Ясновидящая, или Эта ужасная «улица» - Сотник Юрий Вячеславович. Страница 9

Антонина Егоровна замолчала. Леша с нетерпением ждал, когда она снова заговорит. Теперь он слушал ее очень внимательно. Глядя на внука, бабушка постучала щепотью себе в грудь.

— Ты представляешь, Лешенька… Тут девочка одна живет… примерно твоего возраста… Я ее сама видела: красивая такая девочка, явно дочь интеллигентных родителей… И ты знаешь, какие номера она откалывает? Она может подойти на улице к незнакомому человеку и ни с того ни с сего каким-то особым ударом сбить его с ног. — Антонина Егоровна помолчала еще немножко. — Я понимаю, что это не простое хулиганство, это какая-то ненорма. Может, это у нее психопатия так проявляется, может, она припадкам каким-то подвержена, но я ведь вот к чему все это говорю: эта Оля — так, кажется, ее зовут, — она ведь ничуть не хуже других, которые здесь живут. Они все тут почти на одно лицо. Тут еще есть какой-то… то ли он приехал уже, то ли вот-вот приедет… так он недавно из колонии для этих… как их называют?

— Для несовершеннолетних? — подсказал Леша.

— Что-то вроде этого. Не помню точно. Но ведь, Леша, ты же сам понимаешь, что в такие места за просто так не направляют, это значит, что подросток серьезное преступление совершил, вплоть до грабежа, а может быть, вплоть до убийства даже.

Леша опять вскипел.

— Бабушка! Ну к чему ты мне все это говоришь?! Как будто я маленький или недоумок какой-то… Словом, совсем не разбираюсь в таких вещах!..

Антонина Егоровна протянула руку ближе к Леше и постучала пальцем по столу.

— Леша, ты не раздражайся, а выслушай меня. Я ведь это к чему говорю? Не может этого быть, чтобы в таком большом доме не оказалось порядочных детей. Большинство ребят сейчас на даче, в лагере, в походах каких-то… Это чистая случайность, что в доме сейчас собрались одни подонки. Вот я тебе и советую: уезжай ты завтра же в Голявино, а осенью съедется нормальная молодежь, и у тебя будет с кем общаться, с кем дружбу завести.

Антонина Егоровна опять умолкла. Молчал и Леша. Он понимал, что ему глупо оставаться здесь, пока его соседями по двору будут лишь нравственные уроды. И он бы согласился с бабушкой и уехал, если бы Антонина Егоровна не закончила свою речь такими словами:

— И мало того, Леша: тебе просто небезопасно будет оставаться одному среди этих молодых негодяев. Ты вот представь себе: пристанет к тебе этот… который из колонии… Ну… ну вот что ты станешь делать?!

Леша резко поднялся. Весь тяжелый разговор с отцом вспыхнул в его памяти, и он понял, что если последует наставлению бабушки, то снова окажется трусом.

— Баба Тоня! — сказал он громко. — Никуда я не уеду.

Антонина Егоровна долго во все глаза смотрела на внука после этого его заявления. Она не привыкла к такой категоричности.

— Леша… Лешенька! Это… это как же?

— А вот так! Не боюсь я никаких твоих подонков, психопатов, хулиганов, и этих… которые из колонии вернулись. Я остаюсь здесь.

— Леша! — повысила было голос Антонина Егоровна.

— Бабушка! — ответил Леша. — Давай кончим этот разговор. Спокойной ночи! Я спать хочу.

Он и в самом деле быстро улегся и потушил в своей комнате свет, чтобы Антонина Егоровна больше не донимала его, но спать, конечно, не мог. Зачем он так определенно заявил бабушке, что обязательно останется? Он мог бы сказать, что ничуть не боится здешних хулиганов, но ему просто не хочется торчать в душном городе, когда стоит такая чудесная августовская погода. А теперь? Если он завтра скажет бабушке, что согласен уехать, она поймет, что он вечером просто хорохорился перед ней, а на самом деле боится оставаться в этом доме. Бабушка еще вздумает написать отцу об обстановке, которая сложилась здесь, и о том, что ей удалось уговорить Лешу отбыть на дачу раньше намеченного срока, и отцу сразу станет ясно, что его сын опять струсил. Тут Лешу охватывала злость на самого себя от сознания, что он действительно трусит, и он твердо решил остаться, а там будь что будет, пусть он даже погибнет, но погибнет настоящим человеком. А через минуту он отчетливо представлял себе, как к нему подходит тот… который из колонии вернулся, приставляет нож к животу и тихо говорит: «Снимай часы!» Ну вот что он тогда будет делать, что?!

