Мы в пятом классе - Матвеева Людмила Григорьевна. Страница 32

Она молчит, чуть улыбается, как будто прислушивается к чему-то. Но ничего такого не слышно. И он настойчиво спрашивает:

— Чего тебе там делать, в милиции?

— Случайно мимо шла. И зашла. Что же тут особенного.

— В милицию? Случайно? Ну, ты даёшь!

Он знает, как было дело, мама ему всё рассказала. Мама сказала, что эта красивая девочка Таня совершила настоящий дружеский поступок. Максим согласен — совершила. Не каждый полезет в отделение милиции и станет ругаться с самим сердитым капитаном. А Таня спорила и даже ругалась с ним. Хотя они вовсе и не друзья — простые одноклассники.

Вот она идёт с ним рядом, и лицо у неё такое радостное, как будто она слышит какую-то далёкую прекрасную музыку. Но никакой музыки нет, Максим прислушивается — машины гудят, дворники скребут асфальт. Он уставился на неё, а она прячет глаза, смотрит под ноги. Ей кажется, если он сейчас увидит её глаза, то прочтёт в них все её чувства. А она не хочет, чтобы он догадывался о том, что она чувствует. Её тайна должна оставаться её собственной тайной. Очень внимательно смотрит Таня себе под ноги.

Максим думает: «Чего она смотрит в землю? Что она там видит?» Посмотрел тоже. Растоптанный снег, перемешанный с песком и с солью, чтобы лучше таял. Грязь, и всё.

— Максим, а в секцию фехтования девочек принимают?

— Девчонок? Вообще-то принимают.

Он сказал это таким тоном, что можно было понять: лучше бы не принимали.

— Я по телевизору видела — девушки фехтовали. Очень красиво. Костюмы у них белые, а на лице маска из сеточки.

— Всё это чушь, — решительно заявляет Максим.

Таня ждёт, может быть, он расскажет подробнее. Они прошли уже до универмага, и он добавил:

— Разве девчонке подходит бой? Сама подумай своими мозгами.

Она не спорит. Хотя если бы это сказал кто-нибудь другой, Таня обязательно захотела бы доказать, что девочки ничем не хуже мальчишек. Они могут быть смелыми, мужественными и верными в бою. Но с Максимом ей хочется соглашаться. Конечно, бой — дело совершенно мужское и нисколько не женское. Если он так считает, то и она так же считает.

Она очень хотела всё это время узнать про секцию фехтования. Может быть, её тоже туда запишут, и она будет с ним в одной секции заниматься фехтованием. Теперь она и близко не подойдёт к секции фехтования.

— Я просто так спросила. А ты у себя в секции на каком месте?

Она уверена, что он сражается лучше всех, конечно же, он на первом месте.

Ему очень хочется ответить: «На первом». Но он говорит:

— На втором. Там у нас один парень есть, ему тоже одиннадцать лет, а он физически сильнее и ростом выше. Он меня всегда побеждает на рапирах и на шпагах тоже.

Таня думает: «Какой противный парень, здоровенный. Всё равно Максим его победит».

— Всё равно ты, Максим, его победишь. Раз ты даже Колбасника лупишь.

И покраснела. Он не заметил этого, только хмыкнул.

— Победишь! Думаешь, просто? Это тебе не Колбасник — хвальба толстая. Это настоящий боец с выдержкой и напором.

До чего же Максим честный! Смелый, умный. Не врёт и не хвастает. Максим лучше всех на свете.

Они возвращаются дворами. Снег пошёл ещё сильнее, крупные стали снежинки, как в театре или на новогодней ёлке. Летят медленно, кружатся плавно. Опускаются тихо, нежно. Это похоже на балет. И музыка, музыка — тихая, лёгкая, Танина собственная музыка.

— Парочка из зоопарочка! Жених и невеста! Кусок сырого теста!

Колбасник высунулся из окна и орёт на весь двор. Таня вздрогнула, сжалась, как будто её ударили. Смолкла музыка, резко, как будто её никогда не было.

А Максим?

Максим не дрогнул и не испугался. Он громко, на весь двор, сказал:

— Колбасник! Завтра поговорим в школе!

Круглое лицо скрылось в окне, задёрнулась штора.

