Притворяясь мертвым - Каста Стефан. Страница 29

Чем мы, собственно, отличаемся друг от друга?

Тем, что можем размышлять, планировать, испытывать сострадание к животным и другим людям? Но если мы этого не делаем? Если мы не думаем и не испытываем сострадания? Тогда мы тоже — животные, или еще хуже, поскольку отказываемся использовать свой дар?

Мои размышления прервал Стиг, вернувшийся с нержавеющим ведром в руке. Он показал мне его содержимое и рассмеялся, увидев изумление на моем лице. Ведро было до краев наполнено ягодами.

— Вот, черника, — сказал он.

Стиг занес ведро в дом, но я крикнула, что сама переберу ягоды, тогда он снова вышел с эмалированной миской и ведром и поставил их передо мной.

— Очень мило с твоей стороны.

— Я люблю перебирать чернику. Так легче думать.

— Что ж, ты права.

Я думала о тебе. Целое ведро черники ушло на это. Вспоминала потрясающие дни после того, как тебя нашли. Когда тебя доставили в госпиталь, мы поняли, что ты в безопасности. Что ты выживешь, поправишься и все снова наладится.

Тогда мне казалось, что будет именно так. То, что случилось, было лишь дурным сном, и теперь он закончился. Облегчение было огромным. Помню, как я, не совсем проснувшись, в восторге стояла с телефонной трубкой и слушала о том, что твои ранения не были такими серьезными, как я полагала.

О, как же я была счастлива!

Тогда я не знала, что худшее еще впереди. Что ад только начался.

Пия-Мария!

Вчера я видел тебя, когда ты приехала домой с мамой. Ты вышла из такси и приняла сумку, которую водитель достал из багажника. Вы слегка замешкались, и сумка упала на дорогу. Где вы были? Твоя мама выглядела такой счастливой. Из-за тебя? Думаю, да. Она не сводила с тебя глаз.

Криз говорила, что ты чувствуешь себя неважно. Не знаю, что и сказать. Не уверен, что тебе стало бы легче, если бы ты услышала, что я чувствую себя вполне сносно. Я проживаю каждый день целиком. Много размышляю над тем, что произошло, предполагаю, что и ты тоже делаешь это. Я также думаю о том, что было раньше и что могло бы быть теперь. И знаешь, Пия-Мария, я не нахожу ответа!

Мы не были друзьями, это правда. Ты никогда мне не нравилась, и порой меня посещало чувство, что я не нравился тебе еще больше, да, ты почти ненавидела меня, считала надменным типом. По-моему, ты считала, что я хочу казаться круче всех, надев берет и длинный черный шарф. Я могу это понять, но я никогда этого не хотел. Я не хотел выглядеть крутым. Я лишь пытался отыскать свой образ, себя самого. Я хотел найти какой-нибудь камуфляж, соответствующий моим чувствам, тому, кто я есть. Не этим ли вы постоянно сами занимаетесь?

Мы живем в эпоху отражений. Не знаю, задумывалась ли ты об этом? А следовало бы. Ведь ты так много отражаешься в видеофильмах. Нашла ли ты в них то, что искала?

Кристин говорит, что мы — первое поколение, растущее без личного примера взрослых. В мире подростков не хватает взрослых. Раньше все поколения жили вместе. Учились друг у друга, помогали друг другу. Теперь каждое поколение живет в своем собственном мирке.

Мы одиноки, Пия-Мария. Нас вышвырнули в этот холодный мир, в котором ценится принцип «каждый за себя».

Вчера вечером я стоял на улице перед домом, где ты живешь. В окне твоей комнаты снова горел свет. Надеюсь, ты найдешь свой образ, свою Пию-Марию.

Я комкаю бумагу и поджигаю ее. Когда она вспыхивает, я бросаю ее в урну около торгового центра. Через несколько секунд пламя разгорается. Я стою и таращусь на огонь. Кажется, что он во мне. Словно это я пылаю. Я понимаю, что мне нужно пройти через огонь. Не оборачиваясь, не пятясь, не пытаясь улизнуть. Только вперед, Ким, прямо через огонь!

Несколько охранников бегут со стороны спального района. Но я уже в книжном магазине. Вход в «Макдоналдс» мне заказан.

