Собаки не ошибаются - Георгиев Сергей Георгиевич. Страница 4
— Ох, как страшно, — оживился и Костя. — Да тебя черти съедят, неделю животами будут маяться!
Хорошо всё-таки, что за спиной маленьким цветком горела лампочка.
— Слышишь, море шумит? — остановился Лёха.
Мокрые, они стояли на самой вершине лысоватой горушки, прижавшись друг к другу, и стучали зубами от холода.
— Ну, где она, где она, твоя Турция? — в который уже раз спрашивал Костя, всматриваясь в тёмное ночное море.
— Да подожди ты, рано ещё, — напряжённо уставившись в едва заметную линию горизонта, отвечал Лёха. — Говорю ж тебе, море не сплющилось, наверное…
— А если оно вообще сегодня не сплющится? — затревожился Костя. — Зря тащились, да?
— Чего это не сплющится?! Как это?! — от волнения Лёха даже зубами клацать перестал.
— Это только днём ничего не видно, море бугром стоит, горизонтом другой берег закрывает! А ночью прилив! Каждую ночь так! Надо только забраться на гору повыше да заглянуть за горизонт!
— Смотри!.. — ахнул вдруг Костя. — Лёха, смотри!
— Что?! — не понял Лёха. — Что там?!
— Да вон же! Над самым горизонтом!.. Появилась!.. Полосочка чёрная! Да смотри же ты!
Лёха повернул голову туда, куда показывал Костя; смотрел до боли в глазах, но никакой полосочки не разглядел.
— Какая она? — спросил наконец Лёха.
— Узенькая такая, — ответил Костя. — Неясная…
— Турция, точно Турция… — вздохнул Лёха.
— Что я тебе говорил. Чужой берег…
— Лёш, а почему она тёмная?
— Ясно чего, — ответил Леха, — там же спят теперь все… как и у нас.
— А может, не все? — с замирающим сердцем предположил Костя. — Может, стоят тоже два каких-нибудь парня на горе… на турецкой горе… и на нас смотрят, а?
— Ну да, — согласился Лёха. — И парни тоже турецкие… И тоже думают, отчего это у нас так темно?
— Не-а, — рассмеялся Костя. — У нас тут одна лампочка всё-таки горит, возле столовой!
Незаметно стало светать. Тёмной полоски над горизонтом не видел уже и Костя.
— Всё, Лёш, обратно море поднимается, — вздохнул он.
— Пошли давай назад, в лагерь, — первым шагнул к тропинке Лёха.
— Эх, влетит нам! — весело, вприпрыжку бросился за ним Костя. — К подъёму не поспеем, а, Лёш?
— Не поспеем, — не оборачиваясь, подтвердил Лёха.
— Ну и ладно, пусть влетит! — беспечно махнул рукой Костя. — Зато где ещё вот так просто Турцию увидишь?
ПОД МОСТОМ
Собака умирала.
Мальчишка не знал об этом — никогда ещё не приходилось ему сталкиваться с хрупкой этой гранью между жизнью и смертью. Несколько раз видел он мёртвых людей, посторонних и нестрашных. Они, в неуютных своих гробах, не имели ничего общего с живыми — вот и всё.
— Тузика убили! Тузика убили! — закричал мальчишка и побежал прочь от моста. — Тузика убили!
Он кричал неизвестно кому, потому что спускался к реке один, и под мост залез один, и собаку нашёл один. И всё равно кричал, потому что об этом нельзя было не кричать.
— Ты чего орёшь? — услышал он сверху знакомый голос. Это был Лысый.
— Тузика убили! Тузика убили, Лысый!
— У-у-у, гады! — Лысый нехорошо ругнулся.
— Кто?!
— Не знаю…
— Стой там, я сейчас!.. — и Лысый помчался по мостику на берег.
— У-у-у, гады!..
Лысый — это не прозвище, а фамилия. Лёня Лысый — бывает и такое. И ни одно прозвище к парню не пристало, как он ни старался.
— Где?! — Лысый уже тяжело дышал рядом.
— Там… — мальчишка мотнул подбородком. — Прямо под мостом… Лежит…
— Пошли!
Невдалеке валялись удочка мальчишки и видавший виды бидончик с помятыми алюминиевыми боками.
— Рыбачить пришёл, да?
— Ага…
Лысый сплюнул. Он умел это делать: плевки летели далеко и всегда туда, куда Лысый целил.
— Я только спустился под мост, а там… Тузик…
— Узнаю кто — убью! — угрюмо пообещал Лысый и сжал кулаки. Класса до пятого такие обещания старших воспринимаются серьёзно, и мальчишка ему поверил.
— Вот он…
В густой траве возле металлической опоры моста что-то желтело.