Таня опять улыбается. И музыка никуда не девалась — вот она поёт, тихая, счастливая музыка, Танина, только ей слышная. А разве этого мало?

Они идут молча. А разве всё время обязательно разговаривать? Можно просто идти рядом, молчать, слушать, как скандалят воробьи на голом дереве.

Вот идёт рядом человек, который всё может понять. И теперь она не одна, она не беззащитная новенькая девочка, а счастливая, весёлая, и никого она не боится. А чего ей бояться?

Есть в жизни каждого человека несколько самых счастливых дней. Этот день для Тани самый счастливый. Она и сама чувствует это.

Бедный подкидыш

Звёздочка и Пашка мирно спали, а Серёжа не спал. Он всё время вставал, подходил к подстилке. Светила луна, в комнате всё было голубым и каким-то прозрачным. Звёздочка лежала на своей подстилке, прикрыв ухо лапой, а нос она сунула себе в мягкий бок. Пашка уткнулся мордочкой в свою маму, а хвост — тощую морковку, обернул вокруг себя. Неужели завтра их не будет здесь? Ни Звёздочки, ни Пашки? Из маминой комнаты доносилось до Серёжи мерное дыхание. Мама спала, она устала за день.

Серёжа сел на пол около кошек, поджал под себя озябшие голые ноги. Как могла его мама придумать такое? Его мама, у которой он родной единственный сын? Отца Серёжа не знал, никогда его не видел и редко о нём думал. Трудно думать о человеке, которого никогда не видел. Отец ушёл от них, когда Серёжа был совсем маленьким, грудным ребёнком. Он тогда ничего не понимал. Он привык считать, что отца у него нет, вообще нет. Он — мамин и больше ничей.

Но мама оказалась каменной, жестокой и непреклонной. Он так просил её вечером, а она только сказала: «У меня не кошачья ферма».

И теперь, сидя на лунном квадрате на холодном лакированном полу, Серёжа вдруг подумал, что его мама — вовсе ему не мама. Конечно! С родными детьми так не поступают. Вот почему он на неё и не похож. У мамы лицо большое, а у него маленькое. И глаза у мамы светлые, а у него коричневые. И характер совершенно разный. Нет, он чей-то ещё сын. Его, наверное, потеряли в раннем детстве в магазине или на вокзале. А мама нашла и взяла его себе. Наверное, он ей понравился — маленький кудрявый мальчик. Кудрявых детей все почему-то любят. А теперь у него волосы почти совсем распрямились. А некудрявых детей не все любят. К тому же он маленького роста, меньше всех в классе, только одна Людка меньше его. А кому же нравятся низенькие парни? Парень должен быть высоким и стройным, тогда им может по праву гордиться его мама. А она Серёжей совсем не гордится. Он не высокий и не стройный. И на родительском собрании её из-за него позорят. Плафон этот дурацкий разбил, кинул в него линейку. Зачем было кидать в плафон линейку? Теперь Серёжа и сам удивляется, зачем он её кинул. А тогда, на перемене, он не думал, что докинет, потому и кинул. И Вовка стоял рядом и говорил:

«Ни за что не докинешь. Потолок высокий, а линейка — не камень, летит плохо».

А она вдруг очень хорошо полетела, эта линейка. И плафон разлетелся вдребезги. И тут как раз вошла Нина Алексеевна. И сразу поняла, чья работа.

А двойку он получил в тот же день. Написал на доске «Ровестник», а там, оказывается, «т» не надо. Неужели из-за одной какой-то несчастной буквы может быть такое горе?

Слёзы текут по Серёжиному лицу, он утирает щёки кулаками. А настоящие парни разве плачут? Они, настоящие парни, всё переносят мужественно и сдержанно, настоящие-то парни.

Вот у Колбасника мать родная, такая же толстая, как он. И после каждого родительского собрания она ему таких плюх отвешивает прямо тут же, около школы, у всех на глазах. Колбасник даже на другой день приходит в школу с красной щекой. Родная мать не будет выдумывать жестоких наказаний. Даст раз как следует — и весь разговор.

Его мама ему не мама. Это открытие так потрясло Серёжу, что он некоторое время не смотрит на кошек, а смотрит перед собой невидящими глазами. Он думает, и мысли его странные, тёмные, такие мысли бывают у людей в бессонные ночи.