Командир особого отряда. Повести и рассказы - Третьяков Юрий Федорович. Страница 5
— Эх ты! Собаки испугался!
— А ты… А ты… даже Кузи испугался! Думаешь, я не заметил?
Кто-то из бойцов хихикнул.
— Эх вы! — обратился к ним командир. — Маленьких гонять вы можете, а чуть что…
Бойцы обиделись и загалдели:
— Иди сам!
— Чего ты ко всем привязываешься, никому покоя не даешь?
— Сам прогоняй, раз ты командир!
— А мы тут побудем… В засаде…
— Пойду!
И командир один зашагал вперед, решительно и смело, хотя и сильно боялся…
Вдобавок собака, выбежав Шурке навстречу, пошла следом, непрерывно принюхиваясь к Шуркиным пяткам и вызывая дополнительное беспокойство: сумеет ли она прокусить сапог, если решит, что надо кусать…
Но даже сам товарищ Шамин, полковник со многими боевыми орденами, однажды честно признался Шурке, что на фронте он тоже довольно часто боялся, но если не обращать внимания, думая не о себе, а о порученном деле, то человек постепенно привыкает и уже боится не так сильно, а потом и вовсе перестает…
И Шурка не стал думать, что сделают с ним эти большие и опасные мальчишки, а, подойдя твердой походкой, строго спросил, стараясь быть повежливее: во-первых, так полагается с нарушителями, во-вторых, чтобы эти нарушители не очень разозлились и не начали драться:
— Вы знаете, что в лес нельзя заезжать на транспорте?
Нарушители с любопытством уставились на него.
— И курить нельзя… — добавил Шурка.
— Ты откуда такой вынырнул? — спросил Сосиска, глядя на Шурку желтыми и шальными, как у козла Кузи, глазами.
— Я друг леса! — ткнул Шурка в свой значок.
Нарушители переглянулись и заржали как дураки…
— А пач-чему нельзя? — начал кривляться и ломаться Королек в своих штанах с железками.
— Пожар может произойти… Видите, какая сушь…
— Пач-чему пожар?
— От спички, от искры даже… — терпеливо разъяснял Шурка.
— Па-асмотрим!..
Королек достал коробку спичек, чиркнул одну и бросил в сухую траву, перемешанную с хвоей. Трава и хвоя сразу задымились, вспыхнули, огонек нагнал ветер, но Шурка, подскочив, затоптал его сапогом:
— Вот видите…
Королек чиркнул другую спичку и бросил ее подальше, Шурка и эту затоптал…
Потом Королек стал чиркать спички одну за другой, стараясь забросить их в колючие кусты, куда трудно дотянуться ногой.
— Прекрати поджигать! — закричал Шурка, забыв про осторожность и вежливость.
— А что ты сделаешь? — нагло посмеивался Королек.
— Что? Что? — Шурка беспомощно озирался по сторонам…
Взглянув на шершневое дерево, он вдруг понял, что можно сделать…
Подобрав с земли подходящий прутик, он подбежал к дуплу и пригрозил:
— Уходите, а то хуже будет! Считаю до трех! Р-а-аз…
А так как Королек уже двигался к нему с явно недобрыми намерениями, то остальное Шурка сосчитал быстро:
— Два, три! — и сунул прутик в дупло.
В дупле раздался грозный глухой гул и оттуда один за другим начали как пули вылетать шершни. Что было дальше, Шурка плохо запомнил, потому что первый же шершень ударил в лоб его самого!.. Но Шурка не упал, как давеча плел Перфишка, а наоборот: не взвидев света от боли, побежал прочь с небывалой быстротой, пригнувшись, закрывая рукавом лицо, а шершням подставив спину, плечи и прочие не особо важные места.
Ничего не подозревавший Королек подоспел к дуплу как раз когда оттуда вырвались главные вооруженные силы шершней. Ошибочно сочтя, что это он совал палочкой в их гнездо, шершни набросились на Королька. Он взвыл противным собачьим голосом, ничего не соображая в тактике, бросился бежать прямо к своим. Через секунду те тоже завопили как звери, а собака кричала жалобно, как человек.
Несколько штук преследовали Шурку, пикируя на него сверху и кусая куда попало. Но Шурка был в походной форме: все-таки не каждое жало доставало до живого! А вот голые нарушители не имели никакой защиты ни с тыла, ни с флангов, вообще ниоткуда, даже собака с короткой, как у кошки, шерстью была тоже, считай, голая.
Двое нарушителей, вскочив на мопеды, рванули с места, а Королек, которого в панике бросили, гнался за ними, вскрикивая:
— Стой, гады! Меня забыли! Меня!
Но те не слышали, одной рукой руля, а другой бесполезно отмахиваясь от шершней… А что с ними стало потом, удалось ли им удрать или шершни заели их до смерти, осталось неизвестно…
Кое-какие подробности потом рассказали Шурке бойцы, видевшие все от начала до конца, а Ромка после очень смешно изобразил. Сам Шурка по понятным причинам ничего подробно видеть не мог. В решающий момент он только успел крикнуть издалека своим:
— Стойте там! Меня ждите!
А сам побежал в неизвестном направлении, петляя между деревьями, чтобы запутать шершней и сбить их со следа. Обежав не меньше гектара, пока последнему шершню не надоело гнаться и кусать, Шурка вернулся к отряду, который в полном составе терпеливо дожидался своего командира.
Они поминутно свистели на разные манеры, подавая Шурке звуковые сигналы о своем местонахождении, а сам он ответные сигналы подавал просто голосом, раз свистеть не научился, да это, если рассудить, и не так уж обязательно для командиров: в крайнем случае можно заиметь свисток, и все дела.
Бойцы с испугом уставились на Шуркино лицо, потому что после боя с шершнями вид у Шурки, вполне понятно, был такой, что даже смешливый Роман не нашел ничего смешного: губа распухла, и от этого рот закрывался теперь некрепко, большие шишки вздулись на лбу, на шее и на щеке… Остальные укушенные места оказались не на виду.
В отличие от пчелы, которая, укусив один раз, тут же помирает, не умея вытащить жало обратно, шершень кусает сколько ему захочется. Например, один залез Шурке под рубашку и, пока Шурка нащупал его там и задавил, долго полз по спине, прострочив ее своим жалом, как швейной машинкой.
— Ничего не соображают эти шершни… — сказал Шурка, трогая лицо. — Не знают, кого кусать…
Взяв у каптенармуса флягу, он слегка примочил губу, шишки и выпил пару глотков, чтобы добавить в организм соли, которой много потерял вместе с потом, бегая от шершней по лесу…
— Дай и мне чуть-чуть… — попросил Перфишка.
— И мне… — попросил Дед.
Шурка отдал им фляжку, и они отпили по глотку.
— А вода и правда ничего!.. — сказал примирительно Перфишка.
— Первый сорт! — одобрил Дед.
После намазывания соленой водой Шуркины шишки вроде бы начали переставать надуваться дальше… Так что военная вода прошла проверку отлично: она годилась как для питья, так и для примочки ран.
— Может, тебя в больницу? — спросил друг Калиныч, ошеломленный видом своего командира.
— Пустяки! — непреклонно ответил командир. — Патрулируем дальше! Стройся!
Отряд без препирательств и толкотни построился.
— Шагом марш!
Командир шел впереди, изредка трогая шишки. Припомнив, как визжала собака, он проговорил:
— Собаку жалко… Она не виновата…
И все бойцы охотно с ним согласились.