Жук и геометрия. Рассказы - Третьяков Юрий Федорович. Страница 12

— Ишь, рыбак… махонький, а наловил…

Даже куры, копошившиеся в навозе, закудахтали и подняли головы, и только петух, вытягивая грудь, не глядя, перешел дорогу и зашагал прочь, зовя за собой кур.

— Рыбак-дурак! — заорала, показавшись над забором, голова злобного Василея. Завидев рыбу, она поперхнулась, выпучила круглые глаза и исчезла. Через минуту сам Василей в одних трусах выскочил из калитки и пошел следом за Димом.

— Где поймал? — грубым голосом спросил он.

— В реке, — сказал Дим.

— Подумаешь… — помолчав, сказал Василей. — Расхвалился… Мне, может, отец самокат купил, и то не хвалюсь… Могу и показать…

Дим молчал.

— И даже покатать могу дать…

Дим не ответил, и Василей, поняв свое ничтожество, отстал. Он стоял, о чем-то размышляя, пока не заметил, что из одного двора вышел знакомый гусак, с которым у него была война, поднял хворостину и помчался туда…

Дома появление Дима с рыбой вызвало целый переполох. Вовка, который в этот день принес десяток дохлых пескарей и уклеек, чуть не заболел от стыда и зависти.

Про веселого дядьку Дим не сказал.

Этот день был очень приятный: рыба вкусная, Вовка злой, но все чего-то не хватало…

Когда на другое утро Дим с удочкой проходил мимо Василеева дома, Василей уже не дразнился, а вывез на улицу свой самокат и покатил, отталкиваясь ногой и восклицая:

— Задавлю! С дороги! — И хоть впереди никого не было, квакал, как автомобиль, очень похоже. И все поглядывал на Дима, чтобы тот завидовал.

По всему лугу росли ивовые кусты. Их каждую весну затопляло водой, мальчишки их ломали, козы ели, а они все росли — такие это были упрямые и живучие кусты. Они росли вокруг ложбинок, сырых, с густой, сочной и всегда росистой травой. Когда сбегала полая вода, в ложбинах оставались озерки, которые постепенно зарастали толстыми пустыми внутри стеблями болиголова, пахнущими петрушкой, с беленькими зонтиками цветов, как у петрушки. Солнце грело, озерки делались все меньше, а некоторые и вовсе высыхали.

Дим ходил от болотца к болотцу и везде закидывал свою удочку.

Сначала он обошел самые большие и глубокие. На топких берегах ноги проваливались в ил до колен и делались как в черных чулках. Потом ил засох, и получились сапоги. И это было очень смешно. А рыба не ловилась. Наверное, здесь жили очень хитрые и капризные рыбы.

Остальные озерки были мелкие и очень маленькие. А одно и совсем высохло — осталась только длинная лужа посредине, а кругом нее — глубокие ямки с водой, коровьи следы и кучи пустых улиткиных домиков, хрустевших под ногами.

Дим обошел болотце кругом.

В одном коровьем следе что-то плеснуло, Дим подумал, что это лягушонок. Лягушата, совсем крошечные, разноцветные, прыгали здесь туда и сюда; их было так много — прямо лягушиный детский сад. Диму показалось: лягушонок не вылезет, надо ему помочь, и он заглянул в ямку от следа. Оттуда торчал зеленый рыбий хвостик. Дим схватил его двумя пальцами — хвостик задергался, заплескался. Дим потянул и вытащил… щучку. Вовка таких называл небрежно — «щурок». Щучка была маленькая, в ладонь, а так — все, как у настоящей большой щуки: зеленоватая чешуя, выпученные глаза и широкая длинная пасть с зубами, как иголочки.

Дим заглядывал в остальные следы, но ничего не нашел, кроме веселого лягушонка с пестро-красным животом. Лягушонок сам выпрыгнул из ямки и зашлепал к своей маме.

Воды в болотце осталось пальца на три. Дим обошел его, увязая в иле почти по колени. Вдруг у берега плеснуло — другой щуренок, как темная стрелка, метнулся на середину. Дим еще шагнул: шлеп, шлеп — сразу два щуренка прорезали воду, которой было так мало, что за ними оставался на поверхности след, точно кто-то провел слегка по воде тоненьким прутиком.

Дим долго шлепал по болотцу, гоняя щурят туда и сюда, но щурята, юркие и быстрые, даже близко подойти не давали. А их было много.