Так почему же я ничего не рассказал?

Этот вопрос посещает меня только теперь, когда план действия наконец начинает обретать форму. Он, словно удар в спину, застает меня врасплох.

Правильно ли я поступил, ничего не рассказав?

Не знаю, почему я вдруг начал сомневаться в этом? Может, по-настоящему правильных вещей нет вообще?

В таком случае существуют ли по-настоящему неправильные вещи?

Джим обычно говорит, что мы все делаем из эгоистичных побуждений. Мы действуем, в первую очередь, чтобы удовлетворить самих себя, чтобы чувствовать себя хорошо. Таковы наши инстинкты.

Сначала я этого не понимал. И Кристин тоже. Они много раз спорили по этому поводу. Джим считает, что эгоистичные мотивы присущи даже тем людям, кто работает на благо других. Принося себя в жертву, люди испытывают от этого удовольствие.

Мир не черно-белый. Он полон оттенков, вмещает в себя многообразие возможностей и выбора.

Мы — все еще животные. Девяносто восемь и шесть десятых наших генов полностью идентичны генам шимпанзе. Так в чем же различие?

Когда вертолет приземлился на гору, я думал, что вот-вот умру. Спасение пришло слишком поздно. Мне казалось, что я пролежал у костра много дней и ночей. Долго не мог признать, что это не так. Я был побежден, почти без сознания. Да, я разжег костер, и довольно большой, питался зайчатиной и на свое счастье мог спускаться к болоту и пить. Полицейские сказали, что я справился с кризисом достойным подражания способом. Я не вполне понял, что они имели в виду.

Неужели все остальное, что я пережил, было лишь фантазией, галлюцинациями?

Я не знал.

Врач, прилетевший на вертолете, тщательно меня осмотрел. Мне сразу дали каких-то капель. Я помню все это как в тумане. Меня положили на носилки, занесли в вертолет, и вскоре я покинул это место.

Кажется, мне сделали болеутоляющий укол, после которого на меня навалилась темнота.

Уже потом я понял, что Филип тоже был на горе. Это он показал спасателям верный путь. От изнеможения или по другой причине он был на грани срыва.

Я не помню этого. Я тебя не видел, Филип. Там было очень много людей. Внезапно гору наводнили полицейские, лающие собаки и трезвонящие телефоны. Сперва я испугался. Слишком много громких звуков после долгой тишины.

Когда меня привезли в госпиталь, я глубоко спал. Медсестра сказала, что прошло более пятнадцати часов, прежде чем я проснулся.

Кристин и Джим были рядом. Конечно же, они очень волновались. Но они не мучили меня расспросами. Кристин и Джим вообще довольно умные люди. Во всяком случае, когда дело касается детей. Еще бы — воспитательница в детском саду и учитель.

Но без многочисленных вопросов не обошлось. Ведь полицейским нужно было провести расследование. Нужен материал для рапорта. Факты. Они хотели знать все. Они спрашивали.

Я довольно быстро понял, что полицейские оказались хитрее, чем я думал. У них была весьма ясная картина происшедшего. Но они ничего мне не сказали. Мне позволили считать, что просто добрый дядюшка полицейский нашел меня после небольшого несчастного случая. Они хотели, чтобы я чувствовал себя уверенно. Хотели, чтобы я доверился им.

Я понял, что им не все известно. Наш лагерь выглядел словно после удавшейся вечеринки. Достаточно немного осмотреться, чтобы примерно понять, что произошло и что было причиной того или иного события.

Но я ничего не рассказал.

Я — не доносчик.

Они задавали вопросы.

Я качал головой.

Они повторяли свои вопросы.

Я качал головой.

Я сказал, что был сильно пьян, остальные тоже напились в стельку. Я бродил в одиночестве и искал дрова. Потом рубил их в темноте, а потом, поднимаясь по склону с полной охапкой дров, споткнулся о корень и рухнул вниз.

— В одной руке у меня был нож. Я покатился с горы. Дрова — в разные стороны, а я напоролся на нож, — объяснил я.

— Ты рубил дрова ножом?

Я лишь кивнул.

Я видел, что они не поверили ни одному моему слову.