— Тузик, ы-ы-ы… — простонал Лысый. Жёлтая кочка в траве слабо шевельнулась Лысый подошёл ближе; мальчишка нерешительно топтался сзади.
— Хе, Тузик! — совсем другим голосом заговорил вдруг Лысый. — Да тут на четыре Тузика!
— Как четыре? — не понял мальчишка. — Почему четыре?
— Ты чего орал, а? — Лысый снова сплюнул. — «Тузика убили, Тузика убили!» Тоже мне!..
Тузик, маленькая бездомная дворняжка странного жёлтого цвета, был всеобщим любимцем. Ночевал он где-то за сараем в детском саду — где точно, никто не знал. Но каждое утро неизменно появлялся на улице и рыскал с ребятами всюду, куда заносила тех нелёгкая мальчишеская судьба.
— Тут вон какая собачина здоровая! — Лысый нагнулся к собаке, и мальчишка услышал негромкое, совершенно не страшное рычание.
— Ишь ты, ещё скалится!
Да, это был не Тузик. Большая собака, похожая на овчарку. С рыжевато-жёлтой шерстью.
Лысый всё ещё разглядывал собаку, но та больше не рычала. Мальчишка увидел, что верхняя губа у неё приподнята и зубы, сильные, острые зубы (особенно выделялись коричневатые клыки), грозно оскалены. Но рычания не было слышно — видимо, рычать собака уже не могла.
— Вишь, как скалится! На всех людей теперь скалится, раз уж подкололи!
— Как подкололи?! Кто? — не понял мальчишка.
— Как… Просто, вилами… Видишь, четыре дырки в брюхе. А на меня-то чего скалиться, я ж тебя не колол!
— Кто её так? — мальчишка просто не мог поверить, что есть на свете люди, которые способны вилами ткнуть жёлтую собаку в бок.
— А я откуда знаю! Может, она бешеная. А кто… Сейчас же здесь косят. Для козы или для кроликов… Понял?!
— А что она им сделала?!
— Слушай, сказал же тебе, откуда я знаю? Может, бросилась на кого, вот и всё! Ну, я пошёл…
— Она же живая…
— Помрёт… — неуверенно сказал Лысый. — Это же не Тузик! Вот за Тузика я бы!..
— Помрёт?
— …Горло бы любому перегрыз! А эта — видишь, на всех скалится! — Лысый цыкнул зубом, повернулся и ушёл.
Мальчишка и собака остались под мостом вдвоём. Губы у собаки опали, она больше не скалила свои страшные клыки. Если бы не четыре почти бескровные раны в боку, можно было подумать, что она дремлет. Солнце поднималось всё выше, и скоро тень от опоры отступила в сторону. Собака задышала тяжелее, даже попыталась встать и переползти в другое место. Мальчишка бросился ей помогать, но она тут же бессильно упала, подмяв под себя переднюю лапу.
Тогда мальчишка сделал ещё шаг вперёд. Своим худеньким телом он заслонил собаку от палящего солнца. Та, кажется, даже не заметила этого — бока её всё так же тяжко поднимались и опадали. А мальчишка стоял над ней, стараясь не шевелиться, боясь потревожить неосторожным движением.
«Она не могла броситься на человека! — вдруг со всей отчётливостью понял он. — Никак не могла! Ведь тогда человек с вилами ударил бы её в грудь, а не в бок! Она просто не ожидала удара!»
Собака с трудом приподняла голову и посмотрела на мальчишку. Поняла ли она, зачем он здесь стоит? Скорей всего, нет — ведь она была всего-навсего собака…
«И вот теперь она ненавидит всех людей! А как же ещё может она относиться к людям, если один из них проткнул ей вилами живот?! И правильно, она и должна их всех ненавидеть!..»
Собака высунула язык, словно хотела что-то сказать.
Мальчишка опустился на корточки, протянул руку…
И умирающая собака из последних сил ткнулась ему в ладонь горячим сухим носом.
КОЛДОВСТВО
Даже при самом минимуме вооружения «Кореец» полностью контролировал акваторию озера Мурина. Потому что никакие другие суда, неприятельские или дружеские, здесь никогда не появлялись.
Мурино — это не море Лаптевых, не Амазонка и не озеро Онтарио. Потому что нет в море Лаптевых таких коварных плавучих зелёных островков, сплетённых покрепче и позапутанней, чем яркая циновка у Витьки в сенцах. Наскочишь на такой островочек — и хоть плачь! Даже на самом мощном крейсере — винты запутаются, что делать будешь?! Витька-то с Петькой из таких передряг выкарабкивались: перебирались оба на корму, нос поднимался высоко, и вот тут-то надо легонько отталкиваться прямо от «циновки» веслом…