Раньше Дима и палкой не загнать бы в болотце: там поджидали жирные черные пиявки, кусучие водяные жуки, колючки и острые ракушки, но сейчас Дим о них и не вспомнил.

Он скоро понял, что за проворными щурятами в длинном озерке не угнаться. Вот если бы его перегородить? Дим вылез из болотца.

Недалеко в кустах лежало длинное и толстое осиновое бревно. Оно оказалось очень тяжелым. Дим, упираясь изо всех сил, поволок его, как муравей соломинку.

Сбросив осинку у самой воды, отдышавшись и обтерев пот, Дим подобрал на берегу ветку, хорошую большую ветку, и там, где болотце было шире, принялся бегать, плясать, брызгаться и колотить веткой по воде, распевая только что сочиненную воинственную песню:

Рыбы испугались и убежали на другой конец болотца, совсем узкий и мелкий. А хитрый Дим быстро ухватил бревно и положил его поперек озера; потом пошел посмотреть, что делают запертые щурята. Они метались во все стороны, проскакивали у Дима между ног и мимо рук, а ухватить, хоть бы одного, никак не удавалось.

Если щурята не хотят ловиться добром, то можно перегородить и оставшийся кусочек болотца. Новую плотину Дим решил сделать из травы и тины. Надергав толстых, как рука, стеблей болиголова, он уложил их рядком от одного берега к другому, а чтоб они не всплыли, сверху наваливал ил, черпая его со дна сложенными ладонями. Ил был черный и вонял… Дим работал очень долго. Сверху палило солнце, исцарапанные ноги зудели, кусались оводы и злобные желтые мухи, а Дим, не обращая внимания, работал, поднимая со дна ил и шлепая его на траву.

Когда плотина была готова, оказалось, что щурят не видно: вода сделалась мутно-черной… Но Дим не испугался. Он вылез на берег, чтоб отдохнуть и подождать, когда ил осядет.

Сидит на берегу и видит: тычется щуренок носом в берег, высунул из воды глаза и рот и жабрами дышит часто-часто — видно, наглотался мутной воды, а поверху вода чище. Дим ступил в воду одной ногой, потом другой, но щуренку не до него. Дим хотел схватить его сверху за спину и уже почувствовал, какой он холодный, гибкий, скользкий, но щуренок выскользнул из пальцев, нырнул и тотчас всплыл. Тогда Дим подвел под него снизу руки ковшиком, свел ладошки вместе, и щуренок очутился в плену. У самых ног Дим увидел еще одного, совсем одуревшего. А дальше началось как во сне: щурята появлялись так часто, что Дим не успевал их ловить — шел к одному, а в стороне уже плескался другой, а недалеко от него морщил воду третий. А один так даже воткнулся головой в ил Димовой плотины. Чтобы не бегать поминутно на берег, Дим совал щурят за пазуху. Скоро майка намокла и пропиталась рыбьей слизью, под ней бились, извивались, щекоча живот, юркие щурята.

Наконец болотце опустело. Дим вылез на сухое место и разом выдернул майку из трусов — щурята посыпались на землю. Дим начал их считать. Считал он только до десяти. Насчитал десять штук, а щурята еще оставались. Сосчитал оставшихся, и получилось, что щурят десять и еще семь, неважно, что они такие маленькие, чуть длиннее Димовой ладони. Зато он сам их поймал.

Трусы и майка, выпачканные илом и слизью, имели вид жалкий, ноги совсем почернели от ила, въевшегося в кожу, и поэтому Дим, нанизав свой «улов» на нитку, подобрав удочки, помчался к реке, чтоб там на Синявке обмыться и — скорее домой.

Солнце давно перешло за полдень. Жара спала. Тени у деревьев сделались длинными, и Димова тень достигала самой середины реки, когда он шел вдоль берега.

Под обрывом возле кустиков Дим увидел вчерашнего веселого дядьку. Он сидел и курил, а удочки, воткнутые в берег, торчали в разные стороны.

— Дядь, а дядь! — сказал Дим сверху. Дядька поднял голову. — Смотрите, что у меня есть!

— Сам? — спросил дядька.

Дим кивнул. От гордости и счастья он не мог ничего выговорить.

— Ну-ка, сойди сюда.

Дим спустился к реке. Дядька оглядел щурят.

— В болотце на лугу? Дим опять кивнул.