Заснул Леша поздно, а проснулся рано все с той же проклятой мыслью: уезжать или оставаться? И вдруг он вспомнил, как отец говорил, что большинство хулиганов — сами трусы, что перед человеком агрессивным они хвост подожмут. И пришли ему на память еще такие слова отца: «Лешка! А ты помнишь, какой у тебя артистический талант? Помнишь, как ты здорово Волка из «Ну, погоди!» изображал?»

Леша еще не решился окончательно, но все же захотел взглянуть, как такая роль будет у него получаться.

Бабушка еще спала. Леша натянул джинсы и, голый по пояс, пошел в большую комнату, где стоял мамин туалетный столик с трюмо над ним. Здесь Леша принялся разглядывать себя в зеркале. Он был невысок, но сложен хорошо. Лицо у него было довольно красивое, даже мужественное: нос с горбинкой, четкие брови, губы и подбородок. Сейчас его каштановые волосы были всклокочены после сна, и Леша подумал, что лучше будет такую прическу сохранить на будущее. Он похмурил перед зеркалом брови, повыпячивал нижнюю челюсть, щуря при этом левый глаз, и пришел к заключению, что он сможет выглядеть довольно опасным подонком, если у него хватит духа довести свою роль до конца.

Теперь надо было думать о костюме. Леша исследовал платяной шкаф и вытащил свою самую пеструю рубашку из какой-то синтетики. Такие рубашки носят навыпуск, но Леша надел ее иначе. Он связал внизу концы рубашки узлом так, чтобы грудь и часть живота остались голыми. Получилось весьма колоритно. Однако Леша чувствовал, что не хватает еще какой-то маленькой детали, какого-то последнего штриха, который придал бы его новому облику завершенность. Он опустился на колени и стал открывать ящики низенького туалетного столика, над которым возвышалось зеркало. В одном из них он обнаружил то, что искал: это были мамины украшения — кольца, серьги, брошки и среди них два кулона. Один серебряный, другой подешевле. Он представлял собой медную цепочку, а на ней отчеканенное тоже из меди лицо какого-то негритянского божка. Леша нацепил на себя этот кулон, затем он сунул в каждый из тесных карманчиков джинсов по четыре пальца руки, выставив наружу большие пальцы и, поглядывая на себя в зеркало, стал прохаживаться перед ним с выпяченным животом и слегка согнутыми коленями.

К счастью, он уже прекратил это занятие, когда в комнату неслышно вошла Антонина Егоровна, но все равно его облик произвел на бабушку сильное впечатление. Она постояла немного, то приоткрывая рот, то закрывая его, потом наконец спросила как можно спокойней:

— Леша, что это ты вырядился?

Леша ответил тоже как можно спокойней:

— Почему вырядился? Сейчас многие так ходят.

Антонина Егоровна снова помолчала, подвигала сжатыми губами.

— Значит, ты собираешься теперь так ходить?

— Да, я собираюсь теперь так ходить, — очень хладнокровно ответил Леша.

— Значит, на дачу не едешь? — догадалась бабушка.

— Не еду. — Теперь Леша понимал, что отступать он не может.

Антонина Егоровна повернулась и молча ушла к себе. У нее хватало ума, чтобы разобраться, в чем тут дело. Ее милый зятек доконал-таки парня, и тот решил переделывать свой характер. Приказать Леше уехать на дачу она, конечно, не могла. Уж кого-кого, а бабушку свою он не боялся. Уговаривать Лешу тоже было бесполезно: споры только масла в огонь могли подлить. Антонина Егоровна умела владеть собой. Она решила вести себя так, словно ничего не случилось, но приглядываться к Леше и к тому, что делается во дворе, а потом действовать смотря по обстоятельствам.

Вот так они и завтракали в кухне, делая вид, что ничего не случилось. Леша старался не смотреть на бабушку, а бабушка старалась не смотреть на внука, и особенно на лицо негритянского божка на его обнаженной груди.