосельем нас молодежь сегодня поздравила.

— Кого поздравила? — не понял Красилин-старший.

— Ну, нас с тобой, «кого, кого»! — И Вера Семеновна сузила, глядя на мужа, голубые глаза. Совсем как Нюра, когда она сердилась.

Иннокентий Васильевич нетерпеливо ерзнул на диване.

— Знаешь, мать… я, однако, с работы, мне сейчас неохота твои кроссворды разгадывать.

— С милицией их привели, наших родименьких, — отчеканила Вера Семеновна. — В домоуправление. А управдомша уж к нам зашла. Вот так-то!

Красилин пригладил светлые прядки волос, прикрывавшие лысину, посмотрел на сына, на дочь. Федя по-прежнему стоял у дверного косяка, заложив руки за спину, Нюра сидела перед чемоданом, держа отцовскую рубашку.

— А чего они? — спросил наконец Красилин.

— Вермут купили и угощали здешнюю компанию. С приездом, значит.

— Хулиганничали?

— Да нет вроде. Только пили. Вот Нюра говорит, хотели авторитет у москвичей завоевать. Чтобы все по-столичному у них было.